Начинался новый день. Послышался рев скота. Пастухи выгоняли на пастбища верблюдов, лошадей, овец. Мужчины и женщины спешили подоить кобылиц и коров. Проскакал куда-то татарский отряд, сверкая на солнце своим оружием и доспехами.

Оживала жизнь в столице огромной империи. В этот момент Ярославу особенно остро захотелось на Родину, увидеть родных ему людей. Услышать до боли милое и желанное щебетание птиц, полюбоваться раскидистой березкой. Лечь в траву и вдыхать запах полевых цветов, взять в руки простенький цветок ромашки, понюхать его терпкий запах. Но до этого было еще далеко. Он понимал, что только к зиме сможет вернуться в свое княжество. Ярослав прошептал:

– Если Бог даст и капризная ханша Туракина соизволит принять меня.

И самое обидное было, что он никак не мог повлиять на события, которые происходили при дворе ханши. Даже Алан, ученый писарь, которого с ним отправил в Каракорум Батый, и тот, побывав при дворе, печально качал головой, отвечая на вопросы князя:

– Я уже всех важных ханов обошел. Никто не может повлиять на эту женщину. Пока она не желает встречаться с тобой. Велено тебе сообщить, светлый князь, ждать. Зато католиков она приняла сразу же и почти каждый день встречается с ними и подолгу беседует. О чем говорят, никто не знает. Все у них держится в тайне.

– Во имя Аллаха! Да сохрани нас всевышний!

И покачав головой, задумчиво говорил:

– Ох, неспроста все это! Что-то задумала коварная женщина!

Великий князь долго задумчиво смотрел на восток, откуда взошло солнце, подумал про себя: «Эх, оказаться бы сейчас на своем подворье, да собрать бы свою дружину и разгуляться в ближайшие леса на охоту. А затем, добыв вдоволь дичи, устроить пир на берегу реки».

Он любил эти летние вечера, когда в котлах варилась уха из свежей рыбы, а на вертелах жарилась дичь. Ему нравилось прилечь на охапку свежего сена и глядеть на реку, наблюдать, как уходит заря, играя последними отблесками солнца на ровной глади воды. В то же время краем уха слышать, как его дружинники, ожидая ужина, рассказывают друг другу различные байки и сказания. А потом, когда пища уже сготовлена, дружинники стелили прямо на землю скатерти, раскладывали жареную дичь по блюдам, разливали в деревянные чашки и ендовы уху и меды, открывали бочонок хорошего вина. И начинался пир, с доброй дружеской беседой. Все знали, что великий князь не любит буянов и драчунов, и вели себя прилично, а провинившийся будет жестоко наказан и изгнан из дружины.

Оторвавшись от приятных мыслей, вполголоса проговорил:

– Многое я бы сейчас отдал, чтобы хоть на некоторое время вернуть все это! – Последнее время его мучило плохое предчувствие, приходили мрачные мысли. И чем дольше его посольство не принимала ханша, тем больше он нервничал и подчас даже не находил себе места.

Ярослав прошелся около своего шатра, остановился. В это время ему ничего не хотелось делать. Все надоело, было отвратительно видеть эти узкоглазые татарские лица и пить их кислый кумыс, который он и на дух не мог переносить, от которого его тошнило. Но ему приходилось, хоть и, давясь, его пить, уважая их обычаи. И все это ради Руси, ее будущего он должен был терпеть. Он хотел быть великим князем. Но, по всей видимости, ханше этого не хотелось, и она что-то замышляла. Ярослав с Батыем крепко уговорились помогать друг другу. Но так как хана Угэдэя не стало, то на получение ярлыков русским князьям по требованию ханши необходимо было ехать в Каракорум. А Батый пока не мог противиться ее желанию, боясь разлада с ханшей. Не очень-то она его жаловала. Батый сам переживал большие сложности в связи с вступлением ханши Туракины на престол обширной империи. Но Ярослав решил для себя идти до конца: или он получит ярлык на правление русскими княжествами и останется великим князем, или сгинет в этих бескрайних равнинах.

Откинулась пола шатра, к Ярославу вышла даренная князю ханом Батыем Анастасия. Она оказалась русской и на редкость красивой и нужной для князя: и лекарем, и служанкой. Она хорошо знала травы и заговоры и умела лечить болезни. Великий князь вначале был очень недоволен, что хан навязал ему женщину. Но когда присмотрелся к ней, стал мысленно благодарить хана Бату за то, что он сделал ему такой подарок. Эта женщина его просто притягивала к себе. Ему всегда хотелось быть с ней рядом. Но он никак не мог перейти грань от простых отношений к более близким, хотя он очень этого желал. Ясный взгляд ее голубых проникновенных глаз сводил его с ума. В походе Анастасия для него стала незаменимым советчиком и лекарем. Она лечила его от простуды и от болей в спине. Добрая женщина помогала не только князю, но и всем, кто к ней обращался. Вот и сейчас она подошла к князю, улыбнулась и, ласково поглядев на Ярослава, сказала:

– Светлый князь Ярослав Всеволодович, что-то ты сегодня рано поднялся. Все заботы тебя одолевают? А отвар трав забыл принять. И спину тебе не лечила. Пойдем, великий князь, в шатер, там у меня все готово, чтобы поправить твое здоровье.

Князь посмотрел в лицо Анастасии, в ее лучистые необыкновенные глаза, и на душе у него отлегло. Суровое его лицо посветлело. Он заулыбался и покорно пошел за своей целительницей.

Женщина заставила князя раздеться до пояса, уложила его на шубу лицом вниз и стала легкими движениями разминать спину, смазывая какой-то душистой маслянистой смесью. С каждым разом движения ее рук становились все энергичней и даже вызывали легкие болевые ощущения. Спина у Ярослава стала красной, а приятное жжение распространялось по всему телу. От удовольствия он закрыл глаза, наслаждаясь энергичными прикосновениями рук женщины. Лечение заканчивалось, и целительница стала легко поглаживать нежными руками спину князя, затем накрыла его толстым верблюжьим одеялом, прошептала:

– А теперь, светлый князь, немного вздремни, встанешь как будто ничего у тебя и не болело.

Анастасия наклонилась над Ярославом, желая поправить одеяло. Но неожиданно даже для себя самого князь притянул ее к себе и страстно поцеловал в губы. Анастасия от неожиданности растерялась, но не сопротивлялась. Она просто не знала, как себя вести. А князь обнимал и целовал ее в губы, в щеки, глаза. Потянул Анастасию к себе, снимая с нее одежду. Женщина неожиданно для себя стала отвечать на его ласки и помогать снимать с себя одежду. И вот они уже сплелись в страстных объятиях, шептали друг другу ласковые слова.

Ярослав, нежно обнимая женщину, торопливо целовал ее в упругие груди, шею. Он как будто спешил, боясь, что это мгновение его неожиданной любви уйдет. Анастасия же лежала с закрытыми глазами, но ресницы ее подрагивали. Она стонала, всхлипывая, слезы ее катились по щекам.

Наконец князь освободил возлюбленную из своих объятий и надолго замолчал. Анастасия, стыдливо закрывшись одеялом, всхлипывала, смахивая рукой набегавшие слезы.

Ярослав повернулся к женщине, погладил ее по золотистым волосам, прошептал:

– Ты что, милая, слезы-то льешь? Неужто я тебя чем обидел? Или недовольна чем?

Анастасия молчала, продолжая всхлипывать.

Великий князь поцеловал женщину в губы и опять спросил:

– Ну что, милая? В чем беда?

Анастасия счастливо улыбнулась сквозь слезы. Нежно обняла князя руками за шею и, глядя ему прямо в глаза, тихо сказала:

– Это, князюшка, слезы счастья. Я ведь даже в мыслях не могла допустить, что мы станем с тобой так близки. Я ведь думала, что ты меня презираешь за то, что я была в руках татар.

– За что же тебя, любушка, презирать? В чем же ты виновата? Много сейчас наших русских женщин маются в татарском плену. За что же их винить? Мы, прежде всего, должны сами себя винить за то, что мы, воины, не смогли защитить наших жен, сестер и матерей! За то, что не смогли отстоять Русь! Не смогли усмирить свою гордыню. Не смогли объединиться и стать единой крепкой стеной против нашего врага.

Анастасия, тяжело вздохнув, сказала:

– Правду говоришь, князь ты наш светлый. Будучи в плену, нахлебалась я всего такого, что в страшном сне не приснится. Сколько русских женщин гибнет от голода, непосильного труда и издевательств поганых.