— Вы… Вы понимаете, что Вы говорите?.. — захлебываясь слезами, произнесла Кэролайн. — Я ни разу в жизни даже не слышала, как Стефан ругается матом… Как такое возможно…
Кэролайн сложила ладони перед собой, будто в молитве, и приложила их к губам.
— Он очень светлый… Он не способен на такое…
— Кэролайн, — негромко позвал Энзо, вмешавшись в разговор. — Я понимаю, это сложно принять. Но все, что сказала Елена, — чистая правда. Все, о чем она говорила, от и до, я видел собственными глазами. Нам нет смысла Вас обманывать.
Кэролайн дрожала всем телом и сидела на диване, глядя в одну точку, упершись локтями в колени. Казалось, что в этот миг кто-то вынул из нее душу, оставив лишь внешнюю оболочку. Она всеми силами пыталась ухватиться за самый маленький шанс понять, что все рассказанное Еленой, — неправда, что Стефан не обманывал ее. И в этот момент Елена почувствовала, как сердце сковало невероятной тоской, когда она смотрела на эту белокурую девушку с небесно-голубыми глазами, которая так искренне улыбалась со Стефаном на фото. Она любила его. Она была с ним счастлива.
Кэролайн выдохнула и провела ледяными ладонями по лицу.
— Стефан рассказывал мне совершенно другое… — тихо произнесла она.
— Он говорил, что я принимаю наркотики? — горько усмехнулась Елена.
Форбс обессиленно кивнула.
— Кэролайн, посмотрите на мои руки, — сказала Гилберт, закатав рукава. — Подумайте: какая мать стала бы принимать наркотики, будучи беременной? Я не отрицаю, в моей крови были обнаружены наркотики — эфедрин в малых дозах. Я знаю, это абсурдно звучит, но… Я понятия не имею, что произошло тогда, — Елена покачала головой и опустила взгляд. — Я никогда не занималась этим. В конце концов, я сама врач и прекрасно знаю о том, к каким результатам это может привести. Я не самоубийца.
Елена на мгновение замолчала.
— В госпитале мне провели чистку крови и полностью вывели наркотик из организма. Моя кровь абсолютно чиста, я думаю, Вы сами можете это понять, глядя в мои глаза и общаясь со мной.
Отрицать что-то не было смысла: Кэролайн и сама видела, что Елена находится в абсолютно адекватном состоянии.
— У нас было подозрение, что это тоже сделал Стефан — он имел доступ к палате Елены, — сказал Энзо. — Но сейчас доказать это невозможно.
— Почему Вы подали заявление в полицию только сейчас, если брат Стефана помог Вам сбежать около восьми месяцев назад?
— Наверное, по-детски звучит, но я боялась. Я до одури боялась упоминания одного его имени. Я не выходила из дома, не брала телефонную трубку, не подходила к окну, боясь увидеть в нем его машину. Я знаю, это моя слабость и сейчас прежде всего я виновата в том, что я лишена общения с дочерью. Но…
Елена сделала глубокий вдох, но больше не могла найти, что сказать. В помещении на какое-то время повисло воцарилось молчание, которое спустя несколько секунд прервал полный боли срывающийся голос Кэролайн.
— Господи…
Она закрывала лицо ладонями и жадно хватала ртом воздух, чувствуя на губах соленый привкус слез, ощущая, как горит все тело, хотя руки были холодными. Кэролайн казалось, что сейчас ее кто-то словно бы расколол на две части: одна ее сторона тянулась к Стефану, твердя лишь одно — «он не мог стать таким», — думая о том, что, может быть, когда они с Маркосом и Ребеккой приедут в полицейский участок, во всем удастся разобраться и понять, что это какая-то чудовищная ошибка… А другая не верила, что все, о чем рассказала Елена, можно выдумать. И от осознания этого сердце горело в диком огне, кричало от невообразимой звериной боли и отчаяния, которыми оно было объято.
Елене хотелось сесть поближе и просто обнять Кэролайн, прижать к себе, чтобы хотя бы немного успокоить ее боль. Но она понимала: Кэролайн нужна поддержка совершенно других людей.
От того, чтобы не закричать, Кэролайн удерживало лишь одно: она помнила о том, что рядом Никки, и она не должна видеть ее такой. Она делала глубокие вдохи, стараясь привести сердцебиение в норму, и вытирала слезы, градом катившиеся по щекам. Энзо налил Кэролайн стакан холодной воды из графина, который стоял на журнальном столике, и она, чтобы успокоиться, сделала несколько больших глотков.
Хотя глаза Кэролайн были по-прежнему красными и опухшими, постепенно ей удалось начать контролировать слезы. Она взглянула на Елену и хотела что-то сказать, но в этот момент они услышали в гостиной звонкий смеющийся возглас.
— Мама!
В этот же миг Елена и Кэролайн обернулись на голос одновременно.
В душе у Елены все замерло, когда она увидела смеющуюся Никки, прижимавшую к себе щенка хаски, который послушно сидел на руках у своей маленькой хозяйки, и бежавшую к ним через всю гостиную, чтобы чем-то поделиться. Из сознания мгновенно ушли все мысли о том, что происходило минуту назад. Мир вокруг остановился и сузился до одного человека. Самого важного. Самого дорогого для них обеих. Маленькой голубоглазой девчушки с таким озорным взглядом.
Кэролайн, собрав остатки воли, украдкой вытерла слезы, чтобы Никки их не видела. Малышка, за несколько мгновений преодолев практически всю гостиную, кажется, даже не заметила, что рядом находится кто-то, кроме нее.
— Мама, смотли, как Фыр-Фыр умеет!..
И сердце разрывается на мелкие куски, словно никчемный клочок бумаги.
====== Глава 49 ======
В салоне автомобиля царила тишина. Елена сидела, отвернувшись к окну, и почти не моргая наблюдала за сменявшими друг друга петлявшими серыми улицами. Энзо иногда украдкой переводил взгляд на нее, быть может, надеясь, что она повернется к нему или о чем-то заговорит, но текли минуты, и ничего не менялось. Энзо не двигался, но внутри все горело огнем, и спасения от этого чувства, минута за минутой все сильнее разливавшегося в крови, стягивавшего грудь каким-то невидимым обручем, который мешал нормально дышать, просто уничтожавшего его изнутри, не было.
Это была всего лишь какая-то секунда, которая, может быть, ничего не значила бы для Энзо, который был никем в семье Гилбертов и Сальваторе. Но именно в эту секунду он увидел глаза Елены. Теплые чистые карие глаза, которые, казалось, он знал уже очень хорошо.
Он видел в них испуг и детскую растерянность, когда Стефан предстал перед ней в своем истинном обличье. Отчаяние и немой крик, когда она просила Тайлера отпустить ее. Ненависть и отвращение, когда Энзо оставался с ней в больнице после всего произошедшего. Он видел, какой невероятной любовью зажигается взгляд Елены, когда она смотрит на Никки. Он видел улыбку в ее глазах, когда встретился с ней вновь.
Но Энзо еще никогда в жизни не встречал в чьих-то глазах столько боли. В тот самый миг, когда они с Еленой увидели, как Никки, заливисто смеясь, бежит в объятья Кэролайн, не замечая никого и ничего вокруг, и услышали, как звонко и с каким искренним детским счастьем в голосе она называет ее мамой, в Елене словно бы щёлкнули выключателем, погасив в ее взгляде ту самую искру, которую люди, наверное, называют жизнью. Она не сводила взгляд с дочери, которая неловко обнимала Кэролайн и о чем-то лопотала ей на своем, еще не совсем понятном детском языке, и казалось, что из нее по частям вынимают душу, растаптывая ее, разрывая на куски, сжигая дотла. На глазах заблестели слезы, но Елена приложила все усилия, чтобы сдержать их и не испугать Никки. Но даже если бы она заплакала, закричала, что есть мочи, наверное, это не забрало бы из нее и одной десятой части того, что она испытывала в этот момент. Ей хотелось только одного — обнимать Никки так крепко, насколько у нее хватило бы сил, как раньше, целуя в лоб, щеки и нос, слыша ее звонкий смех, снова и снова глядя в эти не по годам хитрые и озорные голубые глаза, и понимая: ее малышка ее помнит. Но все ее самые робкие надежды в этот момент разлетелись на мелкие осколки, подобно хрупкому хрусталю.
И этот короткий миг что-то перевернул в самом Энзо. В эту секунду забылось все: то, для чего они с Еленой сюда приехали, о чем им рассказала Кэролайн, как они собирались действовать дальше. Остался лишь колючий холод внутри и единственная истина: так не должно быть.
