- Антуанет!!! – ее крик эхом разнесся по полю.

Забыв обо всем, Кенди бросилась к ней, не замечая выстрелов и взрывов, распахивающих землю, но все еще непослушные ноги двигались медленно, то и дело норовя запутаться или зацепиться о какую-нибудь кочку или ямку, а то и вовсе друг за друга. Пошатываясь, неуклюжей хромающей походкой она кое-как добралась до старшей медсестры, над которой уже склонилась Жоа. Антуанет лежала на животе, раскинув руки. Ее глаза были закрыты, а бледное лицо ярким пятном выделялось на жгучей черноте земли и было каким-то неестественно белым. Серая косынка сбилась назад, и каштановые, отливающие медью пряди ореолом рассыпались вокруг ее головы, смешиваясь с рухнувшими сверху комьями грязи и снега.

- Антуанет.

Жоа осторожно приподняла голову старшей медсестры и положила к себе на колени.

- Антуанет, что с тобой?! – она принялась хлопать ее по бледным почти до синевы щекам, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимаются страх и отчаяние. – Антуанет. Господи, Антуанет, открой глаза! Сейчас не время, слышишь? Ты нужна нам! – бормотала она, не замечая текущих по щекам слез. – Ты нужна раненым! Не время валяться без сознания! Немедленно открой глаза!!!

Темные ресницы дрогнули и медленно приподнялись, открывая потускневшие, словно стеклянные, карие глаза. Секунду взгляд Антуанет был пустым и туманным, а затем прояснился, и в нем отразилось удивление.

- Жоа, – беззвучно шепнула она одними губами, ее рассеянный взгляд бессмысленно скользнул по сторонам и остановился на сидящей рядом Кенди. – Кенди… Что?

- Слава Богу! – Жоа улыбнулась сквозь слезы. Ей хотелось разрыдаться от нахлынувшего облегчения, но рыдания застряли в горле. – Бомба взорвалась совсем рядом, – сбивчиво забормотала она, с трудом сглотнув неприятный комок. – Я уж подумала, что ты… Что тебя… Ты лежала так неподвижно… И такая бледная… О Господи! Вставай! Нас ждут раненые!

Обхватив Антуанет за плечи, девушка осторожно перевернула ее на спину. Тело старшей медсестры тяжело и грузно навалилось на нее, голова бессильно свесилась назад, зрачки изумленно расширились и остекленели, а с побелевших полуоткрытых губ сорвался тихий стон. Стон боли.

- О, Господи, – пробормотала Жоа. Кровь отхлынула от ее лица, а фиалковые глаза, еще секунду назад искрившиеся слезами радости, наполнились ужасом. – Нет, – едва слышно прошептала она непослушными губами. – Нет… Этого не может быть! Только не это!

Платье старшей медсестры от груди и до талии было буквально испещрено небольшими разрывами, края которых намокли и потемнели. Темные пятна медленно расползались, сливаясь одно с другим, окрашивая серую ткань в черный цвет с этим темно-бордовым, играющим темными тяжелыми бликами отливом, не единожды виденным ею за годы работы, но каждый раз вызывающим отвратительное ощущение беспомощности, бессилия и ужаса. В такие минуты Жоа всегда казалось, что та безликая тень, которую она никак не могла разглядеть, но которая всюду и всегда неотступно следовала за ними, медленно подкрадывается к ней, становится за плечом и замирает. Словно хищник перед неожиданным, но настолько незначительным препятствием, что он не считает нужным тратить даже малейшее усилие на его преодоление и со снисходительным и ледяным терпением насмешливо выжидает, когда же оно исчезнет само по себе и он сможет сполна насладиться тем, что уже принадлежит ему по праву. По самому древнему праву – праву сильнейшего. Выжидает, предвкушая победу…

- Жоа! – голос Кенди привел ее в чувства.

Жоа вздрогнула. Подняв голову, она встретилась с обеспокоенным, но решительным взглядом зеленых глаз под сурово нахмуренными бровями и внезапно поняла, что забыла о ее присутствии. Забыла обо всем. О гуле самолетов в мутной пелене неба, свисте пуль и грохоте взрывов, даже о раненых.

«О, Боже!»

- Нужно отвести ее к остальным раненым и позвать кого-нибудь из врачей, – между тем строго, решительно и как-то обыденно распорядилась Кенди, словно речь шла об одном из их обычных пациентов.

Именно ее невозмутимо-деловитый, уверенный тон помог Жоа окончательно справиться с потрясением и взять себя в руки.

- Ты права, – пробормотала она и, взглянув на белое, словно мел, лицо старшей медсестры с расширившимися почти до предела зрачками, превратившими ее сияющие светло-карие глаза в два черных колодца, наполненные нечеловеческой болью, обеспокоенно нахмурилась. – Антуанет, ты должна нам помочь… Ты должна встать. Мы с Кенди отведем тебя к остальным раненым и позовем доктора. Все будет хорошо, но ты должна нам помочь.

На мгновение ей показалось, что Антуанет ее не слышала, но тут затуманенный болью взгляд старшей медсестры чуть прояснился.

- Я постараюсь, – одними губами шепнула она.

Кенди и Жоа осторожно подхватили ее под руки и помогли подняться. Закусив губу, чтобы не застонать, Антуанет заставила себя встать и замерла, тяжело опираясь на плечи девушек, на бледном лбу выступили капли пота.

- Держись. Потерпи немного, – бормотала Жоа, словно заклинание. – Все будет хорошо.

Очень медленно, мелкими шагами они направились к кустарнику. Когда они добрались до места, Кенди быстро расстелила на земле первое подвернувшееся под руку одеяло, и они осторожно уложили на него Антуанет. Длинные темные ресницы старшей медсестры дрогнули и поднялись, открывая остекленевшие от боли глаза, но с побелевших губ не сорвалось ни звука, а взгляд, устремленный в мутно-серую высь, был застывшим и тусклым, словно у слепой. Да и зрачки не отреагировали на свет, оставшись расширенными до предела колодцами мрака, опоясанными тонкими, почти незаметными колечками радужки.

- Антуанет.

Жоа протянула руку и ласково коснулась щеки подруги. Она была какой-то слишком холодной, влажной и неприятно липкой от выступившей испарины. Внутри снова зашевелился страх.

- Держись, милая, – она обернулась к стоявшей рядом Кенди. – Я побуду с ней, а ты найди доктора Люмьера.

- Хорошо.

Кенди бросилась на поиски доктора, а Жоа снова повернулась к Антуанет. В этот момент губы женщины чуть шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни звука, а лишь глубоко вздохнула и тут же закашлялась. Из уголков ее губ появились тонкие алые струйки и медленно поползли вниз. На фоне белой кожи они казались неестественно темными, почти черными.

«О, Боже… Нет! Не может быть!»

Ее взгляд скользнул по окровавленной груди старшей медсестры, и Жоа почувствовала, как внутри все похолодело. Страх поднялся, с головой накрывая ее своей черной всепоглощающей волной, удушливым комом подкатил к горлу.

«Легкое…»

Она побледнела и, сняв косынку, принялась вытирать густые темные струйки с такой поспешностью и так тщательно, словно пыталась вместе с ними стереть и свои подозрения. Словно это простое движение могло изменить неумолимо надвигающуюся реальность. В безумной надежде, что ее догадка – всего лишь досадная ошибка, и рана Антуанет вовсе не так тяжела и опасна, как та, о которой свидетельствовали эти безмолвные мрачные вестники. Но ее надеждам не суждено было сбыться, и кровавые струйки тут же появились снова и медленно заскользили по щекам. Но на этот раз они были гуще и обильнее. Скапливаясь в уголках рта, они неумолимо ползли вниз, угрожающе поблескивая. Словно невидимый художник широкой кистью водил по ее лицу, разрисовывая его густыми темными подтеками, играющими зловещими ярко-алыми отсветами уходящей жизни, превращая его в ужасную окровавленную маску.

- Антуанет! – хриплый голос доктора Люмьера вернул ее на землю. Жоа вздрогнула и, обернувшись, увидела стремительно приближающегося начальника госпиталя, следом за которым бежала Кенди. – Ох, mon Diue, да что же это такое!!! – не обратив внимания на Жоа, доктор подбежал к одеялу, на котором лежала Антуанет, и буквально рухнул на колени. Окинув взглядом ее окровавленную грудь, он нахмурился и, осторожно приподняв ее руку, принялся нащупывать пульс, кустистые седые брови мрачно сошлись над переносицей. – Да что же это такое? Как же так? – беспрерывно бормотал он, словно заезженная пластинка, в его голосе отчетливо звучали нотки отчаяния и тревоги.