– Ничего не понимаю.

– Тогда не спрашивай.

– Ты уже позавтракал? – поинтересовался Поль.

– Давай сыграем в tavla[41] и выпьем kafe[42]. Кто проиграет, тот сегодня в магазине за кассира.

Все это время Марианна потерянно стояла рядом с мужчинами, как по стойке смирно, прижав сумочку к животу. Она ощущала себя беззащитной. Само собой, она понимала, что лысый здоровяк и седой молчун, с которым судьба свела ее в море, говорят о ней, и беззаботно, делано улыбалась. Кот терся о ее ноги, и его присутствие ее успокаивало. Она тихонько откашлялась.

– Извините, я… – Но в голове у нее было пусто. Белый шум. На ум не приходило ни единого слова.

Лорин наклонилась к ней и троекратно ее поцеловала, сначала в одну щеку, потом в другую, потом опять в первую.

– Добрый день, мадам. Лорин, – с улыбкой представилась она.

– Марианна Ланц, – смущенно ответила та.

Она по-прежнему ощущала себя эдакой мокрой кошкой и решила, что пахнет от нее не лучше.

– Марианн? Какое красивое имя. Рада знакомству. Хорошо доехали?

Марианна не поняла ни слова. Тут Лорин взяла ее за руку, а Симон и Поль стали раскладывать подушки на деревянные стулья. Двигались они размеренно, неторопливо и сноровисто, как свойственно старикам.

– Kenavo, пока! – крикнул Симон вслед Марианне по-бретонски.

Лорин ужасно взволновалась. И, как всегда в таких случаях, перешла на шепот:

– Сейчас я отведу вас к повару, его зовут Жанреми. Он будет очень рад! Ему так нужна ваша помощь! Жанреми! Жанреми!

Лорин потащила было Марианну за собой в ресторанную кухню, но тут Марианна заартачилась и замерла на пороге.

– Я… Простите, но…

Никто не стал ее слушать. Никто.

Только когда повар посмотрел на нее, сдвинул со лба красный платок и улыбнулся, ее замешательство прошло и она вздохнула с облегчением. Это же он!

«Вы, собственно, кто, байкер из „Ангелов ада“, обучающийся на повара?» – спросила мадам Эколлье два лета тому назад, когда Жанреми слез с мотоцикла и направился в кухню для испытаний – готовить пробный обед: на нем были черные джинсы, красная рубаха, высокие ботинки с заклепками, серьги в ушах, а на затылке виднелась под темными кудрями татуировка. Любимый нож он держал в футляре, который висел у него на поясе, как револьверная кобура. Каждый из своих кожаных браслетов он носил в память об одной из тех ресторанных кухонь, где он успел поработать за тринадцать лет, с тех пор как ему исполнилось шестнадцать.

Его облик, который бы сделал честь коку пиратского брига, мадам Эколлье одобрила, но сказала: «По-моему, лучше было бы, если бы вы больше походили на Луи де Фюнеса, а не на Алена Делона. Tant pis[43], что ж, готовьте еду и не заглядывайтесь на наших посетительниц. И не вздумайте лапать наших кухарок. И не притрагивайтесь к бутылкам, если только не хотите влить их содержимое в кастрюлю. Bon bouillonner[44], Перриг».

Марианну он просто умилил и очаровал.

– Добрый день, – чуть слышно произнесла она.

– Добрый день, мадам, – откликнулся Жанреми Перриг, человек, подаривший ей первую устрицу в ее жизни, и вышел к ней из-за стального стола, объединявшего раковину, плиту и разделочную поверхность. – Рад снова вас видеть. Надеюсь, устрицы вам понравились?

– Это новая кухарка, – торопливо прошептала Лорин. – Марианн Ланс!

– Ты уверена?

– Oui[45], – выдохнула Лорин. – Мсье Симон нашел ее прямо в море. Выловил в волнах.

Жанреми заглянул Марианне в глаза. Выловил в волнах?

Он вспомнил, какое впечатление она произвела на него вчера на устричной ферме. Растерянная и одновременно исполненная решимости найти что-то важное. Растерянность до сих пор читалась в ее взгляде, хотя она и пыталась скрыть ее за робкой, неуверенной улыбкой.

И только теперь Жанреми посмотрел на Лорин.

«Лорин, котенок мой, – что же ты со мной сделала!» Он с трудом отвел от нее глаза.

Марианна с беспокойством надеялась, что кто-нибудь в конце концов объяснит ей, почему она тут неприкаянно томится. Она украдкой разглядывала Лорин и Жанреми, которые выжидательно смотрели друг на друга, словно каждый рассчитывал, что заговорит другой.

Наконец Лорин отвернулась и вышла из кухни.

Жанреми уставился в пустоту, а потом, разозлившись на самого себя, в ярости ударил ладонью по столу.

Марианна вздрогнула, увидев, как повар схватился за окровавленную кисть. Она бросила сумочку на пол. В кухне хосписа, где она когда-то работала, аптечка висела в самом темном месте, за дверью, где ее и обнаружить-то нельзя было, потому что дверь постоянно держали открытой. Здесь было так же. Она достала из шкафчика бинт и пластырь, осторожно взяла руку Жанреми и внимательно осмотрела рану: подушечку его большого пальца рассекал глубокий, ровный порез. Жанреми зажмурился. Она сдвинула красный платок, который сполз ему на лоб.

Марианна положила левую руку на раненую кисть Жанреми. Она ощущала его боль. Своими пальцами. Своей рукой.

– Ничего страшного, – прошептала она.

Жанреми расслабился и стал дышать глубже, а она принялась ловко перевязывать его рану. Марианна нежно погладила его по голове, как маленького мальчика. Хотя этот мальчик был куда выше ее.

– Merci beaucoup, madame[46], – тихо произнес повар.

Марианна перевернула самую большую пустую кастрюлю и жестом велела ему сесть на нее, а сама опустилась на другую, поменьше, напротив. По руке у нее забегали мурашки. Она трижды попыталась начать свой монолог.

– Знаете, я вообще не понимаю, что я тут делаю, – наконец выдавила из себя она и прислонилась к прохладной кафельной стене. – Je m’appelle Marianne Lanz. Bonjour. Je suis allemande[47]. – Она подумала, но ни одного подходящего французского слова ей больше в голову не пришло. – Поэтому… au revoir[48].

Она снова встала.

И тут заплясала крышка на стоящей на плите кастрюле с court-bouillon, бульоном из воды, вина, овощей и специй. Отвар выплеснулся и, шипя и скворча, залил варочную поверхность.

Марианна не раздумывая подошла к плите, выключила газ и сняла крышку с кастрюли.

– Овощной бульон? – Она взяла ложку, зачерпнула немного отвара и как следует распробовала. – Это… Не хотела бы вас обидеть, но…

Она заметила солонку с местной герандской солью, потрясла ею и сказала:

– Фу!

– Fui. Oui. Laurine. Fui, – завороженно прошептал Жанреми. Его пошатывало.

– Лорин фу?

Он покачал головой и прижал руку к сердцу.

– Так, значит, это из-за Лорин вы пересолили суп?

Влюбленный повар. Самое надежное средство погубить кухню.

Марианна огляделась. В холодильнике она нашла то, что нужно: сырой картофель. Она проворно принялась чистить его и нарезать кубиками, а потом бросила их в бульон.

Жанреми выжидательно смотрел на Марианну.

Через пять минут Марианна налила ему немного отвара для пробы. Попробовав, он изумленно уставился на Марианну.

– Крахмал. Это все картофельный крахмал, – смущенно пробормотала она. – Через двадцать минут мы их снова вынем, а если и потом окажется, что суп пересолен, добавим пять вареных яиц. Вот тогда будет не фу. Фу уйдет. И я тоже.

– Bien cuit, madame Lance[49].

У него созрела интересная мысль.

– Что здесь происходит?

На пороге выросла женщина в черном, со звонким голосом и безукоризненной осанкой, и Марианна сразу поняла, что перед ней хозяйка заведения. Прямая как статуя, с лицом, изборожденным морщинами, следами невзгод, что постигли ее за шестьдесят пять лет.