Придя к такому решению, Нил успокоился и почувствовал себя увереннее. Во время путешествия он старался держаться подальше от Терри, а по возможности вообще не попадаться ему на глаза, благо размеры лайнера и короткие зимние дни значительно упрощали эту задачу. Не то, чтобы он сильно опасался, что Терри может его узнать. Нил прекрасно знал, что сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз, и особенно внешне. К тому же, если уж он не ожидал встретить Терри на этом корабле, да еще и в качестве солдата Американских экспедиционных сил, то уж его собственное присутствие здесь в этом качестве должно было показаться Терри еще более неожиданным и удивительным. Настолько неожиданным и удивительным, что даже если бы он и заметил сходство между одним из его попутчиков и Нилом Лэганном, которого знал когда-то, то мог просто не поверить в это. Но Нил все же очень надеялся, что Терри не настолько хорошо помнит его, а потому попросту не узнает. Такой вариант развития событий был самым лучшим и значительно все упростил бы. Все. Для всех. Не то чтобы он боялся встречи. Нет. Его страх перед высокомерным, презирающим его сыном герцога умер вместе с прежним Нилом Лэганном, как и прочие чувства, что испытывал тот. Но, если бы Терри узнал его, это неизбежно повлекло бы за собой разговор о том, как он здесь очутился, а значит, ему пришлось бы рассказать то, что он не мог и не хотел рассказывать. Что осталось в прошлом. В прошлом Кардинала. А потому он старательно избегал всех мест, где они могли бы случайно столкнуться лицом к лицу и большую часть дня проводил в благодатной тишине и покое собственной каюты вместе со Штопором, ставшим добровольным затворником, чтобы составить компанию другу, за что Нил был ему очень благодарен. На палубу он выходил уже после того, как садилось солнце, благо дни были очень короткими и после недолгих сумерек корабль проваливался в чернильную темноту, освещенную лишь слабым серебристо-мутным сиянием луны и звезд да редких корабельных огней. Но даже тогда он старался держаться подальше от остальных. Его усилия дали свои плоды: за все время путешествия он и Терри ни разу не столкнулись. Терри не обращал на него никакого внимания и, судя по всему, даже не заметил его, чем Нил был очень и очень доволен. И вот осталось совсем чуть-чуть: несколько шагов по палубе лайнера «Аквитания», несколько ступенек вниз – и их дороги разойдутся. И, быть может, навсегда. И Нил был этому почти рад.

Рядом с Терри шли еще двое мужчин, которых Нил довольно часто видел рядом с ним. Троица о чем-то оживленно разговаривала, не замечая ничего вокруг. Прищуренным взглядом поверх ворота шинели он проследил, как они направились к одному из трапов и, смешавшись с толпой, начали спускаться. Нил облегченно вздохнул и чуть расслабился, словно разом сбросив с плеч какой-то невидимый, но очень тяжелый груз.

- Ну, вот, кажись, поспокойнее стало, – ворвалось в его мысли ворчливое бормотание Штопора с привычными нотками брюзгливого недовольства. Нил чуть вздрогнул от неожиданности и осторожно покосился на ирландца, но тот смотрел в сторону трапов и не заметил его взгляда. – Можно спускаться, – тем временем продолжал он. – Теперь главное найти жилье да заработок. Деньги у нас, конечно, пока есть, но надолго их не хватит.

- Найдем, – спокойно ответил Нил. – Время еще есть, – и размеренной, неторопливой походкой направился к трапу.

Секунду Штопор мрачно смотрел, как он уходит, а затем вздохнул и, пожав плечами, поспешил следом.

Терри шел по одной из центральных улиц Бостона в сопровождении Чарли и Шарля. Вернее, не шел, а, скорее, шествовал. Неторопливой, почти торжественной поступью, бесцельно глазея на проплывающие по сторонам окна домов и витрины магазинов и с наслаждением вдыхая пахнущий ветром и морем холодный воздух. В Марселе воздух тоже пах ветром и морем, но совсем по-другому, не так, как здесь, в Бостоне. Не так, как дома.

«Наконец-то дома!» – закрыв глаза, Терри еще раз вздохнул полной грудью, вслушиваясь в мерный, мирный шум пробуждающегося города, и улыбнулся. Он чувствовал себя почти счастливым. Почти.

- Эй, Терри, – вернул его на землю голос Чарли, в котором звучали радость и нескрываемое воодушевление. – Ты куда теперь?

Терри посмотрел на него и снова улыбнулся.

- Домой, – коротко ответил он, с явным удовольствием смакуя каждый звук этого слова. -Конечно же, домой. Куплю билет на ближайший поезд до Нью-Йорка и завтра уже буду на месте. Шарль едет со мной. Я надеюсь, что Эд возьмет нас в свою труппу. Боже мой, жду – не дождусь, когда, наконец, снова смогу выйти на сцену!

Шарль согласно кивнул. Он вел себя очень сдержанно и был непривычно молчалив, в конце концов, он был в чужой совершенно незнакомой ему стране и чувствовал себя пока неуютно, но в то же время, незаметно, но ясно давал понять друзьям, что разделяет их радость и воодушевление.

- Ну, что ж, – вздохнул Чарли. — В таком случае, я тоже с вами.

- Правда? – удивленно переспросил Терри. Не то, чтобы он был не рад желанию своего друга поехать с ними в Нью-Йорк, но, в конце концов, до войны Чарли жил именно в Бостоне, и Терри казалось, что тот предпочтет остаться здесь, в городе, где он в буквальном смысле слова знал каждый камень.

- Угу, – тем временем подтвердил Чарли беззаботным тоном.

«Пожалуй, даже слишком беззаботным», – отметил про себя Терри, но, руководствуясь каким-то почти неуловимым интуитивным ощущением, не стал задавать вопросов.

- Здесь у.меня ничего нет. Ни работы, ни семьи, ни друзей. Мне предстоит начать все сначала. В таком случае, какая разница, где именно? Здесь... Там... Бостон... Нью-Йорк... Какая разница? Все города одинаковы! А я – парень не промах, не пропаду. Я неприхотливый, найду себе небольшое жилье, работенку по силам и буду жить себе. К тому же, и вы там рядом. Все ж не так одиноко. Да и за вами в случае чего присмотрю! – важно нахохлившись, закончил Чарли.

Терри и Шарль рассмеялись.

«К тому же, рано или поздно ты все равно отправишься искать свою золотоволосую зеленоглазую малышку Кенди, – мысленно добавил Чарли, с улыбкой глядя на смеющегося Терри, и хитро прищурился. – Уверен, долго ты без нее не протянешь! Отправишься искать, как миленький. А там, где она, должна быть и моя «снежная королева»».

- Ну, что? На вокзал?! — вслух объявил он.

- На вокзал! – дружно поддержали его все еще смеющиеся Терри и Шарль, и они зашагали вниз по улице.

На следующий день.

Нью-Йорк, раннее утро.

«Готово!»

Элеонора в последний раз провела ладонью по покрывалу, разглаживая невидимые морщинки. Еще раз окинув придирчивым взглядом идеально застеленную постель и не обнаружив ни одного изъяна, она удовлетворенно кивнула и направилась в гостиную. Завтракать не хотелось, поэтому Элеонора ограничилась тем, что приготовила себе любимого мятного чая и удобно утроилась у окна в большом мягком кресле. Откинувшись на высокую спинку, она зарылась в уютную теплую глубину и, поднеся к лицу чашку с дымящимся напитком, с наслаждением вдохнула тонкий аромат, а затем осторожно сделала глоток. Горячая жидкость обдала губы и горло жаром, который в следующее мгновение сменился освежающе-успокаивающим холодком мяты. Элеонора зажмурилась от удовольствия и, зябко поежившись, поплотнее закуталась в ласкающий кожу, теплый, нежный шелк просторного халата. Вокруг царил такой покой и тишина, что она позволила себе на мгновение расслабиться и ни о чем не думать. Но мгновение закончилось и растаяло в бледном солнечном луче, пробивавшемся сквозь разрисованное морозными узорами окно.

«Странно, но иногда солнечный свет выглядит таким прозрачным и холодным, – подумала Элеонора, делая очередной глоток и задумчиво глядя в окно. – Словно зима дотянулась и до солнца».

Вздохнув, она поставила пустую чашку на стоявший рядом столик и нахмурилась. Долгожданная весть об окончании войны в Европе разнеслась по всему миру со скоростью молнии или лесного пожара, неся радость тем, чьи родные и близкие сражались на полях брани, наполнив тоскливое тревожное ожидание нетерпеливым и счастливым предвкушением их скорого возвращения, этих сладостных, кружащих голову почти непереносимым блаженством минут первой встречи после столь долгой разлуки, полной боли, страха и гнетущей тоски. И в ее душе тоже плескалась эта неудержимая, пьянящая радость. Радость, что ее сын остался жив на этой ужасной войне и скоро вернется к ней. Но, увы, ее счастье было не столь полным и безоблачным, как ей бы хотелось. К его восхитительному голосу, поющему в ее сердце, примешивался голосок беспокойства. Призрачного и тихого, почти незаметного, словно робкий плач одинокой скрипки в бурных волнах, стремительных переливах и сочных радужных всплесках торжественных, звучных аккордов классической симфонии, исполняемой оркестром. Но его едва слышные звуки вплетались в легкую, исполненную гармонии и света мелодию, растворялись в ней, становясь ее частью, и в самый неподходящий момент вдруг набирали силу, заглушая прежний радостный мотив болезненно-грустным нотками тревожного смущения, нерешительности и... страха. Секунда – и они вновь отступали, побежденные брызжущими во все стороны лучами радости и счастья... Но не исчезали, а призрачной канвой медленно ползли за льющейся вольным напевом музыкой души, омрачая ее холодной тенью своего почти неслышного присутствия. Почти. И причиной этого тревожного беспокойства, как и радости, был Терри. Вернее, те новости, которые ждали его здесь, дома, и которые ей предстояло сообщить ему. Новости неожиданные и даже... шокирующие. Элеонора нервно забарабанила пальцами по подлокотнику и почувствовала, как противно заныли виски в преддверии подступающей боли.