Из-за перегородки шатра послышался голос слуги Ефима:

– Великий князь, только что пришел ученый писарь Алан. Он просит тебя выйти к нему. У него какое-то важное сообщение.

Князь быстро оделся и вышел к писарю. За столом на лавках сидели ученый писарь Алан и переводчик Борислав. Они живо что-то обсуждали. Завидев великого князя, все встали и поклонились в пояс.

Затем Борислав радостно произнес:

– Ханша Туракина через два дня желает тебя видеть в своем большом шатре.

Князь радостно улыбнулся, сказав:

– Наконец-то скоро кончатся наши муки! И скоро мы отправимся в обратный путь. – Затем, вглядевшись в невеселые лица своих слуг, сказал:

– Что вы такие грустные? Тут радоваться надо! А вы?

Ярослав пригласил своих собеседников присесть и еще раз спросил:

– Что же вас так встревожило?

Алан произнес:

– Дело в том, что ханша тебя, светлый князь, приглашает не на переговоры, а на пир, там всего можно ожидать: и насмешек, и издевательства, и даже хуже…

– Что хуже-то? Договаривай.

– Да всякое бывает, – уклончиво ответил Алан.

Еще не занималась заря. Только-только забрезжил рассвет. Еще степь не стряхнула с себя ночную дрему. Еще спали птицы и зверье, а уже отряд нукеров в сотню человек мчался в сторону Каракорума с посланием от хана Батыя к Ярославу со строгим наказом грамоту передать только в руки русского князя.

Быстро мчались татарские нукеры, меняя лошадей, как вихорь неслись по степи. Уже много дней мчался отряд, загоняя лошадей. Лишь на короткий срок останавливались воины, чтобы считанные часы отдохнуть и поесть.

Знал сотник Айкур, что за невыполнение приказа хана его ждет страшная кара, поэтому не жалел ни лошадей, ни людей.

Совсем уже немного – несколько дней пути – оставалось до столицы татарской империи. Люди уже еле держались в седле, лошади всхрапывали от усталости. Совсем уже немного осталось до ямской станции, где их ждали свежие лошади. Но под сотником Айкуром зашаталась лошадь и на всем скаку упала в придорожную пыль. Воин резво вскочил на ноги, благо, что падение было удачным и его не придавил упавший конь. Оскалив в злобе зубы, Айкур выдернул из-за пояса секиру и одним махом срубил лошади голову. Ему тут же подвели запасного коня, сотник молча сел в седло, стегнул изо всей силы плетью и помчался впереди отряда.

Строгий был приказ Батыя доставить вовремя послание русскому князю, и эти слова постоянно крутились в его голове:

– Если князь Ярослав погибнет от рук врагов моих, тебе, Айкур, не сносить головы!

Короткий ответ был сотника хану:

– Слушаю и повинуюсь!

Железная дисциплина в татарской армии не давала рассуждать, высказывать свое мнение. Нужно было немедленно исполнять.

Молча он взял из рук Батыя грамоту, упал перед ним на колени, поцеловал его сапоги. Бегом побежал к своему отряду, который с нетерпением ждал сотника. И как только он вскочил в седло, отряд галопом помчался в степь, подняв клубы пыли.

Знал сотник, что сейчас решается его судьба, будет он жить или ему сломают хребет багатуры за невыполнение задания самого хана Батыя.

Нукеры вскоре увидели ямскую, где они должны были сменить лошадей. Вихрем влетели всадники к юртам станции. Из одной из них выскочил в полосатом халате татарин. Еще не успел он что-нибудь спросить, как Айкур грозно потребовал:

– Срочно давай свежих лошадей! – и, показав пропускную грамоту от хана Батыя, закричал:

– Что стоишь, старый шакал! Быстрее шевелись!

– Вы бы немного отдохнули, пока мы готовим вам лошадей. Испейте свежего кумыса и восстановите свои силы. В путь еще успеете, а до Каракорума уже недалеко осталась. Это последняя станция.

Сотник отправил своих нукеров готовить лошадей, а сам уселся в юрте на ковре, подобрав под себя ноги. От усталости его клонило ко сну. Все тело ныло от бешеной скачки на лошадях.

Айкур взял пиалу в руки, которую ему подала женщина, закутанная, как кукла, в ткани. Сотник стал медленно пить прохладный резкий кумыс. Приятное тепло наполнило его тело, снимая усталость.

Воин задумался, рассуждая про себя:

– Если я не успею вовремя предупредить русского князя, что ему угрожает опасность, что он сейчас находится между жизнью и смертью, что ханша задумала его извести по наущению католиков, если я не успею предупредить Ярослава и не передам ему послание от Бату-хана, то меня, как и князя, ждет смерть. Тогда уж лучше не возвращаться в Орду. Жалко, что Батый поздно узнал от хана Орду, что князю угрожает опасность. Хан Батый об этом узнал от Орду, когда они вместе пили вино. Изрядно нагрузившись, старший брат признался Батыю в том, что задумали католики с ханшей Туракиной.

Выпив пиалу с кумысом до конца, сотник вдруг почувствовал слабость во всем теле, глаза закрыла пелена, а потом все потемнело. Айкур повалился на ковер и заснул непробудным сном.

В юрту вошли двое монахов, они аккуратно положили Айкура и закрыли ковром. Один из них, усмехнувшись, сказал:

– Вот и успокоился посланник… – он запустил руку за пазуху к Айкуру, вытащил свиток пергамента, засунул его себе под грубый холщовый плащ. Спросил у своего спутника:

– Как там остальные воины?

– Всем уже поднесли по пиале кумыса, и они тоже отдыхают.

Тут в юрту зашел начальник ямской станции и со страхом заговорил:

– Он же когда проснется, живо мне голову секирой срубит.

– Не срубит, – ответил один из монахов и добавил: – Скажешь, что он сам приказал его и воинов не будить. Он все равно ничего не будет помнить.

– Так это ж посланники хана Батыя.

– Ну и что? Здесь его власть кончилась. Над тобой стоит ханша Туракина, и поэтому ничего не бойся, – ответил все тот же монах.

Князь Ярослав и ученый писарь Алан сидели за столом в шатре, обсуждали события, которые произошли в последнее время.

Великий князь был задумчив. На лице его была печать усталости. В последнее время ему плохо спалось, терзали какие-то тревожные предчувствия. На душе просто скребли кошки. Он не понимал, что с ним происходит. Вся его жизнь, проведенная в битвах и борьбе за сохранение собственной власти на Руси, его закалила. Даже перед самыми жестокими битвами он ничего не боялся, всегда был бодр и решителен. А тут еще эти тревожные сны, которые просто терзали его. Почти каждую ночь снилась его покойная жена Феодосия, то она звала его за собой, то предупреждала не ходить в черную бездну, на которую указывала рукой. А сегодня и вовсе приснилась она вместе с сыном Федором. Снилось ему огромное поле, и на нем его любимые ромашки, которые кивали ему белыми головками с желтой серединкой. И по этому полю навстречу ему шла его жена Феодосия с сыном Федором. Они улыбались и протягивали к нему руки для объятия. Он рванулся навстречу жене с криком:

– Жена моя! Сын мой!

Но как он ни старался бежать им навстречу, так и не мог приблизиться к ним.

Жена печально улыбнулась ему и сказала каким-то не своим, а мужским голосом:

– Не торопись, князь. Мы потом придем за тобой. И стала вместе с сыном удаляться. Он упал грудью на землю, подмяв ромашки, и зарыдал, крича:

– Феодосия! Феодосия, не уходи!

Услышав стоны и крики во сне, его разбудила Анастасия, и он какое-то время не мог понять, где находится.

– Светлый князь, что случилось? Или заболел ты, или сон дурной приснился? – ласково поглаживая его по плечу, спросила женщина.

Князь встал с постели, вытер рукавом вспотевший лоб, сказал:

– Фу, надо же такому присниться!

Но ласковые объятия Анастасии князя всегда успокаивали, и он снова засыпал тревожным сном.

Алан внимательно посмотрел на своего собеседника, затем потряс его за плечо и спросил:

– Да слышишь ли ты меня, светлый князь?

Ярослав, оторвавшись от своих мыслей, виновато улыбнулся, ответил:

– Задумался я о своих делах.

Ученый писарь нахмурился и попросил: