– Bonjour, madame, – торопливо пролепетала Марианна и чуть было не сделала книксен.

Женевьев Эколлье, не обращая на нее внимания, в гневе воззрилась на Жанреми. Тот под ее негодующим взглядом замер, как трепетная лань.

– Жанреми! – Голос ее прозвучал как выстрел.

Тот дрожащей рукой протянул ей для пробы тарелку, с которой капал овощной отвар.

– Что, черт возьми, бретонский недотепа, ты опять сотворил с бульоном?

Она велела ему зачерпнуть отвара из моркови, лука-шалота, лука-порея, чеснока, сельдерея, ароматных трав, воды и мюскаде. В прошлые выходные посетители снова жаловались, и хотя Женевьев не принимала этих парижан всерьез, она терпеть не могла, когда они оказывались правы. После того как убрали со стола, Женевьев попробовала thon à la concarnoise[50] и убедилась, что от пересоленного соуса просто глаза на лоб лезут.

Court-bouillon был основой бретонской кухни. В нем вольготно чувствовали себя норвежские омары, блаженно утопали большие сухопутные крабы, томились, смотря по вкусу повара, утки или овощи. С каждым кипячением отвар становился наваристее и сохранял свежесть и аромат три дня. На этом бульоне приготовляли соусы, а одна водочная рюмка процеженного бульона способна была превратить посредственный рыбный суп в пищу богов.

Разумеется, если бульон не пересолить, но именно это в последние недели удавалось Перригу с пугающей регулярностью. Целых восемь литров бульона можно было вылить с мола в море, и рыбы точно отравились бы. Женевьев попробовала отвар.

«Боже мой! Хвала всем добрым феям! На сей раз он ничего не забыл».

Жанреми едва успел поймать тарелку, которую мадам Женевьев метнула, как диск.

Потом он объяснил ей, что это мадам Ланс спасла ее сегодня от неприятной перспективы потчевать посетителей одними бифштексами.

– Так это вы повариха, которая хотела пройти собеседование? – обратилась Женевьев к Марианне уже несколько любезнее. «Пусть это будет она, – мысленно взмолилась Женевьев, – пожалуйста».

Заметив, что Марианна и правда ничего не понимает, Жанреми ответил за нее:

– Это не она.

– Не она? А она тогда кто такая?

Жанреми улыбнулся Марианне. Судя по выражению лица, ей мучительно хотелось уйти, она просто мысленно умоляла, чтобы ее отпустили. А с другой стороны, ей ужасно хотелось остаться, притом что сама она об этом, может быть, и не подозревала.

– Ее нашли в море.

Мадам Женевьев Эколлье внимательно осмотрела Марианну. Руки у нее были огрубевшие, явно привыкшие к тяжелой работе. На кокетку она нисколько не походила, да и наряжаться, по-видимому, не очень-то любила. А еще она в отличие от большинства людей не отводила глаз под пристальным взором, а Женевьев Эколлье терпеть не могла притворного смущения. Марианна внутренне поеживалась, ощущая на себе чужие взгляды. Она мечтала провалиться сквозь землю.

– Хорошо, – уже спокойнее подытожила Женевьев. – Ты вроде поранился, Жанреми, так что без помощницы тебе не обойтись. Откуда бы она ни взялась, хоть из моря, хоть с неба, – не важно. Дай ей договор сроком на сезон. И пусть Лорин покажет ей «комнату-раковину». Посмотрим, на что она способна, – сказала Женевьев. И добавила, сухо кивнув Марианне: – Bienvenue[51].

– Au revoir[52], – вежливо откликнулась та.

– И научи ее французскому! – напустилась Женевьев на Жанреми.

Жанреми с довольным видом обернулся к Марианне:

– Вы уже позавтракали?

– Я делю женщин на три категории, – провозгласил Поль, потеребил густую нависшую бровь, пристукнул водочной рюмкой о деревянный стол и залпом выпил. Потом он поставил пустую рюмку рядом с другими, на доску для игры в триктрак, которая стояла между ним и Симоном.

– Ты об этом уже говорил.

Симон поморщился, от крепкого ламбига у него защипало в горле:

– Может, я, конечно, всего-навсего глупый рыбак, но это не повод день-деньской читать мне лекции.

Когда на пороге ресторанного зала появилась Лорин и вопросительно показала им четыре поднятых пальца, Симон только едва заметно кивнул.

– Alors[53]. Слушай, – продолжал Поль. – В первую категорию входят femmes fatales[54]. Они вызывают у мужчин бурю эмоций, но мы им совершенно безразличны: что ты, что я, что еще кто-нибудь. Они опасны. В них лучше не влюбляться, они разбивают сердце. Понял?

– Гм. Кстати, я у тебя сейчас выиграю.

– Ко второй категории относятся верные подружки, на них можно жениться. С ними легко соскучиться, зато с ними тебе ничто не грозит. Для них существуешь только ты, на других они и не смотрят. В какой-то момент их охватывает скорбь, и они умирают, ведь они всю жизнь не сводили с тебя глаз, а ты на них в ответ даже не взглянул ни разу.

– Ага. А эта, из моря, Марианн, в какую категорию входит?

Лорин подала им еще четыре рюмки водки.

– Подожди. Потом есть еще женщины, ради которых ты живешь, – тихо произнес Поль. – Они единственные и неповторимые. Пока ты был рядом с ними, все, что делал, и все, что не делал, имело смысл. Ради них. Ты любишь их, и это становится смыслом твоей жизни. Ты встаешь по утрам, чтобы их любить, ложишься спать, чтобы их любить, ешь, чтобы их любить, живешь, чтобы их любить, умираешь, чтобы их любить. Ты забываешь, куда шел, что обещал и что ты женат.

Он подумал о Розенн, которую любил так, что рядом с ней все обретало смысл. И о человеке, к которому она ушла. О мальчишке. На семнадцать лет моложе Поля. На семнадцать!

– Но вы же разошлись с Розенн, Поль.

– Это был не мой выбор.

Правда, все так. Это был выбор Розенн. Спустя две недели, после того как стала бабушкой двойняшек, она точно с цепи сорвалась, все бросила и влюбилась практически в подростка.

Симон подумал о море. Это был его выбор, и море всегда радовалось ему и всегда приветствовало как желанного гостя. Он мог прижаться к волнам, словно к теплому женскому телу. Погрузиться в воду, словно в тело возлюбленной.

– А вы уже сегодня порядком напились, n’ est-ce pas?[55]

Это произнес у них над ухом низкий, хрипловатый, прокуренный голос. Еще до этого они ощутили аромат сигарет и духов «Шанель № 5». По полу процокали высокие каблуки, над ними обозначились ноги в настоящих шелковых чулках, а над ними – элегантный черный костюм, желтые перчатки, черная шляпа.

Колетт Роан.

Колетт подставила изящную скулу для трех bisous[56] и чмокнула воздух рядом с Симоном, а тот закрыл глаза и нежно прижался к ней щекой. «Как всегда, это слишком быстро кончится», – подумал Симон.

Поль встал, притянул к себе изысканную и надменную владелицу художественной галереи, в знак приветствия влепил ей три смачных поцелуя, снова сел, бросил кости и передвинул три своих пустых рюмки на доску для триктрака.

Симон безмолвно взирал на Колетт, во рту у него пересохло, в ушах шумно плескалось море.

– Мадам? – спросила Лорин и, подув, приподняла челку.

– Как всегда, mon petite belle[57], – сказала та, села за стол рядом с Полем и Симоном, элегантно скрестила ноги и стала ждать, пока Лорин не подаст ей стакан воды и коктейль «Беллини».

– Лорин, какой сегодня день? – спросил Поль.

– Понедельник, мсье Поль. По понедельникам вы приходите утром и вечером, в остальные дни – только в обед; значит, сегодня понедельник.

– А еще сегодня день рождения мадам Колетт, – добавил Поль.

– О-о-о! – простонала Лорин.

Колетт отпила глоточек «Беллини». И только потом попросила Симона дать ей прикурить. Курить ее тянуло, только когда она выпьет, так было всегда: и в шестнадцать лет, и в тридцать шесть, и сейчас, в шестьдесят шесть.