Я, конечно же, ему отказала, но он почти каждый день возвращался с цветами, украшениями и другими подарками. Он казался таким наивным, еще совсем мальчишкой, и это было так мило… В общем, однажды я позволила ему угостить меня ужином. Потом еще раз. Мы разговаривали, гуляли. Понимаете, я ни от кого не завишу – я не раб труппы. Дйати, наш хозяин, не имеет ничего против. Главное, чтобы я приходила на представления, собирала толпу и помогала с палаткой».

Помешав пальцем осадок в своем кубке, я дал знак принести нам еще вина. Я видел, как Харкхуф за спиной у Махатиксы опрокинул очередную кружку пива и без стыда ущипнул за ягодицы проходившую мимо обслуживающую нас девицу. Девица была молода, кокетлива, с пышными формами, но ее привлекательность не могла даже сравниться с красотой сидящей напротив меня женщины. Я провел пальцем по столу, оставив мокрые следы, и посмотрел в ее сверкающие черные глаза.

«И так продолжалось все лето и до поздней осени. Мы проводили время, убегая от привычной жизни, много гуляли. Ему нравился островок, на котором стоит Фарос, – и близко, и в то же время далеко. Там мы могли уединиться. Конечно, он не мог ходить со мной на официальные мероприятия – его семья не одобрила бы этого. Но в неформальной обстановке мы встречались с его друзьями и другими людьми нашего возраста. Я познакомилась с Лутацием и Порцием – они мне понравились. Я также видела Друсуса, но он показался менее приятным – слишком категоричен, слишком горд историей своего рода, чтобы не осуждать нас. Мы с Кэзо вместе ходили на интермедии и игры, закрытые поэтические вечера, в таверны с более непринужденной обстановкой. В Эгретии много всего происходит ночью – нужно лишь знать места и людей.

Он пытался давать обещания, которые не смог бы сдержать, – о том, что женится на мне однажды. Я изо всех сил старалась разубедить его. Его семья никогда не допустила бы этого, он бы никогда не смог стать частью нашей жизни, а я никогда не согласилась бы сидеть взаперти, как какая-то эгретская матрона. Но он не слушал. Он все повторял, что однажды придумает, как все устроить, и плевать на общественный строй.

Я, конечно, пыталась охладить его пыл, хоть и безуспешно. К счастью, отец отправил его на Кеброс. Кэзо дулся и ругался, но все-таки поехал, покорившись воле родителя.

Зимой моя труппа гастролировала по Геллике. Мы посетили Гераклион, Эфемезику и Фрилию. Вернулись весной на судне. Последние несколько недель я его не видела, и мне было интересно, появится ли он снова. А теперь вы приходите и говорите, что он мертв…». Она опять вздрогнула.

«Вы, должно быть, расстроены». Я положил свою правую руку поверх левой руки Махатиксы в знак сочувствия. Вероятно, она привыкла к такого рода жестам со стороны мужчин и даже не глянула вниз. К тому же флиртом она тоже зарабатывала на жизнь, поэтому не убрала свою руку. И я не буду себе льстить, что мог ее заинтересовать как мужчина.

«Скажите, – решил я продолжить разговор, – вы же митзрана, не так ли?» Она кивнула, и я продолжил: «Ваши люди чрезвычайно интересуются загробной жизнью. Они даже сохраняют тела умерших для жизни после смерти. Проявлял ли Кэзо интерес к этой теме?»

«Вовсе нет, – сказала она. – Он больше интересовался светской жизнью; о многом мечтал, но был недостаточно решителен, чтобы достичь чего-то помимо заурядной карьеры купца в отцовском деле».

Продолжая держать свою руку поверх ее, я осторожно пододвинул ее ближе к себе, глядя ей в глаза. Когда она коснулась следов винного осадка, оставленных мною на столе, я ощутил легкое тепло, идущее от ее рук, краем глаза увидел их блеск и мерцание и почувствовал едва уловимую нотку свежести после дождя.

«Довольно, – сказал я. – Какой смысл лгать? Мы оба знаем, что он интересовался этими вопросами и делился с вами». Отпрянув, она попыталась выдернуть руку, но я крепко держал ее запястье. «Прошу вас, давайте решим все культурно. Если вы оглянетесь, то увидите, что Харкхуф уже довольно пьян благодаря моей щедрости. Попробуете кричать и звать на помощь…»

Вытянув правый указательный палец, я опустил его в слегка светящийся винный след сбоку и провел им через ее запястье, коснувшись винного узора с другой стороны. Я убрал свою руку. Попытавшись убрать свою, она поняла, что привязана к столу сверкающим узором, крепко удерживающим ее запястье.

«Я всего лишь обычный гражданин, сидящий напротив чужеземки. А вы, с другой стороны, не сможете убрать руку со стола, пока не перестанете лгать». Посмотрев в ее глаза, я увидел слезы отчаяния, к которому примешивался страх. «Прошу вас, не бойтесь. Я не причиню вам вреда. Мне всего лишь нужно знать, что было опущено в вашем рассказе».

Она снова попыталась выдернуть руку, но безрезультатно, оглянулась на Харкхуфа, но тот что-то невнятно бормотал себе под нос. Сдавшись, она села удобней, выпрямилась и посмотрела мне прямо в глаза.

«Я не лгала, – сказала она жестко. – Все, что я сказала, – правда».

Узор стал немного ярче. «Вы что-то опустили».

«Да, опустила. Думаю… Думаю, мне просто не понравилось, в каком направлении начал двигаться Кэзо в прошлом году, и я пыталась отдалиться от него. Понимаете, я испугалась. Мы виделись после его приезда – за несколько дней до нашего отъезда из Эгретии. Однажды вечером он повел меня в эту маленькую таверну на Кливи Инфериор. Вначале я думала, что мы просто встретимся там с его друзьями. Это довольно спокойный район, где живут многие влиятельные купцы. Но, оказавшись там, мы сразу пошли в дальнюю комнату – за всеми столиками и танцовщицами. Мы спустились в подвал и уже там встретили некоторых людей. Комната была полна дыма и освещалась лишь тусклыми масляными лампами. Кажется, там был Друсус, но я не уверена.

Мы сели с одной стороны стола. Кэзо ничего не говорил, лишь велел мне ждать и смотреть. Через какое-то время музыкант, которого не было видно, начал играть на лире что-то звериное, немелодичное. Сквозь дым засветилось что-то красное, и вошел низкий лысый человек в странном балахоне с темной пудрой вокруг глаз. Он говорил о вечной жизни, о богатстве и бедности, о нарушении естественного порядка и о получении того, что по праву принадлежит им.

Если честно, я подумала, что он какой-то ненормальный, самозванец. Он пытался выдать себя за одного из митзран, но он явно таковым не являлся. Ни один человек, исповедующий наши традиции, не стал бы говорить такое. Однако Кэзо был одурманен. Он ловил каждое его слово и все говорил об испытаниях на верность, которые нужно пройти, о том, что только избранные будут возвышены и посвящены в эти знания, когда, наконец, будут достойны. Дошло до того, что я больше не могла выносить этого, и решила уйти. Кэзо хотел остаться, мы поссорились, и я одна пошла домой.

После этого случая я перестала с ним общаться, по крайней мере пыталась. Он был все еще одержим мною, но только тогда я поняла, что это на самом деле было, – одержимость. Он ни разу не извинился за то, что отпустил меня ночью одну домой, а только пытался убедить меня пойти с ним туда снова, чтобы обрести «светлое будущее», как он это называл. Я пыталась избавиться от него, так как ничего этого не хотела. К счастью, я вместе с труппой уехала из Эгретии в Геллику сразу после ссоры и с тех пор его не видела».

Я посмотрел на стол. Узор побледнел, пульсировал медленно и спокойно. Она говорила правду.

«А кто был этот мужчина? Вы знаете его имя или что-либо о нем?»

«Я почти ничего о нем не знаю. Видела его всего однажды, после чего отказалась ходить туда. Позже Кэзо сказал, что его зовут Зимаксис».

Я шел домой медленно, погруженный в размышления. Махатикса рассказала все, что знала, – в этом я был уверен. Закончив допрос, я чувствовал себя виноватым, что было для меня непривычно. Я плохо обошелся с ней и предложил помочь донести Харкхуфа к их жилищу. Никогда не позволяйте красивой женщине плевать вам в спину, как говорил мой отец.

Вначале она отказалась и больше не хотела иметь со мной никаких дел. Пытаясь улучшить ситуацию, я дал понять, что поверил в ее сказку о Зимаксисе, и уверил, что выведу его на чистую воду. Все оправдания и щедрая плата за беседу, казалось, слегка смягчили ее мнение обо мне, хотяя сам я слабо верил в свои слова.