Пати неторопливо обернулась и смерила молодую занозу холодным взглядом, который, впрочем, на этот раз не произвел желаемого впечатления. Выглядела девушка, как всегда, роскошно: изящная шляпка, из-под которой как бы случайно выбивался тщательно завитый и уложенный локон, элегантный наряд. Этакий невинный ангелочек. Но Пати уже давно не обманывал ее внешний вид. Уж она-то знала, что за прекрасным фасадом скрывается весьма ядовитая змея.

- Как твои дела, мисс учительница? Уже начала паковать чемоданы? – ехидно осведомился ангелочек.

- Ну, что вы! Даже и не собиралась, – в тон ей ответила Пати, одарив собеседницу очаровательнейшей улыбкой в лучших традициях Сарры Пристон. – Мне, знаете ли, мисс Харпер, нравится здешний климат. И общество вполне достойное. Особенно мужское.

Выражение невинности моментально слетело с лица Джулии, которое покраснело и уродливо исказилось от злости.

- Ты все равно уберешься отсюда, слышишь? – прошипела она, захлебываясь от ярости. – Скоро от твоей репутации не останется и мокрого места!

- Так вот кто тут сплетни распускает! – от гнева Пати стало почти весело. – Наша милая “настоящая леди”. Я должна была догадаться, – высокомерно усмехнулась она.

Джулия просто побелела от бешенства.

- Я уничтожу тебя! Это еще цветочки! Скоро весь город будет ненавидеть и презирать тебя! Никого не останется на твоей стороне. Даже Тома. Лучше уезжай сейчас!

- С чего бы это? – все также высокомерно и беззаботно осведомилась Пати, сияя улыбкой. – Меня не напугать парой глупых сплетен, милочка! Заруби это себе на носу! Я из тех, кто просто обожает неприятности! Они ко мне так и липнут, так что я уже привыкла. Смотри не обломай зубы, ехидна. Я – ирландка, а мы – крепкие орешки. Нас голыми руками не возьмешь! Я останусь здесь столько, сколько захочу. И плевать, что ты или кто-то еще об этом думаете! А теперь – прочь с дороги!

Пати решительно прошла мимо.

Джулии ничего не оставалось, как молча проводить ее взглядом. Но злость в этих прекрасных глазах цвета летнего неба постепенно утихала, сменяясь злорадством.

“Ха! Вот дурочка! Как бы ты не ерепенилась, но тебе придется уехать, мисс учительница. Скоро от твоей репутации останется лишь грязная лужица, уж я об этом позабочусь. Даже самый распоследний пьяница в этом городке сочтет позором перекинуться с тобой парой слов! Они будут относиться к тебе как к падшей женщине. И ты ничего не сможешь с этим поделать! НИЧЕГО! Все, что тебе остается – это уехать. Сбежать. Так что беги, поджав хвост, пэдди. Катись в свою чертову Ирландию! А Том будет моим! Я победила!”

В этот момент, словно в ответ на ее мысли, дверь дома Пристонов распахнулась, и на улицу вышел Том. Как по мановению волшебной палочки лицо Джулии изменило выражение и, сияя своей самой любезной улыбкой, она устремилась к нему навстречу.

- Добрый вечер, Том. Какая неожиданная встреча…

- Прости, Джулия, но я очень занят, – мрачно перебил ее Том.

Не глядя на девушку, он вскочил в седло, дал шпоры коню, почти сразу переведя его в галоп, и умчался вдаль, мгновенно исчезнув из виду.

“Ну, по крайней мере, он уехал в противоположную сторону, а не за этой чертовой учительницей, – подумала Джулия, растерянно и изумленно глядя ему вслед. – Похоже, что-то произошло. Том мрачен, как грозовая туча. Учительница тоже. Хм-м… Похоже, они поссорились. Да! Есть! Действует! Так, спокойно, Джулия. Спокойно. Главное – не спешить. Потерпи еще чуть-чуть. Ты уже на полпути к победе. Скоро она уедет, и Том Паркер будет принадлежать тебе. Только тебе!”

Ветер бил в лицо, а земля мелькала внизу с такой скоростью, словно он летел на крыльях, а не скакал верхом. Том снова и снова прокручивал в голове разговор у миссис Пристон, особенно его конец, кода речь зашла об их с Пати свадьбе. Снова и снова. Он пытался понять и не понимал. Он сам был смущен неожиданным предложением Сарры и ожидал примерно такой же реакции от Пати, но ни этого безапелляционного “Нет!”, ни этой резкой отповеди, ни этого бесповоротного отказа.

Глаза защипало. То ли от ветра, то ли от слез. Он не знал, и ему было все равно. Голова была пуста. Он ничего не чувствовал, кроме бесконечной боли в сердце, хотя и не мог объяснить даже себе, почему происшедшее так его расстроило. Ведь он действительно не имел никаких видов на Пати. Или имел? Здесь и сейчас впервые он заглянул в свое сердце и понял, что где-то и когда-то потерял его. В какой-то миг во время их не таких уж частых и теплых встреч эта грустная ирландка в траурном наряде забрала с собой его сердце. А он и не заметил. Только вот оказалось, что ей не нужно его сердце. Разумеется, не нужно. А разве иначе она бы отказала ему так? Ну и пусть! Он ведь все равно не собирался на ней жениться. Значит, все к лучшему? Выходит так. Но отчего ж тогда так больно?

Том пришпорил коня.

И только ветер в лицо и снег из-под копыт. Пусть они заберут его боль и развеют ее по полям. Или пусть он вылетит из седла и разобьет свою глупую голову. Все равно. Пусть только прекратиться эта боль в сердце, которое ему больше не принадлежит. Пусть все закончится.

Поздний вечер того же дня.

Закончив расчесывать волосы, Пати уставилась пустым взглядом в темноту за окном.

- Есть один выход. Очень простой и, на мой взгляд, единственно верный. Он одним ударом решит нашу проблему так, словно ее никогда и не было.

- И что же это за выход?

- Ну, разумеется, свадьба.

- В чем дело? Почему вы выглядите такими потрясенными? По-моему, это очень разумное решение и мне казалось, вы не будете иметь ничего против. Или я не права?

- Да. Вернее, нет. Тьфу, черт! Короче, я не знаю! В принципе я… я… Я не против. Раз уж так сложились обстоятельства.

- Отлично, Томас! Другого я от тебя и не ожидала. Пати, а что об этом думаешь ты?

- Это невозможно! Я не выйду замуж за Томаса Паркера! НИ ЗА ЧТО! НИКОГДА!

Этот короткий разговор бесконечным эхом вертелся в памяти, растравляя старые раны. Отвернувшись от окна, Пати уткнулась лицом в ладони. “Нет, Том. Я не выйду за тебя замуж. Никогда! НИКОГДА! Я уже любила человека, который не любил меня, и знаю, как это больно – узнать правду. Второй раз я этого не вынесу. Поэтому я не выйду за тебя замуж. Прости, если сделала тебе больно, но так будет лучше. И для меня. И для тебя, хотя, быть может, сейчас ты этого не понимаешь и считаешь меня жестокосердной”. Медленно, словно нехотя, она отняла руки от лица и, выдвинув ящик стола, вытащила старую толстую тетрадь в черной кожаной обложке. С минуту она просто смотрела на нее. Ее глаза были сухи, лицо бледно, а губы сурово поджаты. – Я люблю тебя, Кенди, – прошептала тишина голосом умирающего Стира. – Я люблю тебя, Кенди, – только на этот раз это был голос Тома. Тома, которого сбросила лошадь. Тома, мечущегося в бреду в доме доктора Харриса, когда Пати ухаживала за ним.

“Одно и то же. Все одно и то же. Замкнутый круг. Беги-не беги, выхода все равно нет. Господи, сколько же я могу наступать на одни и те же грабли?!! Почему каждый раз, стоит моему сердцу открыться кому-нибудь навстречу, как ты неумолимо ставишь на моем пути Кенди?!! Почему?!! Разве это справедливо? Чем я заслужила эту боль? Чем?!! ЗА ЧТО?!! Впрочем, к чему эти вопросы. Ты ведь все равно не ответишь. Все есть так, как есть, не правда ли? Что ж… Ты прав, Господи. Вместе того, чтобы попусту роптать, займемся тем, что действительно важно”.

Тряхнув головой, она торопливо сунула дневник на место и задвинула ящик, после чего, сев за стол, взяла бумагу и перо. Первые ровные строки легли на белоснежный лист: “Майами, Уэнстон-сквер, 16. Здравствуйте, папа и мама. Знаю, что давно не писала…”

====== Часть 32. Леди Макбет ======

Февраль 1919 года. Нью-Йорк.

Поздний вечер.

Очередная бесконечная репетиция закончилась. Правда, на этот раз ее окончание было отмечено неплохой новостью. Выдав последние едкие комментарии по поводу их игры в целом и каждого по отдельности, Эдвард Стэнфорд милостиво объявил о том, что «репетиция окончена», но тут же попросил задержаться еще на несколько минут. После чего, приняв горделивую позу, торжественно объявил, что задумал постановку новой пьесы и, выдержав положенную паузу в лучших традициях актерского мастерства, с нескрываемым удовольствием сообщил название пьесы. «Макбет». Уильям Шекспир. Трагедия. В их глазах единодушно читалось недоумение. Раньше их труппа ставила главным образом комедии. Более того, актерский состав был подобран именно исходя из этого приоритета. Исключением стали лишь «Ромео и Джульетта», но все участники труппы до сих пор содрогались, вспоминая ту постановку. И вдруг снова замахнуться на Шекспира! И не на легкую комедийную пьесу, а на настоящую трагедию. Это было смело. И неожиданно. Пожалуй, даже больше неожиданно. Часть ролей была распределена тут же. Услышав, что ему предстоит сыграть Малькольма, старшего сына короля Шотландии, Терри лишь чуть приподнял брови, а затем пожал плечами и направился к выходу. Малькольм так Малькольм. Какая разница. Для него это не имело значения. Шарлю достался образ Дональбайна – младшего сына шотландского короля. Но главная проблема возникла с женскими ролями. В том числе и с отсутствием в труппе подходящей кандидатуры на одну из главных женских ролей – леди Макбет. Однако, не смутившись ни на секунду, Эдвард сообщил, что на днях будут объявлены пробы на все незанятые роли. На этом новости закончились, и актеры с облегчением поплелись в свои гримерные с единственным желанием: побыстрее добраться домой и наконец-то отдохнуть. Грядущие сложности мало кого беспокоили, ведь они наступят завтра. А до завтра было далеко, как до звезд. – Уж не твой ли вечно мрачный вид навел нашего Эда на мысль поставить трагедию? – невесело сострил Шарль по пути в гримерную и покосился на плетущегося рядом Терри, но тот лишь устало повел плечом. – М-да… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Где-то в глубине души Терри всецело разделял «оптимизм» друга, но его лицо сохранило привычное ледяное спокойствие. Он так привык подавлять эмоции, что иногда всерьез сомневался, есть ли они у него вообще или он уже разучился чувствовать. Вот и удивление, и беспокойство, вызванные неожиданным заявлением Эда, едва зашевелились, скользнули легкой дымкой по горизонту сознания и тут же исчезли, словно их и не было. Добравшись до гримерной, Шарль и Терри освободились от костюмов и принялись снимать грим. Сидя за своим трюмо, Шарль по уже сложившейся привычке украдкой наблюдал за другом. О помолвке Терри и Сюзанны было объявлено официально. В труппе все очень обрадовались этой долгожданной новости и искренне поздравляли Терри и передавали поздравления и пожелания счастья Сюзанне. Вот-вот должен был быть назначен день венчания. Терри же совсем не изменился и не выказывал ни радости, ни отчаянья. Разве что стал еще чуть более замкнут. «Если раньше его амплуа был образ романтического героя, то теперь ему больше подойдут трагические роли, – подумал Шарль. – Что ж… «Макбет» – его идеальный шанс показать себя в лучшем свете». Молча покончив с гримом, он одернул костюм и пригладил растрепавшиеся волосы. В последнее время они мало разговаривали и все больше молчали в присутствии друг друга, но при этом Шарль каким-то совершенно непостижимым образом почти физически ощущал, что они стали ближе. «Беда объединяет гораздо чаще и сильнее, нежели счастье», – пришел он к выводу, поразмыслив минуту-другую. В труппе внезапную молчаливость Шарля встретили легким недоумением, но вскоре привыкли и стали принимать как нечто само собой разумеющееся. Однако Чарли необъяснимая угрюмость второго друга повергла в настоящий шок. – Похоже, это заразно, – мрачно пошутил он, сверля его и Терри вопросительными взглядами. Но его взгляды остались без объяснений, а вопросы – без ответов. Шарлю совершенно не хотелось обсуждать болезненную тему неожиданно возникшего любовного треугольника, а Терри настолько погрузился в себя, что не замечал ничего вокруг, в том числе и очевидной увлеченности Шарля его невестой. Ему это просто не пришло в голову. Покинув гримерную, они быстро миновали фойе, погруженное в дремотную темноту, и вышли на улицу.