Nina George

DIE MONDSPIELERIN

© С. Ардынская, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®

Это было первое решение, которое она приняла самостоятельно. Первый раз, когда она сама выбирала, как поступить.

Марианна вознамерилась умереть. Здесь и сейчас. Бросившись в воды Сены на исходе этого серого дня.

На небе не было ни звездочки. Эйфелева башня исчезла в мглистой пелене смога. Париж издавал неумолчный шум, сливавшийся из рокота машин, рычания скутеров, гула метро, где-то глубоко сотрясавшего чрево города.

Вода казалась прохладной, черной и спокойной. Сена примет ее, мягко окутав покровом безмолвия и свободы, и унесет в море.

По щекам ее жемчужинами побежали слезы, оставляя на губах соленый вкус. Марианна улыбнулась. Никогда прежде она не ощущала такой легкости. Такой свободы. Такого блаженства.

«Это мое дело, – прошептала она. – Мое».

Она сняла туфли, старенькие, с набойками, купленные лет пятнадцать тому назад тайком, не на распродаже; когда Лотар узнал, ей порядком досталось. Потом он подарил ей к этим туфлям платье, второго сорта, с текстильными дефектами, уцененное, серое, с узором из серых же цветов. Это платье она надела и сегодня.

В последний день своей жизни. Пока в запасе у нее были все эти годы и десятилетия, время представлялось ей бесконечным. В детстве вся жизнь лежала перед ней, словно книга, которая только и ждет, чтобы ее написали. Теперь ей исполнилось шестьдесят, и страницы книги были пусты.

Бесконечность прошла, точно один-единственный серый день.

Она аккуратно поставила туфли рядом с собой на скамейку. Потом подумала и переставила на землю. Ей не хотелось запачкать скамейку: вдруг потом сядет красивая женщина, на юбке у нее останется пятно и она попадет в неловкое положение?

Она попыталась снять обручальное кольцо, но не тут-то было. Тогда она послюнявила палец, и кольцо наконец соскользнуло. Под ним показался светлый ободок кожи.

На другой стороне моста Пон-Нёф на скамейке спал человек. На нем было что-то вроде тельняшки в тонкую полоску, и Марианна порадовалась, что он лежит к ней спиной.

Она положила кольцо рядом с туфлями. Какой-нибудь клошар найдет его, продаст и сможет несколько дней прожить на вырученные деньги. Купить себе багет, бутылочку пастиса, кусочек сала – свежей еды, не из мусорного контейнера. Может быть, останется еще и на газету, укрываться от холода.

«Хватит просроченных продуктов», – сказала она вслух.

Лотар всегда помечал для нее крестиками товары со скидками в приложениях к ежедневным газетам, как другие – интересные шоу и фильмы в телепрограмме. По субботам – «Спорим, что?..» По воскресеньям – «Место преступления». По понедельникам – шоколадный пудинг с истекающим сроком годности. Ели они то, что помечал крестиком Лотар.

Марианна закрыла глаза.

Лотар. Для друзей Лотто. Обер-штабс-фельдфебель артиллерии, душа роты.

Лотар Мессман, проживающий в Целле, в местности, похожей на пейзаж из дорогого игрушечного набора, в последнем доме уютного тупичка, отделенном решетчатой изгородью от т-образного перекрестка с круговым движением. Человек, которому возраст придавал солидности.

Лотар. Он любил свою профессию. Любил свою машину. Любил телевизор. Он сидел на диване, поставив поднос с едой на выложенный кафельной плиткой столик, в левой руке пульт, в правой – вилка, сделав звук погромче, он ведь как-никак артиллерист.

«Хватит о Лотаре», – прошептала Марианна.

И в испуге прижала руку ко рту. Вдруг ее кто-нибудь подслушает?

Она расстегнула плащ. Он еще кому-нибудь послужит, хотя подкладку она чинила так часто, что на ней образовался узор из разноцветных, слишком ярких заплаток. Лотар всегда привозил ей из своих служебных командировок в Бонн и в Берлин крохотные флакончики отельного шампуня и отельные же нитки для шитья. Маленькие моточки черных, белых, красных ниток на картонных шпульках.

«Кому красные-то могут понадобиться?» – подумала Марианна и принялась тщательно складывать свой светло-коричневый плащ, полу к поле, так же тщательно, как дома – выглаженные носовые платки и полотенца Лотара, уголок к уголку.

Она никогда в жизни не носила красное. «Это цвет шлюх», – прошипела ее мать и дала ей пощечину, когда она, одиннадцатилетняя, принесла домой красную косынку: Марианна нашла ее на улице, и пахло от нее цветочными духами.

На Монмартре возле сточной канавы присела на корточки женщина. Юбка у нее задралась, обнажив бедра, на ней были красные туфли. Глаза у нее были заплаканы, тени на веках размазались от слез. «Подумаешь, всего-то-навсего пьяная шлюха», – сказал кто-то из их туристической группы. Марианна хотела было подойти к ней, но Лотар ее удержал. «Да ты что, Анниляйн, над тобой же смеяться будут, она сама виновата».

Он не дал Марианне заговорить с незнакомкой и потащил ее за собой в ресторан, где фирма, организовавшая автобусный тур, заказала столик. Марианна все оглядывалась на несчастную женщину, пока экскурсовод, покачав головой, не объявила: «Je connais la chanson – это старая песня, она сама во всем виновата».

Лотар кивнул, а Марианне на мгновение показалось, что это она сама сидит у сточной канавы. Тут-то все и началось, а в конце концов она оказалась здесь, на Пон-Нёф.

Она ушла еще до закуски, просто потому, что не могла больше сидеть и молчать. Лотар ничего не заметил, последние полдня он был увлечен беседой с дамой из Бургдорфа, эдакой веселой вдовой. Она то и дело попискивала: «Incroyable – быть такого не может!» – что бы ни говорил Лотар. Под белой блузкой у нее виднелся красный лифчик.

Марианна даже не испытывала ревности, одну лишь усталость. Она вышла из ресторана и стала бесцельно блуждать по улицам, пока не остановилась посреди Нового моста, Пон-Нёф.

Лотар. Как просто было бы во всем обвинить Лотара.

Но все было куда сложнее.

«Ты сама во всем виновата, Анниляйн», – прошептала Марианна.

Она вспомнила свою свадьбу, в мае, сорок один год тому назад. Ее отец, опираясь на палку, смотрел, как она час за часом тщетно ждет, что муж наконец пригласит ее на танец. «Моя неунывающая девочка», – чуть слышно произнес ее отец, измученный опухолью. Она отчаянно мерзла в тонком белом платье и не решалась двинуться с места: вдруг все это сон и рассеется, стоит ей сделать один только шаг?

«Обещаешь, что будешь счастлива?» – спросил у нее отец, и Марианна ответила: «Да». Ей было девятнадцать.

В конце концов ее брак обернулся сплошной ложью.

Отец умер спустя два дня после ее свадьбы.

Марианна снова встряхнула сложенный плащ, бросила на землю и стала с наслаждением топтать ногами.

«Хватит обо мне! Все! Хватит! Мне конец!» Она последний раз пнула плащ, упиваясь собственной дерзостью, но это чувство прошло столь же быстро, как и появилось. Она подняла плащ и перекинула через спинку скамейки.

Сама виновата.

Больше она ничего не могла оставить. У нее не было ни украшений, ни шляпы – ничего. Потертую сумочку, в которой лежали путеводитель по Парижу, несколько крошечных пакетиков соли и сахара, заколка для волос, паспорт и кошелек, она поставила рядом с туфлями и кольцом.

Марианна стала взбираться на ограждение. Сначала она перекатилась на живот, потом подтянула ногу, но почувствовала, что вот-вот соскользнет обратно через бордюр. Сердце у нее бешено стучало, пульс участился, она оцарапала колено о шершавый песчаник ограждения.

Пальцами ног она нащупала зазор между каменными плитами и, упираясь в него, залезла наверх. Вот и все. Она уселась на ограждение, перекинув ноги через край.