- Хорошо.

Это была не первая смерть в ее жизни. За долгое время своей нелегкой работы, Жанна Ланком имела возможность наблюдать самые разные реакции людей на смерть близкого человека: от неподвижного тупого молчания до нервных срывов, истерик и сердечных приступов. Но еще никогда ей не приходилось видеть такого абсолютно нереального, холодного, мертвенно-равнодушного и, в то же время, совершенно явно трезвого и осознанного спокойствия и смирения. Каким-то неуловимым внутренним чутьем она поняла, что лучше отложить на время расспросы и утешения и оставить все как есть. Она ничем не могла помочь этой женщине. Только оставить ее в покое, наедине с ее горем.

- Когда будет машина? – между тем спросила Антуанет.

- Через час. Ты хочешь уехать прямо сегодня?

- Да. Я обещала, что вернусь как можно быстрее.

- Ну, что ж. До свидания, Антуанет, – старшая медсестра тяжело вздохнула и чуть улыбнулась, но улыбка вышла неуверенной, обеспокоенной и совсем не веселой.

Но Антуанет, казалось, не заметила этого и лишь мягко улыбнулась в ответ все той же неестественной кукольной улыбкой.

- Прощай, Жанна.

Дверь бесшумно закрылась за ее спиной, но Жанна продолжала сидеть на месте, неподвижно глядя на потемневшие от времени доски, и в ее глазах плескалась тревога. Она никак не могла понять почему, но у нее вдруг возникло ощущение, что Антуанет прощалась с ней.

====== Часть 24. Вместе навсегда ======

Иду к тебе; настал и мой черед

Идти тропой, которой все живое

Из мира света в духов мир уйдет.

Иду и радуюсь, что буду вновь с тобою.

Пока ты жил – сиял, как огонек,

Родной, но темный мир тем светом освещал,

И мне в моем пути вновь виден маячок

Души твоей. Там будет мой причал.

Иду в тот мир, где пребываешь ты,

И не боюсь я наших новых судеб,

При жизни были неразлучны мы

И после смерти снова вместе будем.

Dark

Конец октября 1918 года. Франция.

Военно-полевой госпиталь 1478, раннее утро.

Подавив очередной зевок, Жоа с силой тряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна, и, нахмурившись, ускорила шаг. Она все еще никак не могла привыкнуть к хроническому недосыпанию и нередко ловила себя на том, что ее то и дело начинает клонить в сон прямо во время дежурств. Особенно тяжело давались ночные дежурства.

«Только этого мне и не хватало!» – недовольно подумала девушка.

Ее торопливые шаги глухим эхом летели по пустому темному коридору. Наконец она добралась до палаты, которая находилась на ее попечении, и уже собиралась войти, но тут дверь распахнулась, и ей навстречу вышла Антуанет. От неожиданности Жоа вздрогнула и замерла на месте, растерянно глядя на старшую медсестру чуть прищуренными от света фиалковыми глазами.

- Доброе утро, Жоа, – между тем сдержанно поприветствовала ее Антуанет, ее голос звучал, как всегда, спокойно и мягко.

Улыбнувшись девушке, она неторопливо прошла мимо. Жоа не успела ответить и молча посмотрела вслед невысокой, медленно удаляющейся фигуре старшей медсестры. После возвращения Антуанет сильно изменилась. Она ни словом не обмолвилась о том, что произошло в 1480, но это было и не нужно: ее потухший взгляд, бледное, неподвижное и какое-то странно-прозрачное, словно выточенное из мутного льда, лицо и поникшие, будто бы придавленные внезапно обрушившимся тяжким грузом, плечи сказали им больше, чем любые слова. Антуанет словно разом постарела на несколько лет и теперь выглядела даже старше своего реального возраста. Вернувшись, она в тот же день приступила к своим обязанностям и выполняла их с теми же скрупулезностью и старанием, что и раньше, но у Жоа отчего-то сложилось впечатление, что она делала это, скорее, по привычке, механически, словно огромная заводная кукла с заданной и тщательно отработанной программой движений, растворяясь в их однообразном повторении и совершенно не сознавая, что же именно и зачем она делает. Для окружающих она осталась все той же Антуанет – собранной, строгой, сдержанно-невозмутимой, а временами даже неприступной старшей медсестрой. И только Жоа, Кенди и Флэнни замечали, какой у нее в последнее время изможденный вид. Шаг за шагом, постепенно и незаметно спокойная, уравновешенная, уверенная и исполненная света, смеха и тепла Антуанет превращалась в бледную, тонкую, молчаливо-замкнутую в себе тень с глазами в пол-лица, обведенными темными кругами, мягкое ореховое сияние которых сменила застывшая отрешенная тьма. Ее словно окружала аура призрачной холодности. Она почти ни с кем не разговаривала и много работала, явно отдавая предпочтение самым тяжелым ночным дежурствам. Работала, словно одержимая, растворяясь в море повседневных мелочей и бесконечном множестве обязанностей. Работа теперь была тем единственным, что вызывало у нее хоть какой-то, пусть даже вынужденный интерес. Она работала и… таяла, как догорающая свеча. Да, состояние и настроение Антуанет Делакруа в последнее время очень беспокоило Жоа. И не только ее, но и Кенди, и Флэнни. Жоа нахмурилась сильнее. Несколько раз она порывалась поговорить с ней, но каждый раз что-то останавливало ее, и дело сводилось к обыденным, ничего не значащим и исполненным лишь вежливого любопытства, вопросам о самочувствии, в ответ на которые Антуанет лишь слабо улыбалась такой же, как и ее лицо, холодно-отстраненной улыбкой, которая больше не освещала ее глаза теплым светом, как раньше, а едва касалась ее губ и, скользнув по ним неуловимой призрачной тенью, исчезала, не оставив следа, словно ее и не было. К тому же, Жоа смутно себе представляла, что именно она хочет спросить у Антуанет или что сказать ей, и опасалась каким-нибудь неосторожным словом или вопросом еще больше растравить рану в душе старшей подруги. Они ничем не могли помочь ей, и от осознания собственного бессилия становилось еще больнее и тревожнее.

«Остается только ждать и надеяться, что со временем Антуанет справиться со своим горем и вновь станет прежней, – думала девушка, глядя, как та подошла к двери и вышла из барака. – Хотя, нет, – тут же поправила она себя. – Прежней она уже не станет никогда».

Взглянув еще раз на закрывшуюся за Антуанет дверь, Жоа тяжело вздохнула и уже хотела войти в палату, но в этот момент за ее спиной снова раздался стук открывшейся и закрывшейся двери и звук быстрых шагов. Обернувшись, она увидела одну из недавно прибывших в госпиталь медсестер. Девушка была совсем молоденькой, почти девочкой, и, судя по всему, еще не привыкла к постоянному напряжению и нелегким условиям военно-полевого госпиталя, а потому очень нервничала, боясь допустить малейшую оплошность.

«Кажется, ее зовут Кэтрин», – смутно припомнила Жоа, с легким удивлением наблюдая за ее спешным приближением. Лицо девушки выражало крайнюю степень озабоченности и беспокойства, почти тревоги, словно произошло нечто непредвиденное и очень-очень важное.

- Мисс Дюваль, – между тем пробормотала Кэтрин, останавливаясь и с трудом переводя дыхание.

- Что случилось, Кэтрин? – спокойно осведомилась Жоа

- Доктор Люмьер просит всех медсестер, за исключением тех, кто на дежурстве, немедленно прийти в его кабинет. Он сказал, что это очень срочно.

- Вот как? – брови Жоа удивленно приподнялись, а на лице отразилось легкое беспокойство. – А в чем дело?

- Не знаю, – девушка пожала плечами. – Он не сказал. Вы не знаете, где мадемуазель Делакруа?

- Полагаю, у себя в комнате. Ее дежурство только что закончилось.

- Ох-х… – расстроенно вздохнула Кэтрин. – Значит, мы с ней разминулись. Зайду к ней еще раз. Спасибо, мисс Дюваль. Вы идете?

- Нет, – покачала головой Жоа. – Я заступаю на дежурство. Но если это действительно что-то важное, я уверена, мадемуазель Делакруа поставит нас в известность.

Кэтрин чуть нахмурилась, очевидно, досадуя на собственную недогадливость, и согласно кивнула.

- Вы правы. Пойду поищу ее. Передайте, пожалуйста, просьбу доктора остальным, – развернувшись, она поспешила к выходу.

Жоа молча проводила ее взглядом, она выглядела спокойной и уверенной, и лишь меж тонкими красиво изогнутыми дугами темных бровей пролегла едва заметная морщинка задумчивого беспокойства.