Елена вновь опустилась на подушки и закрыла глаза. Этот холод не уйдет с наступлением утра. Деймон не приедет. Это должно было случиться. Она повторяла эти слова в мыслях, как молитву, но в сознании набатом стучал другой вопрос, ответ на который найти было пока невозможно: где найти силы, чтобы перестать ждать его звонка?

— Деймон?

На часах было около восьми, когда Роуз, недавно вернувшаяся из офиса, занимаясь какими-то домашними хлопотами, увидев на пороге лучшего друга. Сердце сковало тревогой — но не тогда, когда, после секундного замешательства Роуз вернулась к реальности и поняла, что была среда, а в тот момент, когда она увидела его глаза: его затуманенные, блуждающие, совершенно больные красные глаза. В руках у него была бутылка бурбона.

— Роуз, — негромко произнес Деймон, и от этого тихого, полного мольбы голоса у Роуз по коже побежали мурашки. — Ты — единственная девушка, к которой я могу прийти вечером с виски и не проснуться наутро в одной постели, — по его губам скользнула грустная усмешка. — Пожалуйста, если ты…

Роуз не дослушала его до конца: по его глазам ей становилось все понятно.

— Проходи, — коротко проговорила она, положив ладонь ему на плечо и слегка потянув его вперед, а затем закрыв входную дверь.

Через пару часов с работы должен был вернуться ее муж, и сама Роуз после рабочего дня чувствовала себя уставшей, но даже мыслей о том, чтобы отказать Деймону в его просьбе просто поговорить, у нее не было. Она слышала в его дрожащем голосе: ему нужно хотя бы выплеснуть то, что угнетало его все это время. Быть может, тогда стало бы на мгновения легче.

Время потеряло свой ход, когда между Деймоном и Роуз потек их тихий разговор. Роуз ни разу не свела с Деймона взгляд, когда он рассказывал ей о том, что произошло, и ей казалось, что на эти минуты сердце в груди замерло. Роуз была одной из немногих людей, которые всегда видели и знали его таким, каким он был на самом деле. Кому, как не ей, было знать, сколько раз в этой жизни ему приходилось терять. Однако ни разу, ни одним своим словом, ни одному, даже самому близкому другу он не доверял свою боль. Он закрывался от этого мира, переживая все внутри, сгорая в этом огне, но не допускал до своих ран никого. Для него было немыслимым подумать, что его будет кто-то жалеть или утешать. Он был неспособен дать слабину. И тем больнее Роуз сейчас было смотреть в его абсолютно растерянные глаза. Он одним взглядом впервые просил помощи.

— Деймон, пожалуйста, скажи мне одно. Ты любишь ее?.. — едва слышно произнесла Роуз.

Деймон потер уставшие глаза.

— Я люблю Кэтрин, — сказал он, и впервые в его голосе зазвучала уверенность. — Я люблю ее даже сейчас, спустя пять лет, не видя ее, не слыша ее голос, не чувствуя. Я понимаю, что так нельзя, что это глупо, что ничего уже не вернуть. Но сейчас я понял, что, какая бы девушка ни была рядом со мной, частичка этой любви останется во мне навсегда. Это сильнее меня, Роуз.

— Но ты ведь что-то почувствовал к Елене за это время, — Роуз мотнула головой. — Можешь отрицать, говорить, что это ерунда, спорить… Но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы не увидеть, как ты изменился рядом с ней, Деймон.

— Еще ни с одной девушкой после Кэтрин мне не было так хорошо, как с Еленой, — ответил Сальваторе. — Она… Роуз, она удивительная, — выдохнул он. — Мне хочется идти за ней.

Деймон на секунду замолчал, поджав губы, и по ним скользнула едва заметная, быть может, даже не совсем осознанная, но все еще теплая улыбка.

— Схватить в охапку и больше никогда не отпускать, — тихо прошептал он. — Она очень светлая, Роуз, и этого света хватит на нас двоих. Он нужен мне. Но…

Деймон неловко вдохнул и почувствовал, как сердце пропустило удар. Он опустил взгляд.

— Когда я смотрю на нее, я не знаю, что со мной творится. Они с Кэтрин совершенно разные! — с немыслимым отчаянием воскликнул он, будто бы стараясь в первую очередь убедить в этом себя самого. — В их характерах нет ни одной схожей черты. В Елене нет того бешеного огня, который всегда бушевал в Кэтрин, с ней очень спокойно. Но когда она рядом со мной, мне кажется, что Кэтрин вернулась.

Деймон с шумом выдохнул.

— И в такие моменты так хочется, чтобы это оказалось правдой…

Он с немыслимой тоской во взгляде задумчиво посмотрел куда-то вдаль и выпил содержимое своего стакана. Сознание начинало затуманиваться.

— Поэтому ты хочешь сейчас все оборвать? — с грустной усмешкой проговорила Роуз.

— Обрывать нечего. У нас с Еленой не было нормальных отношений. Не было ни одной минуты, когда бы я не вспоминал о Кэтрин, глядя на нее. Это был третий раз, когда я назвал Елену ее именем.

Роуз вновь подняла глаза на Деймона, и их взгляды встретились.

— И в первые два раза я этого даже не заметил. Знаешь, поначалу я даже не чувствовал вины за это, потому что когда, прости за подробности, кончаешь, мозг… Как бы это сказать… Немного отключается, — голос Деймона стал более резким, и в нем послышались ноты раздражения. — Но тогда, неделю назад, это было во время обычного разговора. Я смотрел ей в глаза и осознанно назвал ее Кэтрин, потому что в эту секунду в моей голове не было ни одного другого имени, которым я мог и должен был ее назвать.

Роуз ошарашенно, не моргая, смотрела на друга, и в этот момент, как никогда раньше, ей не хотелось верить в эти слова. Когда в жизни Деймона появилась Елена, она видела в ней для него лишь игрушку, портрет Кэтрин, который привлек его лишь схожестью с ней. Однако теперь, спустя время, когда Роуз видела улыбку Деймона, когда он был рядом с ней, смотрела в его глаза, которые вновь начали смеяться, и узнавала в них прежнего Деймона — молодого, беззаботного, так любящего жизнь, — ее мысли о том, что Елена ничего не значит в его судьбе, представлялись ей самой большой ложью. Сейчас Роуз боялась лишь одного: увидеть, что тогда, год назад, когда она только познакомилась с Еленой, она была права.

— Кто она для тебя, Деймон? — едва слышно спросила Роуз.

Услышав этот вопрос, Деймон почувствовал, как внутри мгновенно разлился необъяснимый холод. Он боялся этого вопроса сильнее всего, потому что ответа на него не знал и сам.

— Знаешь, забавно, — с грустной улыбкой произнес он, — ты задаешь мне этот вопрос уже не в первый раз, а я так и не могу на него ответить…

Деймон опустил взгляд на свой стакан, на дне которого еще плескался золотистый бурбон, который он налил минуту назад.

— Она стала мне очень знакомой и близкой за это время, — наконец тихо сказал он. — Если сейчас на минуту я должен буду представить свою жизнь, в которой она не будет участвовать, мне будет трудно это сделать. Даже сейчас, когда я возвращаюсь в Нью-Йорк, а она остается здесь, дом будто бы пустеет.

Деймон замолчал, отведя взгляд в сторону, и провел ладонями по лицу.

— В понедельник будет последнее заседание по делу Стефана, — с шумом выдохнув и отставив стакан с бурбоном, пробормотал Сальваторе.

— И что ты собираешься делать дальше? — осторожно спросила Роуз.

Деймон молчал некоторое время, глядя куда-то вниз.

— Я хотел бы жить с Еленой, построить семью… Я готов к этому. Но… Я не знаю, как это объяснить. Даже сейчас, спустя год, когда мы знаем друг о друге все, — я чувствую какой-то барьер. И как его преодолеть, я не знаю.

На мгновение в гостиной вновь воцарилась тишина.

— Если бы случилось хоть что-то, что могло бы связать нас навсегда… Если бы Елена забеременела, я бы сделал ей предложение и не раздумывая женился. И, может быть, тогда мы…

Роуз в этот момент показалось, что ее ударил разряд тока. Она неподвижно смотрела на Деймона и не узнавала в нем старого друга: он так беззаботно рассуждал о серьезных вещах, что ей казалось, что перед ней сейчас не он. Роуз не знала, виноват в этом бурбон или что-то другое.

— Господи, Деймон, что ты говоришь? — потерев глаза, произнесла она, не дав Деймону договорить. — Какие дети? Вы даже не можете понять, какие вас связывают отношения…