Из кабины по рации доносится командирский мат Рысака-Демченко, «урал» практически боком подается вперед и направо, освобождая проезд «бардаку»; Жора с возгласом «так точно» выпрыгивает из кузова едва ли не кувырком и рысцой движется в сторону горящего «бэтра».

– Неправильно что-то… – вполголоса замечает Белич. – Влад, Шелест, готовьтесь покинуть машину.

– Принял, – отвечает Шелест, не отрываясь от монокуляра.

Я киваю:

– Гут.

«Бардак» обходит наш грузовик слева, и Крук сразу же командует:

– Вниз и налево, за броней, живо!

Шелест в одно движение оказывается внизу; я приземляюсь не столь аккуратно, но в общем успешно. Белич выскальзывает из «урала», автомат наизготовку, и свободной рукой пихает меня в плечо:

– Наискосок вон к той скале, пошел!

Пошел так пошел. В полуприседе, резво перебирая ногами – натаскали недавно на сборах, массаракш – к скале слева, держа взглядом и стволом «фала» узкий промежуток между «бардаком» и грузовиком. Шелест впереди, как раз прячется за той самой скалой…

…Вспышка, гул в ушах, темнота.

Дальше ничего не помню.

Муторно. Мотает из стороны в сторону. Кислый привкус во рту. Голова как ватная. Глаза не открываются. Ног не чувствую. Руки… руки чувствую, заведены назад за голову и чем-то стянуты, и это «что-то» сильно смахивает на пластиковые одноразовые наручники американского образца.

Уже что-то, массаракш. Руки в стяжках и поза «хенде хох» в лежачем положении – плен. Мутит и ватная голова – либо контузия, либо чем-то накачали. Мотает – куда-то везут, не слишком заботясь о комфорте живого груза…

Сосредоточиться на веках. На правом веке. Шевельнуть. Сжать, потом попытаться разлепить, еще раз, еще, еще, больно, массаракш, ничего, увижу, на каком я свете – буду дальше разбираться. Да, массаракш, могут убить. Так это могли и прямо на месте сделать, чтобы не возиться – а возятся, значит, нужен.

Ну и кому я нужен до такой степени, чтобы ради меня громить конвой РА?

Привет, паранойя. Давно не виделись, я уж думал, ты ушла к кому-то более отзывчивому.

Тут уйдешь, пожалуй, мысленно отвечает соответствующий отдел моего мозга.

Бред контуженного?

А если и так, мне не все равно?

Тоже правда; так на каком свете мы с моей паранойей оказались?

Скорее на этом, чем альтернативном.

Надолго?

Если не окочурюсь, то как минимум пока не приедем на место.

А где оно, это место?

Ага, конечно, нашел кого спрашивать, Чернокнижник, лучше бы сам освоил магию предвиденья…

Так, ладно. Реальность нам дается в ощущениях, и что эти ощущения сообщают прямо сейчас?

Не слишком много. Каналы ощущений блокированы. Глаза как будто чем-то залеплены, и уши тоже; из всех чувств кое-как работают разве только вкус и обоняние. Ну еще осязание, кожей физиономии, то есть очень сильно кое-как…

Вкус – мимо кассы, тут все равно жевать нечего, да и было бы, охоты совершенно нет; а носом… что мы чувствуем носом, и заодно щеками?

Быстротечная пресная вода. Солнце, и одновременно с этим холодный ветер. Слишком холодный для равнин Конфедерации. И воздух… воздух стал тоньше, меньше травы и больше камня. А еще – более разреженным. Там, за ленточкой, на турецкий Олимп[29] я лазил, тут плюс-минус так же, а может, даже повыше.

Вывод – горы, причем горы, сквозь которые себе пробила путь река, по берегу которой мы движемся… вверх по течению, приходит осознание. А вверх – это, массаракш, на север, вряд ли от Большой реки меня успели доволочь до какой-то еще, ну а раз русло Большой реки да сквозь горы – вокруг, хотя я этого и не вижу, вздымаются тронутые вечными снегами пики Сьерра-Гранде, а где-то впереди, а то и уже прямо здесь, Латинский Союз.

Превозмогая дурноту, пытаюсь собраться с мыслями. Чем молча стенать о несправедливости бытия и бессильно страдать, хотя бы расклад просчитаю. Насколько получится.

Усилием воли «перекладываю с больной головы на здоровую», то есть всю свою условную контузию сплавляю одной из запасных субличностей, а сам переключаюсь на другую, которую по кумполу никто ничем не бил, и значит, самочувствие не мешает рассуждать о чем угодно хотя бы мысленно… Нет, не самогипноз, пытался во время оно изучить, ни хрена не вышло. Зато такой вот «контролируемый сдвиг по фазе» – получился, вот им иногда и пользуюсь. В медицинских целях бесполезно, вылечить так ничего нельзя, но можно «отстраниться» и дождаться квалифицированной помощи. Увы, сейчас вряд ли дождусь, «волшебники в голубом вертолете», теоретически, могли бы спасти раненого-пленника в заленточных реалиях Вьетнама, Ирака или Афгана, но здесь такого не будет. Нет, общество в Старом Свете не гуманнее здешнего, просто очень уж мало вертолетов приходится на квадратный километр Новой Земли. А волшебники если какие в Новой Земле и водятся, так они вроде меня, Чернокнижника…

С другой стороны – выбора все равно нет, а «отстраненно» ждать у моря погоды все-таки комфортнее.

Итак, Латинский Союз. По мнению простых техасцев, конфедератов и по крайней мере немцев с французами как обитающих ближе всех к тем местам представителей Евросоюза – представляет он собой одно сплошное бандитское гнездо. Егеря РА, которые частенько сталкиваются с бандитами-латиносами в Скалистых горах, каковые относят к своей зоне ответственности, мнение это вполне разделяют.

Но. И, массаракш, очень значимое «но».

Бандиты могут разрушать, могут паразитировать на социуме, который до них создали другие. Создавать самостоятельно, организовывать и строить иначе как по-шариковски «в очередь, сукины дети, в очередь» – не умеют, для этого требуются совсем иные способности и навыки. Поэтому реально заправлять Латинским Союзом они не могут.

Народ, споря с этим тезисом, кивает на протекторат Русской Армии, самим зарождением своим обязанный Демиду – Михаилу Демидову, старому вору в законе. Кивает на автономную территорию Невада-и-Аризона в составе Техаса, и сердце этой территории, город Нью-Рино, где власть держат пять мафиозных семейств и железной пятерней управляют мегаполисом, в котором обитателей, на минуточку, больше, чем во всем Московском протекторате. Кивает, в конце концов, на заленточный СССР и товарища Кобу, который начинал партийную карьеру как грабитель банков, а вырос известно в кого…

История протектората Русской Армии, как и степень реального участия Демидова в его построении – очень темный лес; из того, что я сам узнал и вычислил, Демида следует поблагодарить за стартовый пинок «отделения» от Москвы; за «смазку» и «связи» заленточного и здешнего черного рынка, которые на этапе все того же становления, когда не было вообще ничего, помогали протекторату как-то переправлять нужных людей и отыскивать нужное оборудование; возможно, также за работу «первым лицом» на политической арене, так что настоящему правительству никто не мешал заниматься делом. В чем я уверен на все триста процентов: постановку задач по развитию нашего края и вообще планирование всех стратегических вопросов осуществлял не «законник»-Демид.

История Нью-Рино несколько проще, она достаточно точно срисована со становления Лас-Вегаса, если верить романтической версии пьюзовского «Крестного отца». Собрались однажды, мол, благородные новоземельные доны отдохнуть от трудов неправедных, перекинуться в картишки и вообще тихо согласовать нужные вопросы… вот и получилось такое себе «место сбора», куда мало-помалу потянулись и другие любители острых ощущений, каковых надлежало аккуратно выдоить – не до конца – и отпустить на развод, аки тех кроликов, пусть работают ходячей рекламой и привлекают новых клиентов. Так по сей день в общем и движется. О самостоятельном развитии края нет и речи, все гешефты хозяевам Нью-Рино обеспечивают приезжие с недостатком мозгов и избытком азарта, мафиозным боссам остается лишь «держать руку на пульсе», что им вполне посильно.