Жибрик буквально набросился на первое, хлебал долго, закусывая большими кусками чёрного хлеба. Когда в тарелке стало видно дно, он притормозил скорость поедания борща, раскраснелся, расстегнул на боку рубашки, под воротником, застёжку на галстуке.

– Ну, вы даёте, ребята! Предупреждайте, когда таким-то угощаете… Ай, хорошо-то как, по всем жилочкам разлилось, разбрелось. Не поверите, некогда было с утра не то, что поесть… Всё время были в дороге. А водителя покормите где-нибудь, ладно, хороший парень, срочную служит…

– Не беспокойтесь, товарищ капитан, – сказал Степан Петрович, – о нём уже позаботились. Так что вас привело к нам?

– На вас коллективная жалоба, мои поселенцы просят защитить их от банды во главе с авторитетом из Прибалтики по кличке Витас. Вот, мол, разместились в старом пионерлагере, прикрылись небольшой группой детишек и творят беспредел… О нефтебазе намекают: уж не взорвать ли её хотят, может, вообще диверсантов прячут тут. Вот такая информация. Сразу я не смог выбраться, ЧП было у нас, вот только сейчас приехал. И скажу я вам на всё это как старый пионервожатый: ну, мудаки, клейма негде ставить, что творить-то стали, раньше так не фраерили… Хотя по одной позиции есть неопровержимый факт: человек попал в больницу, разрыв селезёнки, пришлось удалять. Говорят, что били его всем лагерем, на глазах детишек. Что можете сказать, товарищ директор?

– Волосы дыбом встают! Не знаю, смеяться или плакать, Станислав Иванович, дайте отойду о такого вероломства, такой чудовищной лжи…

Тётя Шура принесла на подносе ежи с картофельным пюре, с подливой и кусочками красных помидоров, приговаривала:

– Ешьте, только у нас такие ежи готовят, на всём побережье не сыщете! На здоровье!

Степан Петрович достал два стакана, плеснул в них минералки, большую часть бутылки вылил в стакан офицера, сказал:

– Давайте спокойно доедим второе блюдо. Кормить ещё раз до ужина никто не будет. – Поднёс стакан к губам, выпил содержимое одним глотком. Директор последовал за ним, а Жибрик втянул воздух носом, пил долго, цедя сквозь зубы две трети стакана. Ел второе блюдо, громко чавкая, закапал галстук и рубашку подливой, не обращая на это никакого внимания.

Дверь в комнату открылась, вошли и поздоровались Константин, лейтенант Гущин, который надел почему-то не фуражку, а солдатскую пилотку, на ногах – кирзовые сапоги. Последним в дверях стоял Николай, физрук.

– Заходите, не стесняйтесь, – сказал директор, – обеда вам не будет, вы уже отобедали. А вот компот обещала принести тётя Шура. Опять, наверное, закрутилась, запамятовала…

Когда все расселись за столом, Виктор Сергеевич почти торжественно произнёс:

– Знакомьтесь, товарищ капитан, напротив вас – физрук пионерлагеря, Николай, он же мастер спорта международного класса, чемпион Советского Союза по современному пятиборью, член сборной команды страны, призёр чемпионатов мира и Европы, которые проходили, естественно, за границей. По вашей версии, он – Витас, авторитет из Прибалтики…

Капитана Жибрика, мертвецки пьяного, уложили на свободную койку в гостевом доме. Туда же отправился после сытного обеда и водитель уазика, естественно, трезвый. Уезжали они из пионерлагеря с первыми петухами: их пение со двора завхоза прорывалось сквозь неприятные крики чаек. Степан Петрович специально поднялся пораньше, просчитав, что двенадцати часов сна для представителя комендатуры вполне достаточно. Он собирался передать, скорее, не ему, а солдатику, несколько бутербродов с подкопчённым палтусом, яички, огурцы и трёхлитровую банку домашнего кваса, всё, что с вечера припасла жена, завернула в большую чистую тряпицу и выставила в прохладных сенях.

Завхоз добросовестно выполнил поручение директора, так щедро угостил спиртом представителя ИТУ, что у того можно было выведать все служебные и личные тайны. Ради спокойной жизни детей и взрослых в пионерлагере он совершил этот не очень благовидный поступок, но в результате ему кое-что удалось выяснить.

Во-первых, термин расконвоированные осуждённые не совсем, честно говоря, подходил для бесплатной рабочий силы, применяемой на стройке, соседствующей с пионерлагерем. Все сто с лишним человек за вычетом ЛТПешников относились к разряду сидельцев колонии-поселения. Конечно, они тоже осуждённые, но по другим, более мягким статьям УК, чем отъявленные головорезы. «У меня на стройке, – бросил капитан, – всего два сверхсрочника с пустыми кобурами да трое солдатиков следят за ними. А охрана объекта – это уже другие конторы, этим «карабинеры» (капитан долго хохотал над этим словом) из МПС занимаются и спецвойска, пока объект не передадут в эксплуатацию флоту. Отсюда и бардак с дисциплиной, и пьянство, и набеги на близлежащие магазины, и поиски любовных приключений».

Во-вторых, Жибрик заверил, что закрыл сигнал, поступивший от осуждённых, списав всё на их неправильное поведение в присутствии пионеров. Оказывается, драка произошла между двумя подростками старшего отряда и зэком, который оскорбил слух пионерки матерными словами, близкими к склонению к половому акту, за что получил бы намного более тяжкую статью, как за изнасилование несовершеннолетней. Так что он должен благодарить пионеров: они удержали его от тяжелейшего преступления. Константин по просьбе капитана написал фамилии очевидцев-свидетелей происшествия, которые могут подтвердить ЧП, произошедшее по дороге в пионерлагерь.

– По Витасу, – почти шёпотом сказал капитан, – пусть ваш чемпион поцелует меня в одно место… Язык надо держать! Смотрящие везде есть, а уж на зонах – само собой разумеющееся. Не знаю, насколько ваш физрук их заинтересовал, но наш авторитет, хоть и находится аж в соседней области, имя его точно запомнил. Почему так быстро доходит информация? Поезда, машины с дальнобойщиками идут… Да мало ли: вплоть до звонков межгорода, даже через наши конторы. А тут сферы влияния задеты, это вам не шуточки…

В-третьих, на стройке собраны тихие осуждённые, таков был заказ министерства, а там вроде как эксперимент проводят, сказал капитан, всё это связано с гуманизацией нашей системы, перевоспитанием и так далее. Поэтому на территории нет вышек, собак и прочей атрибутики. «Вы бы посмотрели их жилой блок, столовую, – зло усмехнулся комендант, – санаторий, а не филиал колонии… Думаю они, с разрешения смотрящего, захотевшего позабавиться-повеселиться (скучновато, наверное, живут), просигналили о нападении пионеров на зэков…»

В-четвёртых, забор у пионерлагеря хорош, но только у ворот, и Жибрик сказал, чтобы срочно отгородились, ввели систему оперативного реагирования и слежения за дорогой. И в случае появления зэков собирали команду и гнали их так сильно, чтоб те бежали до самой стройки. «Даже самые подлые не будут идти на детей (хотя не всегда это факт), – акцентировал внимание Степана Петровича капитан, – а главное, у них – УДО[5] и окончание отсидок по своим статьям. Им нельзя залетать даже по мелочам!»

При всей сложности ситуации с головным мозгом у пьяного Жибрика завхоз всё же получил ответ и на свой терзавший его вопрос, что произошло с Василием. «Ты его знал? – спросил капитан. – У них что-то не сложилось с Налимом… Но ты не лезь в эти дела. Я уже семнадцать лет капитан, прошёл огни и воды, но в их дела не лезу. Себе дороже…» – «А что, Налим здесь, на стройке?» – не удержался от вопроса Степан Петрович. «Ты и его знаешь, ушлый ты мой?! Нельзя тебе знать всё это: лучше будешь спать и долго жить… Береги себя!» – Он отключился в долю секунды, храп, словно пропеллер одномоторного самолёта заработал, заполнил комнату гостевого дома.

У ворот пионерлагеря завхоза, Жибрика и шофёра встретил солдат комендантского взвода в шинели, поскольку ночь простоять – не фунт изюма съесть. На плече у него красовался боевой «АК» с примкнутым штыком. Степан Петрович показал глазами по направлению к клубу: от него, к заливу, шёл второй солдат и тоже с автоматом, но только на груди. Капитан долго смотрел на одного, потом на другого часового, сказал: