- Отнюдь, – невозмутимо возразил Нил и чуть улыбнулся. – Нам всем иногда нужно выговориться. Просто поговорить с кем-то, пусть даже с совсем незнакомым человеком, чтобы освободиться от груза эмоций, воспоминаний или чтобы просто разобраться в происходящем вокруг, а, быть может, в самом себе. Но, к сожалению, не всегда мы находим время, чтобы сделать это, или, что еще более важно, человека, готового нас выслушать. Все вокруг становится проще и яснее, если выразить это словами, – заметив удивление, отразившееся на лице графа, Нил понимающе улыбнулся и пояснил. – К сожалению, это не мои слова. Они принадлежат вашему брату. Вы так тепло говорили о нем. Чувствуется, что он был вам очень дорог.
- Да, – согласился Жак-Франсуа и, усмехнувшись, покачал головой. – Очень. Я тяжело пережил его уход. Никак не могу понять: почему он так поступил? Ушел, не сказав ни слова. Не прощаясь… Словно я и все остальные для него ничего не значили. Какое-то время я даже злился на него. Глупо, я знаю. Но тогда, в восемь лет, мне так не казалось. Я был обижен и ужасно зол. И ничего не хотел знать. И лишь позже, когда я стал старше, начал понимать, почему он так поступил. Наверное, окажись я на его месте, то сделал бы точно так же: ушел, не сказав никому ни слова. Так проще и легче. И для того, кто уходит, и для тех, кто остается. Прощание лишь усиливает боль и тоску расставания. Да и что он мог сказать? Нередко мы сами не знаем толком, почему и зачем поступаем так или иначе, не говоря уже о том, чтобы объяснить окружающим причины наших поступков. А прощание… Что ж… Иной раз сказать «прощай» – это простое короткое слово – едва ли не самая сложная вещь в жизни. Вероятно, так чувствовал себя и Крис, когда уходил. А быть может, не хотел все усложнять. Тяжело расставаться с теми, кто тебе дорог. Смотреть в их лица и понимать, что видишь их в последний раз. Видеть их боль и слезы, знать, что причина этому – ты, и в то же время понимать, что иного пути нет. А быть может, он боялся, что ему помешают. Вне всякого сомнения, узнай отец о планах Криса, он бы не позволил ему уйти. И один Бог знает, чем бы это закончилось, так что, может, оно и к лучшему, что все так вышло. Не знаю, как сложилась его жизнь, но если бы он не ушел тогда, то, вероятно, ушел бы позже, или отец в конце концов сломил бы его. Кроме того, то, что он не попрощался, дало мне надежду, что когда-нибудь он вернется. И все эти годы я жил этой надеждой. Прощание же означало бы, что мы больше никогда не увидим его. Прощание – это конец. Точка в конце предложения, после которой ничего нет и никогда не будет. Поэтому сейчас я даже благодарен ему за то, что он ушел вот так, тихо, не говоря никому ни слова и не омрачая наши и свои воспоминания горечью прощания. Он оставил нам надежду. Надежду, что однажды он вернется. И он вернулся. Не так, как я надеялся, но все же вернулся.
- Мне очень жаль, – тихо произнес Нил.
- Да, – по губам графа скользнула призрачная грустная улыбка. – Мне тоже очень жаль. Но ничего уже не изменишь. Все есть так, как есть. Отца больше нет. И Криса тоже. Кто прав, кто виноват – больше не имеет значения. С мертвых не спросишь. Пусть покоятся в мире. Спасибо вам, мистер Лэганн.
Брови Нила поползли вверх, а в глазах отразилось бесконечное удивление.
- За что?
- За возможность поговорить о брате, – Жак-Франсуа улыбнулся. – Вы не поверите, но за восемнадцать лет я впервые вот так спокойно и открыто говорю о нем.
Изумление на лице Нила сменилось откровенным неверием и замешательством.
- Вы правы, – пробормотал он. – В это трудно поверить.
- И, тем не менее, это так. Я уже говорил, что отец запретил даже упоминать его имя. Слуги? Слуги в этом доме всегда были хорошо вышколены. Даже сейчас, после стольких лет со смерти отца, мне не удается вытянуть из них ни слова, кроме односложных убогих ответов вроде «да, ваша светлость» или «нет, ваша светлость», какой бы вопрос я ни задал. Словно молчаливые тени, исполняющие приказания. Да и большинство теперешних слуг появились в этом доме уже после исчезновения Криса. Беседовать с горожанами? Что они могут знать о моем брате, чего не знал бы я? К тому же, я не уверен, что беседа получилось бы, даже если бы я и попытался поговорить с кем-нибудь из них. Отец внушал страх не только слугам. Его уже больше десяти лет нет в живых, а у горожан до сих пор при моем появлении дрожат колени и язык заплетается. О каком разговоре может быть речь, если даже на простое приветствие они отводят взгляд, бормочут нечто нечленораздельное и спешат пройти мимо, словно я их сейчас ударю?!! – в голосе графа послышалось недовольное раздражение, и он досадливо поморщился. – Да если бы я только упомянул имя Криса в присутствии кого-нибудь из них, почти уверен, что у этого человека моментально отнялся бы язык или он упал бы в обморок, или у него случился бы сердечный приступ! А ведь Криса любили в Лавферезе. А теперь ведут себя так, словно он не сбежал из дома, а убил кого-нибудь. Словно он – преступник!!! – на этот раз в голосе Жака-Франсуа послышалось яростное возмущение, почти гнев, и… обида. Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и покачал головой. – Ладно, оставим. Что толку теперь об этом рассуждать? Кроме того, действительно, что могут знать горожане о Крисе? Отец не любил выставлять семейные дела напоказ. Уверен, он позаботился о том, чтобы то, что произошло, по возможности осталось в тайне. Кроме того, у окружающих своих проблем полно. Кому есть дело до сбежавшего из дома графского сына? К тому же, многие наверняка решили, что это всего лишь красивый жест, а потом завертелось, забылось. Жизни пошла своим чередом, и всем стало не до этого. Началась война. Я даже не уверен, что кто-то из горожан еще помнит, что у старого графа был старший сын, не говоря уже о том, каким он был или как его звали. Хотя… Был один человек, – голос Жака-Франсуа снова стал тихим и задумчивым, а взгляд затуманился воспоминаниями. – Ее звали Антуанет. Дочь бывшего городского доктора. Я плохо ее помню. Мы почти не общались. Крис был влюблен в нее. И, судя по всему, это было очень серьезно, потому что даже отец был обеспокоен их отношениями. Крис был очень красив, обаятелен, к тому же, он был наследником громкого титула и огромного состояния. Все местные красавицы весьма благоволили ему. Стоило ему только пальцем поманить – и он мог получить любую из них. Вероятно, он не раз этим пользовался. Но отец никогда не обращал внимания на его увлечения, смотрел на них сквозь пальцы, как на проявления бурной молодости. До тех пор, пока Крис не влюбился в Антуанет. Я сам слышал несколько раз, как они ссорились из-за нее. Отец требовал, чтобы он прекратил встречаться с ней. Полагаю, отец рассчитывал, что Крис женится на женщине, равной ему по социальному положению. У отца было стандартное для нашего круга отношение к браку, как к сделке, целью которой является объединение состояний, титулов, установление связей и в которой чувства не имеют никакого значения. А Антуанет была всего лишь дочерью городского врача, не обладающей ни положением в обществе, ни богатством, ни связями, ни титулом, а значит, по мнению отца, совершенно не подходила на роль графини и продолжательницы древнего и знатного рода де Ла Вреньи. Но Крис проявил свое всегдашнее упрямство и продолжал ухаживать за ней. Отец был в ярости. Они сильно поссорились. Очень сильно. Так сильно они не ссорились еще никогда. А спустя несколько месяцев произошла еще одна ссора, после которой Крис исчез. Очевидно, отец был так зол на бедную девушку, что запретил мне даже близко подходить к ней, не то что разговаривать. В то время я еще не смел его ослушаться, хотя иногда наблюдал за ней издалека. Мне показалось, что она была очень расстроена исчезновением Криса. Впрочем, я могу и ошибаться, я прочти не знал ее. К тому же, и Антуанет, и Крис были очень молоды. А потом она уехала. Ее отец сказал, что она отправилась учиться в Париж. После этого я видел ее всего раз, спустя десять лет. Она приезжала на похороны своего отца, и мы случайно встретились на улице. Она была в трауре и выглядела такой грустной, бледной и измученной, что мне не хватило мужества заговорить с ней о Крисе. К тому же, быть может, она не хотела вспоминать о нем, да и момент был явно неподходящим. В общем, мы поприветствовали друг друга и… разошлись. Больше я ее не видел. По слухам, она вернулась в Париж. Я ничего не знал об Антуанет до тех пор, пока месяц назад отец Филипп, священник нашей городской церкви, не обратился ко мне со странной просьбой. Он попросил разрешения похоронить тело Антуанет Делакруа рядом с телом Криса. Признаться, я был несказанно удивлен. Просто ошарашен. Выяснилось, что Антуанет работала медсестрой в военно-полевом госпитале и погибла во время налета, когда они перевозили раненых. В похоронном письме говорилось, что ее последним желанием было, чтобы ее похоронили рядом с Крисом. Очевидно, она все-таки любила его. И они оба воевали. Может быть, они все же встретились? Наверное. Ведь Крис умер в военно-полевом госпитале. Да и, судя по последнему желанию, Антуанет знала, что брата уже нет в живых и что он похоронен здесь. Как бы то ни было, я не видел причин для отказа. Тем более, что это было последнее желание. Да и Крис любил ее. По крайней мере, когда-то. Так что теперь они покоятся рядом на городском кладбище.
