Бросив Гарри Поттера в почти бессознательном состоянии, растянутым на верстаке в луже собственного дерьма, мочи и блевоты, палач обратил свое внимание на Драко Малфоя, которому еще предстояло получить по заслугам за свое преступление. Экзекутор не спеша подошел к привязанному у позорного столба юному аристократу и вынул из жаровни раскаленный до красна предмет, напоминающий кочергу. Но Драко знал, что ЭТО такое. Стоя рядом с ним, палач держал за толстую угольно–черную рукоять инструмент для клеймения, и парень ужасно, до судорог боялся того, что сейчас собирались с ним сделать, хотя изо всех сил старался не показать своего животного страха. Малфой пытался внешне оставаться спокойным, но по его мертвенно–бледному лицу и расширившимся зрачкам было видно, что он напуган до смерти. У него бешено билось сердце и сводило живот при одной только мысли о том, что к его члену вот–вот прикоснется раскаленное железо. Как любой нормальный человек, Малфой очень боялся боли и всячески старался ее избегать. При этом он отнюдь не был прирожденным трусом, хотя кое–кто в Хогвартсе придерживался именно такого мнения. Но Драко Малфой всегда мог постоять за себя. Просто он с детства жил в такой обстановке, где телесные наказания и боль были нормой. Люциус придерживался старых методов воспитания, и малейшее сопротивление или неподчинение сына каралось быстро и беспощадно. С детства в сознании Драко укоренилась одна очень простая мысль – если наказание неизбежно, то следует постараться сделать так, чтобы не получить более того, что ему причиталось. Юный Малфой любил отца, несмотря на его суровый, а иногда жестокий нрав, особенно если дело касалось родовой чести. Парень с раннего детства стремился во всем походить на него и из кожи лез, чтобы стать достойным Люциуса. А сейчас, по жестокой иронии судьбы именно из–за отца, который не смог так же искренне и беззаветно любить и прощать своего единственного сына, Драко стоял здесь, на эшафоте. Он с замиранием сердца смотрел, как палач, держа за рукоятку инструмент для клеймения, подошел к краю помоста и высоко поднял его над головой, показывая толпе, чтобы все могли хорошо рассмотреть пыточную снасть, а затем снова сунул прут обратно в жаровню, потревожив угли. Над жаровней взвилось небольшое облако искр, тут же погасших. Глядя в мертвенно–бледное лицо своей жертвы, на лбу которой выступили крупные капли пота, палач усмехнулся и подал знак одному из своих подручных, который тут же встал позади Драко, захлестнул его шею веревкой, быстро натянул и принялся душить. У парня перехватило дыхание, он захрипел, в глазах все завертелось, вскоре он начал впадать в забытье, но удушье вызвало незамедлительную сильную эрекцию. Толпа зашумела, разглядывая открывшееся им вожделенное зрелище. Малфой страшно хрипел, по телу прошла судорога, и подручный палача слегка освободил горло осужденного от петли. Парень смог вздохнуть, жадно хватая воздух посиневшими губами.
Палач снова принялся шевелить стальным прутом угли в жаровне, каждым движением вызывая взрыв быстро гаснущих искр. Когда мужчина вытащил инструмент для клеймения, его конец мерцал почти белым светом, а чуть выше менял свой цвет от соломенно–желтого до темно–красного. Толстые рукавицы палача надежно защищали его руки от жара.
– Ну вот, то, что надо, – удовлетворенно произнес экзекутор и двинулся к Малфою, держа клеймо на уровне его паха.
Подойдя к своей жертве с остекленевшими от ужаса глазами и слипшимися от пота волосами, палач сначала медленно провел рукой по натянувшейся на ребрах блестящей от пота коже, затем погладил живот парня, спустился на лобок и под хохот толпы несколько раз вздрочил стоящий член. Помощник экзекутора еще ослабил веревку, чтобы не удавить свою жертву раньше времени, и осужденный судорожно вздрогнул, хватая ртом воздух, однако эрекция, вызванная удушьем, пока не пропала. Палач приблизил инструмент для клеймения к паху Малфоя, и, когда до раскаленного железа осталось несколько сантиметров, самообладание все же покинуло молодого человека. Почувствовав вблизи оголенной головки нестерпимый жар, исходящий от раскаленного прута, Драко забился в истерике.
– Нет! Прошу вас, не надо!
Рука палача даже не дрогнула. Не прекращая умолять о пощаде, Малфой с ужасом наблюдал за тем, как раскаленное добела клеймо медленно приближается к его члену.
– Не надо! Не…
Толпа замерла, услышав зловещее шипение металла, погружаемого в беззащитную плоть. Огненный прут прижался к члену юного аристократа, и Драко услышал, как зашипела лопающаяся от жара кожа. Вверх взвилось черное облачко дыма, в нос ударил запах паленой плоти. Очень медленно он повел головой из стороны в сторону, словно не веря тому, что почувствовал. В первое мгновение Малфой ощутил резкий холод, а затем его пронзила адская боль, вышибая напрочь все иные ощущения кроме этого, ни с чем не сравнимого страдания. Парень выгнулся дугой, дико заорав от боли. Он забился в судорогах, ручьи пота заструились по его коже, из горла вырвался пронзительный, душераздирающий вопль. Драко выл, запрокидывая голову назад и напрягаясь изо всех сил, стараясь вырваться из привязей, однако растянутое на позорном столбе тело осталось практически неподвижным, и все, на что он был способен – только судорожно сжимать кулаки и шевелить пальцами ног. Парень обезумел от страданий, его била крупная дрожь, и вой смертельно раненого животного вырывался из его глотки. Драко орал, стараясь через крик выдавить из себя эту жуткую боль. Он старался изо всех сил, уже зная по опыту, что так будет легче. Однако прежний опыт в этот раз помогал слабо, слишком велика была боль. Его тело продолжало биться в судорогах и вдруг рванулось так, что прочный кожаный ремень, обвивающий его правое запястье, лопнул. Почти тут же подручные схватили его за руку и вновь привязали к столбу парой толстых веревок, глубоко впившихся в кожу. Толпа возбудилась до предела.
– Не ори! – крепкая пощечина заставила Драко на миг замолчать, потому что он прикусил язык и кровь стала наполнять рот. Парень широко раскрыл глаза и через туман, застилающий от боли взор, увидел перед собой своего истязателя.
– Я сказал, заткнись. Ясно, ублюдок?
Малфой с ненавистью плюнул кровавой слюной палачу в лицо, закрытое маской. Несмотря на нечеловеческие мучения, он нашел в себе силы сопротивляться, за что тут же получил не сильный, но очень болезненный удар в живот. Драко с трудом удержался, чтобы не повторить свой вопль, а заодно сказать этой сволочи, кто он есть на самом деле. Глубокий ожог от клейма болел невыносимо. Если бы Драко мог, он бы сейчас просто упал на деревянный настил эшафота и катался от боли, или свернулся в клубок и выл. Когда болевой шок начал немного проходить, бывший слизеринец набрался сил и опустил глаза, чтобы посмотреть вниз, на свои гениталии. Клеймо производило весьма сильное впечатление. Сожженная черная плоть источала сладковатый запах, и Малфой понял, что его сейчас вырвет. Он закрыл глаза, но запах никуда не делся, от рвоты его спас только пустой желудок.
Пронзительный, душераздирающий вопль ударил в уши, вырывая Гарри из плена беспамятства. Кричал Драко – длинно, истошно, страшно… Поттер боялся открыть глаза, боялся снова увидеть этот кошмар, свидетелем и участником которого он стал. Он боялся увидеть окровавленное тело Малфоя, которого истязали эти нелюди. Каждый крик и каждая рана любимого парня отзывалась страданием в его теле, и, если бы он только мог, несмотря на собственные мучения, которые он совсем недавно пережил, он бы принял всю боль на себя, чтобы оградить и уберечь возлюбленного от таких нечеловеческих страданий. Но он был бессилен помочь своему парню. Он сам лежал в луже собственных испражнений, распластанный в бесстыдной позе на пыточном верстаке, с выставленным на потеху толпе задом. Он обречен был только слушать стоны и вопли любимого человека, которого истязали у него на глазах, и лишен возможности спасти и защитить его.
