Вокруг раскинулся воинский лагерь. Но это было ненадолго. Солдаты тушили костры, собирали пожитки и седлали коней. Армия готовилась выступать? Но куда и зачем? Дженни погладила ушибленное плечо. А ведь очень больно при каждом движении! Поездка на Гранделин не заладилась с самого начала.

Рядом зашевелился Квестин. Скинул сюртук, которым укрывался во сне, и потянулся.

— О, уже рассвело, — зевнул он, глядя на солнечные лучи, пронизавшие фургон. — ну что ж, значит, можно отправляться в Абадох на поиски армейской канцелярии.

Когда они выбрались на землю, хозяин фургона расхаживал вокруг своей собственности, ковырял грязь, прилипшую к бортам и ощупывал дырявый тент. При дневном свете его повозка выглядела довольно убого. Но господин Мерч был преисполнен энтузиазма.

— А, проснулись! — приветствовал он постояльцев. — Отлично. Я сейчас в город, поищу товар, которым можно заполнить кузов.

— А куда уходят солдаты? — Дженни огляделась.

— Им приказано передислоцироваться. Это не дальний поход, просто бивак отодвигают от города. Правильно, скажу я вам, придумано. Солдатский лагерь всегда воняет. Уж я-то знаю, повидал их немало. И, соответственно, немало их перенюхал! Ну что, вы со мной?

Предложение доброго мистера Мерча оказалось как нельзя более кстати. Солнце, едва поднявшись над горизонтом, тут же начало припекать, дорога была покрыта толстенным слоем мягкой пыли. То и дело налетал ветерок, который гнал пыль серыми лентами. Шагать по такой жаре в пыли было бы сущим мучением. Оставалось лишь радоваться, что к услугам путешественников имеется фургон. Дженни забралась в кузов и еще добрых полчаса любовалась пустынным пейзажем сквозь дыры в пологе. Несколько раз она заметила, что твердые и острые световые клинки, пронзающие пыльное пространство фургона, на миг пропадают. Что это заслоняет солнце?

Она, прикрыв глаза ладонью, вгляделась в слепящий свет, проникающий с безоблачного неба. И точно — то и дело солнце скрывали черные крылья. А потом раздалось и знакомое карканье. Ворона описывала над медленно ползущим фургоном петли с восьмерками, и явно не собиралась улетать прочь. Загадка!

Улицы Абадоха оказались странно безлюдными, Дженни даже засомневалась, не случилось ли какой беды? Но здесь так всегда, пояснил Мерч, не бродят по улицам толпы. Тем более, летом в такую жару. А солнце в самом деле начало припекать, хотя до полудня было далеко. Знойный край.

— Еще немного, и я пойму, что мне не хватает ратлеров, — пробурчала Дженни, разглядывая серые стены и серую пыль под колесами. — Вот так захочешь споткнуться, а не обо что!

Мерч высадил попутчиков на центральной площади перед зданием, у которого, как раз, было очень людно. Перед входом потели в карауле солдаты в тяжелых доспехах, и ежеминутно десятки военных входили и выходили, причем вид у всех был ужасно деловой.

— Вот вам канцелярия, — пояснил торговец, — а я на рынок. Глядишь, еще повстречаемся, а? Как я погляжу, Трохомор водит нас по одним и тем же дорогам.

Стражникам у входа Квестин предъявил письма с многочисленными печатями и объяснил, что, помимо личных дел, он обязан отчитаться относительно ночного нападения. Пришлось подождать у входа, пока доложат начальству, но вскоре к ним из здания вышел молодой сержант в красивой новенькой форме. Его надраенный до зеркального блеска шлем сиял, словно звезда.

Дженни уже заметила, что в армии, прибывшей из Эверона, очень и очень много молодых людей, и форма на них новешенькая, с иголочки. Даже немного жаль, что скоро в жаре и пыли эта красота обтреплется… да и юные воины возвратятся домой далеко не все…

А сержант пылал энтузиазмом:

— Так это вы и есть? Те самые, что поймали налетчика? — он хлопал глазами, разглядывая, в основном, Дженни, которая из-за жары расстегнула на блузке несколько больше пуговок, чем позволила бы себе благовоспитанная девица. — Ух, как здорово! Их очень нелегко задерживать, потому что они нанюхаются дыма пустынной травы и делаются нечувствительными к боли. Бьешь такого, бьешь, а он знай себе, выворачивается и норовит дать деру!

Так он и болтал, поминутно поглядывая на гостью, пока проводил посетителей к двери с табличкой — конечно, очень новенькой и блестящей: «Полковник Сеймос Фердинус».

Полковник, начальник абадохского управления военной полиции, оказался полной противоположностью восторженному сержанту. Это был мясистый и оттого непрерывно потеющий мужчина средних лет, обрюзгший, с застывшим на лице капризным выражением. И на Дженни он глядел неприветливо. А сержант, сопроводивший их с Квестином, между прочим, был куда больше заинтересован посетительницей!

Полковник Фердинус уточнил несколько деталей происшествия, поблагодарил Квестина за поимку преступника, что было, конечно, помощью его службе… но говорил таким недовольным тоном, цедил слова так нехотя, что Дженни даже обиделась. Да и Квестин, наверное, почувствовал раздражение, но он, благодаря долгому опыту, отлично умел скрывать чувства. С деланной сердечностью он заявил:

— Ну что вы, ловить преступников — моя работа! Я занимался этим тридцать лет. Вы же знаете, как это бывает, если имеешь такой опыт. Все получается как бы само собой… Полковник, если вопросов больше нет, то мы не смеем отрывать столь занятого офицера от выполнения служебных обязанностей. Однако, если позволите, спрошу вашего совета: как мне узнать, где проходит службу человек, которого мне необходимо разыскать? Все документы, дающие право на расследование, у меня в порядке и…

***

С пронзительным скрипом и треском распахнулась дверь, в кабинет полковника ввалилась целая толпа. Сеймос Фердинус вскочил, тряхнув животом, и пораженная Дженни увидела, как с круглым лицом офицера произошли невероятные перемены. Оно в единый миг налилось румянцем, потом так же молниеносно утратило краски, рот распахнулся, потом закрылся, так, что зубы щелкнули. Глаза стали выкатываться из орбит…

Дженни медленно обернулась — кабинет продолжал наполняться мужчинами в военной форме и в штатском, причем на нескольких были знаменитые плащи с алым подбоем. Тут же сделалось тесно и душно. Но Дженни глядела только на того, что вошел первым. О Трохомор, это лицо Дженни видела десятки раз! В газетах, на афишах и плакатах! Этого человека изображали в горделивых позах, то на коне, то на палубе боевого корабля, то с мечом в воздетой руке, то простирающим длань навстречу клубам дыма и пыли, каковые клубы символизировали происки Погонщиков Ветра. И неизменно на всех портретах — все то же самое строгое сосредоточенное выражение лица, нахмуренные брови, поджатые тонкие губы и пылающий взор.

Об этом человеке говорил весь Эверон. Все девицы, а в особенности — тетки средних лет — были в него влюблены, все мальчишки хотели походить на него, а мужчины высказывались в его адрес с уважительным одобрением. Это что касается человеческой части населения города. Тролли и гоблины считали его чуть ли не полубогом. Еще бы! Ведь это был его проект — призвать в армию нелюдей. А отец этого славного героя заставил парламент издать закон о гражданских правах для тех, кто воинским трудом доказал свою верность Эверону.

Что говорить… не было во всей армии человека более достойного и знаменитого, чем генерал Сертиас Истригс-младший. Сын спикера парламента, главнокомандующий экспедиционного корпуса и герой, обещавший Эверону победу.

Именно он был здесь — в трех шагах от Дженни. Жалко, что смотрел не на нее, а на противного полковника Фердинуса, который, оказывается, обладал удивительной способностью менять цвет лица. Сейчас, под пламенным взглядом Повелителя Огня, он стал синеватым. Зато Дженни смотрела только на генерала.

Сертиас Истригс-младший походил на собственные портреты. И позы принимал исключительно такие, как будто позирует художнику. И взгляд его был горяч и остер. И мундир великолепен, как на плакате. Волнистые черные кудри красиво обрамляли аристократически удлиненное лицо с твердым выступающим подбородком, свидетельствующем о сильной воле. Жестко очерченный рот и высокие скулы. Ни дать, ни взять — парадный портрет во плоти!