Будь в моей жердине положенные два метра, сейчас предстояло бы развернуть корпус влево и следом крутануть шест, нанося одновременный удар противоположными концами по столбам. Но вовремя соображаю, что полутораметровой палкой обоих противников не достать. Благо они еще не успели сообразить, что происходит, и с недоумением смотрят на меня.

Делаю шаг вправо. Правую ладонь перемещаю к левой, опираю центр шеста на правый локоть, поворачиваю корпус влево, двигаю следом локоть, придавая ускорение шесту и бью под основание черепа ближайшего врага. Он уже летит головой в кровать, а я, толкнув локтем шест дальше, перехватываю его словно двуручный меч, с размаху наношу удар по третьему «столбу». Однако тот успевает присесть и пропустить жердину над головой, одновременно хватаясь за рукоять сабли.

Ослабляю правую ладонь и продергиваю через нее шест, уменьшая крутящуюся лопасть, гася тем самым ускорение. Шагаю навстречу замахивающемуся саблей противнику и, резко протолкнув шест через расслабленную правую ладонь, наношу удар в плавающие ребра. Достаю врага только почти полностью вытолкнув жердину, потому удар получается не очень сильным. Но, похоже, я поймал его на вдохе при замахе саблей, и этого хватило, чтобы парализовать работу легких. Без жалости добиваю ударом по темечку.

Поворачиваюсь к мужику, который, как мне казалось, защищал бедную девушку, и еле успеваю заслониться жердиной от удара саблей. Сделав изрядную зарубку в центре моего боевого шеста, бандит снова вскидывает клинок. Отскакиваю назад, заставляя сделать его шаг следом, и выбрасываю навстречу шест. Однако шустрый мужик уворачивается, хватает левой рукой за конец жердины, а я еле успеваю отдернуть руку. На том месте, где только что была моя ладонь, появляется новая зарубка. Не отводя руку для следующего удара, бандит пытается полоснуть лезвием по моей второй руке, а когда я окончательно отпускаю шест, бросается вперед, целя саблей в горло. Отстраняюсь и падаю, споткнувшись о тело одного из поверженных ранее бандитов. Ухожу кувырком назад, больно ударившись бедром об угол какой-то низенькой табуретки. Этой же табуреткой запускаю противнику в голову. Чернявый опять успевает увернуться, но у меня появляется возможность подняться и перемахнуть через массивный стол.

Все-таки хорошо, что сменил полушубок на более легкий кафтан — в дубленке так не покрутился бы.

Хватаюсь за длинную лавку, намереваясь ею прихлопнуть таки надоевшего мужика. Однако, приподняв ее, понимаю поспешность решения. Сил хватает только на то, чтобы взвалить тяжелую лавку на стол. Противник по ту сторону стола с удивлением смотрит на мои действия, не понимая, для чего я горожу эту баррикаду. Воспользовавшись его удивленим, падаю и, перекатившись под столом, дергаю мужика за обе ноги, стараясь задрать их как можно выше. Оторвавшись от пола, он взмахивает руками, и сабля улетает к противоположной стене. Но далее отмечаю, что падает бандит умело — поджав подбородок к груди и амортизируя ладошками раскинутых в стороны рук.

Продолжая крепко удерживать его ноги, чтобы не дать подняться, лихорадочно соображаю, как выпутаться из сложившейся ситуации.

Неожиданно противник резко поджимает колени к животу. Не удержавшись, падаю на него и, получив удар ступнями в грудь, отлетаю назад под стол. Чернявый, перевернувшись со спины на четвереньки, бросается к отлетевшей сабле. Я ныряю к своей жердине, которая лежит возле мертвой старушки в луже крови, натекшей из пробитой головы. Не сразу решаюсь схватить шест, но, видя, что противник уже поднял саблю, берусь за липкое от крови дерево и поднимаюсь ему навстречу.

— Мамочки, — доносится с кровати слабый голосок.

Мой взгляд останавливается на девушке, жмущейся к бревенчатой стене. Она смотрит на меня полными ужаса глазами, закрыв ладошками рот. Мелькает мысль о том, что непонятно зачем люди в шоковых ситуациях закрывают рот ладошками, словно боятся чего-то неконтролируемого и многоэтажного.

Боковым зрением отмечаю, что чернявый бросается в атаку, заведя клинок для удара со спины, лишая меня возможности своевременно защититься.

Продолжая смотреть в большие зеленые глаза, развожу руки в стороны по жердине, размазывая по ней кровь. Ощутив правой ладонью торец, с силой проталкиваю шест сквозь левую ладонь, определяя направление периферийным зрением.

— Мамочки, — снова произносит сквозь ладошки девушка, когда сабля, выпавшая из безвольной руки, отскакивает от моего предплечья и падает на пол, а бандит с перебитой гортанью заваливается навзничь.

Капелька пота стекает с брови, попадает в глаз и начинает щипаться. Машинально провожу по вспотевшему лицу правой ладошкой, поздно сообразив, что она густо измазана кровью.

— Мамочки, — в очередной раз слышу полный ужаса возглас, когда отнимаю ладошку от лица.

— С тобой все в порядке? — спрашиваю зеленоглазку, понимая абсурдность своего вопроса. Какое тут нафиг «в порядке», когда зарубили отца, проломили голову няньке, а саму чуть не изнасиловали? А тут еще какой-то перепачканный кровью псих с палкой задает дурацкие вопросы… М-да…

— Ты меня не бойся, — снова обращаюсь к девушке. — Я пришел тебя освободить.

За дверью что-то падает, слышатся крики и топот. Поздно соображаю, что можно было запереть дверь, задвинув массивный кованный шпингалет. Однако двое вломившихся спинами вперед хлопцев исправляют мое упущение. Заперев дверь, они затравленно озираются. От вида валяющихся бездыханных тел и меня в кровавой маске нижние челюсти бандитов синхронно опускаются вниз, а брови задираются кверху. Эти двое напоминают персонажей из некогда популярных «Маски-шоу».

— Вы по какому вопросу, хлопцы?

— Мы?

— Вы-вы. А ну, предъявите документы! — грозно бью окровавленным посохом об пол.

— Мамочки, — снова слышу писк за спиной.

— Яки документы? — подозрительно вопрошает один из мужиков, сжимающий в руках окровавленную саблю.

Это ж кого он порубать успел? Кого-то из наших? Или они меж собой собачатся? Второй безоружен. Значит этого с саблей нужно уделать первым.

— Я не понял, гастарбайтер, у тебя что, ксивы с собой нету? — делаю шаг вперед и пытаюсь шестом подбить руку с саблей. Но неудачно.

Бандиты, поняв, что перед ними враг, шустро обходят меня с двух сторон. Безоружный быстро наклоняется и поднимает табуретку, которую я несколько минут назад бросал в его предшественника. Рядом валяется сабля, но мужик почему-то хватает именно табуретку и немедленно кидает в меня. Уворачиваюсь недостаточно быстро, все-таки устал изрядно, и меня довольно чувствительно чиркает по затылку. А метатель табуретки уже схватил саблю.

Понимаю, что потерял из виду второго и наугад колю шестом за спину. Удар попадает в цель — жердина врезается в живот бандиту и тот сдавленно хэкает. Однако одновременно ощущаю хлесткий удар по спине, и от правого плеча по лопатке почти до поясницы будто бы пробежал холодок. Мелькает мысль, что вражина распорол одежду, но особо задумываться некогда, ибо приходится отбиваться от второго бандита. Отмахнувшись шестом, отскакиваю к кровати, чтобы видеть обоих.

Дверь начинает содрогаться от ударов. Слышу голос Федора. Перехватываю жердину за конец и, замахнувшись, бросаюсь на того, кто полоснул меня по спине. Мужик отскакивает, но мне это и надо. Подбегаю к двери, вышибаю шпингалет и пинаю дверь, одновременно выкидывая ставший вдруг невероятно тяжелым шест в сторону бросившегося на меня бандита. Тот отбивается саблей, и жердина выпадает из онемевшей правой руки. По спине течет что-то теплое и неприятное, чую что и джинсы и трусы уже изрядно промокли. Кто-то отстраняет меня, но не могу разобрать кто. В глазах темнеет, в ушах стоит шум — ощущение такое, будто оказался под водой.

— Боярин ранен, — сквозь толщу воды доносится голос гвардейца Савелия.

Неожиданно понимаю, почему мне его имя и голос казались знакомыми. Это ж этот самый Савелий навалился тогда под прибрежными зарослями, когда Алексашка обвинил меня в предательстве, и он же потом всю дорогу отвешивал тумаки, и, в конце концов, приложил так, что я звезданулся лбом оземь, и потерял сознание.