- Разумеется, я ничего не скажу! – Элиза не стала делать вид, что не поняла столь откровенного и прямого намека на собственное беспардонное вмешательство, но предпочла не заострять на этом внимания и не разыгрывать оскобленную в лучшем порыве невинность, интуитивно чувствуя, что сейчас не время и не место для такого спектакля. – Я вовсе не хочу расстраивать бабушку. Ей и без того хватает неприятностей. Взять хотя бы эту историю с Нилом.

Альберт удовлетворенно кивнул.

- Очень на это надеюсь. И советую – СОВЕТУЮ! – снова подчеркнул он, не оставляя сомнений в истинном смысле своего совета и того, что может последовать в случае его игнорирования, – не затевать никаких игр и интриг за моей спиной. Я всегда могу узнать, кто и что рассказал моей дорогой тетушке. А теперь прошу меня простить, но я хотел бы побыть один.

Совершенно ошеломленная его резкой отповедью и вызывающе надменным, почти грубым поведением, Элиза предпочла отступить и смиренно склонила голову.

- Как пожелаете.

- Как давно она ушла?

Он не произнес имени, но Элиза прекрасно поняла, о ком шла речь. Но она была так взбудоражена и ошеломлена происшедшими и совершенно неожиданными событиями, что не высказала возмущения его откровенным интересом к судьбе ее ненавистной соперницы или хоть сколько-нибудь ядовитых комментариев, по своему обыкновению, а просто ответила:

- Несколько часов назад. Кажется, в десять или немного позже. Я не обратила внимания.

- Хорошо, – Альберт отвернулся, явно собираясь уйти, но, помедлив секунду, снова обернулся и холодно посмотрел на нее. – И вот еще что, Элиза… Кендис Уайт – моя приемная дочь. Она – полноправный член семьи Эндри, что бы вы и тетушка ни думали по этому поводу. Советую не забывать об этом.

При упоминании еще одного ненавистного имени ладони Элизы невольно сжались в кулаки, а по лицу пробежала едва заметная судорога, исказив на секунду прекрасные классические черты. Так налетевший ветерок искажает неподвижную хрустально-серебристую, словно зеркало, гладь горного озера. Однако Элиза сдержала себя. Скрипнув зубами от злости, она заставила себя разжать ладони и одарила Альберта самой очаровательной улыбкой, на какую только была способна, и лишь в самой глубине прекрасных карих глаз по-прежнему пылали обжигающе-колючие искры ярости и ненависти

- Хорошо, дядюшка, – мягко произнесла она. – Спокойной ночи.

- Спокойной ночи, – Альберт рассеяно кивнул и, отвернувшись, направился к библиотеке. – И не называй меня дядюшкой.

- Прошу прощения. Я немного расстроена и забыла. К тому же, мне пора возвращаться домой. Я заказала экипаж, и он, должно быть, уже ждет у ворот.

Несколько секунд Элиза по-прежнему неподвижно стояла в центре опустевшего холла. Ее красивое лицо было холодно и неподвижно, губы поджаты, а в глазах плескались злость и разочарование.

«Черт побери, кажется, я все испортила. Или нет? Пожалуй, все же не надо было так давить на него. Ну, ничего. Теперь у меня есть время, чтобы все исправить, если что-то пошло не так. В конце концов, он объявил, что между ними ничего нет и не будет. И, похоже, не лгал. Разумеется, не лгал. Наш честный и благородный дядюшка Уильям совсем не умеет лгать. У него на лице все написано. А значит… Значит, все идет по плану. Черт, но теперь я не могу рассказать о его интрижке с этой девицей бабушке Элрой. Какая досада! А ее вмешательство было бы крайне желательно. Пусть он и говорит, что между ними ничего нет, но я уверена, узнай об этом бабушка, уж она бы позаботилась, чтобы это стало правдой. С другой стороны, я не могу рассказать ей об этом, но ведь это может сделать кто-то другой. Например, Дэйзи или ее матушка на каком-нибудь чаепитии могут задать пару-тройку вопросов о слухах, которые ходят в обществе. М-м… А это идея! Превосходная идея! Просто блестящая! И все решится само собой. А я останусь в стороне и совсем не при чем. Хм-м… Завтра этим и займемся!»

Часы пробили два раза. Альберт вздрогнул и, оторвав взгляд от пустого бокала, удивленно посмотрел на них. Он и не заметил, что уже прошло так много времени. Для него время остановилось.

Дверь бесшумно открылась, и в библиотеку вошел Джордж. Альберт молча перевел на него взгляд, в его глазах читался один-единственный немой вопрос. Джордж нервно откашлялся.

- Я отвез ее в город, – наконец тихо сказал он человеку, которому он служил и помогал почти всю свою жизнь. – Она так попросила.

Стыд и тревога, холодной змей обвившиеся вокруг его сердца, чуть ослабили свои тугие удушающие кольца, но не отпустили. Альберт молча кивнул и снова уставился на пустой бокал в своей руке. Воцарилась тишина.

- Как ты мог, Альберт?!! – наконец, не выдержав, взорвался Джордж, в его голосе слышалась непонятная мольба, почти слезы. Он словно умолял опровергнуть все то, свидетелем чему он стал в этот день и что полностью перевернуло его отношение к своему хозяину, которого он знал с самого детства, который вырос у него на глазах и которого он любил, как собственного сына. Никогда за всю его жизнь Джордж даже помыслить не мог, что его воспитанник окажется способным на то, что он сделал сегодня. На такую почти звериную жестокость. – Господи, как ты мог поступить так с этой девушкой? Ты хоть понимаешь…

- Прости, Джордж, но я бы хотел остаться один.

Странно, но голос Альберта напомнил ему голос той девушки, когда она попросила отвезти ее домой. Такой же полный безнадежности и пустой, словно голос умирающего. А быть может, умершего? Джордж тряхнул головой, прогоняя наваждение, и нахмурился, упрямо выпятив подбородок. Этот разговор был слишком серьезным и важным, чтобы так легко отступать.

- Но… – начал было он.

- Джордж, умоляю, оставь меня. Я хочу побыть один.

На этот раз голос Альберта прозвучал резче, но Джорджу отчего-то показалось, что еще мгновение – и молодой человек разрыдается. Минуту он молча смотрел на своего воспитанника и господина, а затем развернулся и тихо вышел из библиотеки, осторожно прикрыв за собой дверь. Альберт, казалось, не заметил его ухода. Он отсутствующим взглядом наблюдал за повторяющимися, словно заезженная пластинка, движениями своих пальцев, бесцельно вертящих пустой бокал, а затем поставил его на стол и подошел к окну. За холодным, разрисованным снежными узорами стеклом было темно и пусто. Как и в его душе.

====== Часть 28. Два одиночества ======

Желанных губ касались губы,

Рука, дрожа, гасила свечи,

И укрывали лисьи шубы

в санях продрогнувшие плечи,

И чьи-то беды заливали

В бокалах дорогие вина…

Январь 1919 года, Чикаго.

- Откуда они берут эти цифры?!! – в сердцах проворчал Альберт, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза. – Ну не придумывают же они их, на самом-то деле!

- Как знать, – рассеянно пожал плечами Арчи.

Протянув руку, он взял брошенный Альбертом финансовый отчет, только вчера прибывший от их агента с Уолл-стрит, и снова, наверное уже в сотый раз, принялся его читать. Наконец, спустя несколько минут молчаливого и скрупулезного изучения бесконечных цифр, он отложил бумаги в сторону и задумчиво посмотрел на Альберта.

- Думаю, будет лучше, если я поеду в Нью-Йорк и лично проверю, что там к чему.

Альберт резко открыл глаза и одарил его хмурым испытывающим взглядом.

- Тебя что-то беспокоит?

Арчи небрежно повел плечом.

- Нет. Не совсем. Проекты сулят огромную прибыль, но требуют больших и долгосрочных вложений. А это всегда риск. Мы должны быть уверены, что эти проекты действительно так надежны и прибыльны, как нам это пытаются представить, прежде чем решим принять в них участие. В Нью-Йорке мне будет легче это сделать.

- Пожалуй, ты прав, – вздохнул Альберт. – Впрочем, как всегда. И когда ты планируешь поехать?

- Завтра.

- Завтра? – переспросил Альберт, явно удивленный его поспешностью.

- Да, – невозмутимо подтвердил Арчи. – Не вижу смысла затягивать. Если дело действительно надежное и выгодное, то чем раньше мы в него вступим, тем лучше. А если нет, то постараюсь присмотреть что-нибудь достойное взамен. Деньги не должны лежать, иначе они обесцениваются и от них мало проку. Они должны работать и приносить прибыль. Это аксиома любого бизнеса.