– Но нам туда не попасть, – с сожалением всплеснув руками, сообщила Айят, высокая, ростом с Эйвион, смуглая девушка с очень красивой фигурой. – Никто и никогда не отправит к сахуру простую рабыню. Да и, говорят, женщинам в М’раал вообще дорога закрыта, а если кто посмеет, того сжигает небесный огонь.

Сам Гази был большим городом с крепостью на вершине горы, и одновременно – островом, где-то в Южном Море. Говорили, что к востоку от города до самых Синих гор простирается густой лес, а за ними нет ничего, кроме бескрайнего океана. Спустя какое-то время Эйвион решилась спросить, как бы мимоходом, о том, где находится Корнваллис, но в ответ Айят и Салима только пожали плечами. Они ничего не слышали о таком королевстве, и по вечерам с изумлением внимали рассказам Эйвион о странных белых хлопьях, что сыплются с неба, об озёрах и реках, скованных льдом – в здешних краях зимы не случалось вовсе, – и, замирая от ужаса, просили ещё и ещё раз рассказать о страшных гархах, утаскивающих людей в темноте ночи.

– Говорят, – задумчиво произнесла Салима, – на острове Баррак есть такие. Они похожи на огромных ящериц, только с крыльями. Они живут в горах, и солдаты шейна день и ночь сторожат ущелья.

– А я слышала, – тут же добавила Айят, – что раз в год им приносят жертвы. Двенадцать девушек со всего Морского народа…

*       *      *

Эйвион быстро вскочила с кровати – это, скорее, была не кровать, а простой деревянный лежак, с тоненьким тюфяком, набитым шерстью. В её маленькой комнатке с белёными глиняными стенами, кроме кровати, имелся ещё небольшой стол и табурет; вход занавешивался длинной полосатой циновкой. А на стене – о, чудо! – висело большое стеклянное зеркало. Немного мутное, но это было самое настоящее стеклянное зеркало, судя по потрескавшейся от старости раме, давным-давно, ещё до её рождения, привезённое из-за Восточного моря. Это был подарок господина Тар’иика за невероятное умение Эйвион хотя бы немного облегчить вечные боли в его ногах.

Это оказалось нетрудно: в Озёрном Лугу Эйвион всегда с глубоким вниманием следила за матушкой Маргет, которая долгими вечерами что-то постоянно толкла в ступке, или варила в медном котелке.

Однажды лекарь Дахил, сухонький старичок в халате до пят, чуть занемог сам, и Эйвион велели принести от него лекарство господину Тар’иику. Понюхав украдкой содержимое глиняного сосуда, она робко предложила свои услуги, но не самому Тар’иику – её в господские покои не допускали вообще, – а его жене Зурифе, ещё молодой, привлекательной и доброй женщине. Та обещала подумать, и уже на следующий день Эйвион проводили на мужскую половину. С того момента – уже почти три месяца, – она готовила господину лечебную мазь, сначала каждодневно, а потом, когда боли стали не такими постоянными – время от времени.

Эйвион зажгла бронзовую лампу, на скорую руку ополоснула лицо водой из кувшина, расчесала волосы, завязала юбку – в доме носить платок было не обязательно, – и, вооружившись крохотной щёточкой, принялась подводить брови и глаза чёрной краской из масла и чернильных орешков.

Вместо Эйвион получилась Эйша – так на здешний манер произносили её имя.

Она придирчиво осмотрела своё отражение в зеркале – господин Тар’иик любил чистоту и аккуратность, – и немного расправила ниточки бус на груди.

За те без малого полтора года, что она провела в Гази, её тело почти избавилось от подростковой угловатости, бёдра чуть расширились, оставшись, однако, узкими и стройными, а груди превратились в округлые упругие холмики. Почти безупречные, если не считать родинки под левым соском. Раньше почти незаметной, но жаркое солнце Гази проявило это тёмное пятнышко. Даже не родинка, а что-то вроде родимого пятна в виде крошечной загогулины.

Закончив прихорашиваться, Эйвион подхватила небольшую склянку с заранее приготовленной мазью, и почти бегом направилась наверх.

Ещё не закончилось время послеполуденного отдыха, и дом был пуст, только жаркий ветерок шевелил занавески на окнах, покачивая листья миниатюрных пальм в мозаичных горшках.

Эйвион скинула сандалии, аккуратно поставила их перед дверью – дальше запрещалось проходить в обуви, и толкнула створку.

Она была просто потрясена, когда впервые попала в господскую часть дома, хотя тогда у неё не хватило времени, чтобы подробно рассмотреть окружающее великолепие. Полы, выложенные цветной плиткой, расписанной цветами и птицами, ковры с ворсом, в котором утопали ноги, витые деревянные колонны, поддерживавшие резные потолки, цветные стёкла в окнах, диковинные растения в больших красивых кадках, высоченные вазы, а в одной из комнат, через которые она проходила, в окружении тех же колонн и пальм, – фонтан. Струя кристально чистой воды из него поднималась почти до потолка, и падала в четырёхугольный бассейн, рассыпаясь на тысячу брызг. И – никакой жары; каменные полы приятно холодили босые ступни.

Фаиза, нахмурившись, стояла у дверей мужской половины.

– Поторопись, – буркнула она, увидев Эйвион, – господин ждёт тебя.

Господская опочивальня была не особенно велика, но тиха и удивительно красива. Её свод цветными спиралями – красными, синими и зелёными, – уходил в сердцевину купола; арки в виде перевёрнутых сердец грациозно упирались на резные колонны. Вдоль оконных и дверных карнизов вились выложенные золотой мозаикой надписи на арканском языке, сплетаясь в одно целое с причудливыми арабесками из цветов, невиданных животных и сказочных чудовищ.

В середине опочивальни на широком ложе под синим шёлковым балдахином, расшитом серебряными птицами, лежал Тар’иик, Красный советник его высочества Мааг’сума, шейна Гази.

Роскошный Белый дворец шейна высился над городом – говорили, что там даже двери из золота, а в садах поют птицы, привезённые из Восточной империи. Множество советников окружало Властелина моря, и самыми высокопоставленными из них являлись Жёлтые. Как уже знала Эйвион, всего их было трое. Ступенькой ниже стояли шесть Зелёных, и, наконец, замыкали круг Совета мудрых девять Красных советников.

Никого из них, кроме господина Тар’иика, Эйвион никогда не встречала, только однажды за те полгода, что ей позволялось покидать дом, она видела, как по улице плавно проплыл паланкин Зелёного советника. Паланкин, тёмного с позолотой дерева, со всех сторон закрытый занавесками, несли восемь черных как смоль рабов, а впереди и сзади, будто не замечая жары, вышагивали солдаты в сверкающих на солнце кольчугах.

Фаиза поведала Эйвион, что Жёлтые и Зелёные советники не живут в Гази – их дворцы стоят на других островах Южного моря, – но лишь время от времени приезжают сюда по повелению шейна, зато пятеро из девятерых Красных постоянно находятся при своём господине.

– А далеко-далеко отсюда, – говорила старуха, – наверное, в месяце пути, в стране Аркаан, стоит дворец Великого Ал’иима, сайида всех шейнов Морского народа.

Эйвион опустилась на колени и, коснувшись лбом прохладного пола, замерла на несколько мгновений.

– Ты можешь подойти, – сказал Тар’иик.

В опочивальне царил полумрак, который едва рассеивали лучики света, пробивавшиеся сквозь цветную мозаику витражей. Эйвион на носочках подошла к кровати, ещё дважды остановившись, чтобы поклониться.

Тар’иик лежал раскинув ноги, почти обнаженный, прикрытый лишь небольшой набедренной повязкой. Это был крупный мужчина лет около тридцати, мускулистый и с волосатой грудью. Голова его была гладко выбрита; лоб прочерчивала едва заметная чёрная горизонтальная полоска – единственная татуировка, указывающая на его высокий ранг.

Эйвион сняла бусы и аккуратно сложила их на пол рядом с кроватью – звяканье ожерелий раздражало господина, – затем нанесла себе на ладони немного лечебной мази и плавными движениями, сверху вниз, принялась втирать её в больное колено. Тар’иик лежал молча, внимательно наблюдая за ней из-под полуопущенных век. И вдруг, приподнявшись, положил ладонь на её руку.