— Меня не заботит, во что верят подданные моего отца.

   — Вы должны обладать Талваром, чтобы показать им, что вы — низам. Никто в Хайдарабаде, да и во всём мире, не может понять, каким образом великий Асаф Джах — да трепещут все пред его именем — избежал злобного проклятья Горы Света. Никто не может объяснить это. Даже вы.

Слова Назир Джанга прозвучали очень резко:

   — Ты решился говорить с нами таким образом? Ты, кто сказал, что имеешь собственные основания желать нашего правления в Декане? Англичанин, у тебя нет ни малейшего представления, насколько опасна игра, в которую ты играешь.

   — Может быть, и так. Но меня интересует твёрдая реальность мира.

   — Объясни, что ты имеешь в виду.

Хэйден вобрал в себя воздуха, его сердце билось как барабан, и он бросился в самую рискованную авантюру в своей жизни.

   — Я думаю, вы не поспешите объявить о смерти вашего отца, Асаф Джаха, который совершенно определённо умер, и был мёртв уже двадцать четыре часа назад, — вы не сделаете этого до тех пор, пока не будете совершенно уверены, что группировка принца Музаффар Джанга потеряла всяческую надежду вырвать низамство у вас. — Он твёрдо встретил стальной взгляд Назира. — Если бы только был способ подавить сына дочери вашего отца, а, мой господин?

Ни проблеска признания не промелькнуло на неподвижном лице Назир Джанга.

   — А если бы такой способ был?

   — От имени Английской компании, президента Мадраса и его Совета, а также короля Георга Второго великой Британии и всех её территорий. — Хэйден взял шкатулку, — я предлагаю это вам.

Назир Джанг поднялся, призвал своих министров, охранников и слуг, быстро собравшихся вокруг него.

   — Видите? Тайна ключа открылась. Английская компания подносит нам дар, — говорил он величественно. — Что вы думаете об этом? Должен ли я принять его?

Они заворожённо смотрели на шкатулку, затем визирь сказал «Ах!», и один за другим, в порядке, который ясно показывал их различные группировки, они одобрили подарок.

Назир Джанг прервал их:

   — А какова цена этого дара?

   — Он подносится бескорыстно, ваше высочество.

   — Итак. — Назир Джанг снял серебряный ключ со своей шеи, — это ключ от Декана.

Он принял шкатулку из рук Хэйдена и, щёлкнув ключом, откинул крышку. Затем он резко захлопнул её, и его сановное спокойствие уступило место ледяной ярости.

Поднялся панический крик:

   — Наджа! Санп!Санп! Семишажная! Все назад!

Кальяны были перевёрнуты, подушки разбросаны. Все отпрянули, когда окаймлённая полосой змея краит выскользнула из шкатулки; все, кроме Назир Джанга, который продолжал смотреть на неё, будто увидел убийцу.

«Иисус всемилостивейший, как же это случилось?» — с отчаянием думал Хэйден Флинт, глядя на краит, которая пыталась метнуться под подушку. Это была самая опасная в мире ядовитая змея, известная в Карнатике как «семишажная», поскольку считалось, что человек, укушенный ею, мог сделать не более семи шагов, прежде чем упадёт бездыханный.

Огромный чёрный слуга пересёк зал с поразительной скоростью. Он подцепил царскую подушку острым концом сабли, подняв её в воздух. Шёлк подушки разорвался, и из неё полетели белые перья. Змея бросалась из стороны в сторону, но удар сабли разрубил её пополам.

Хэйден попытался уйти, но стражники бросились вперёд, схватили его и, несмотря на сопротивление, увели из зала.

В этот день не было обычного вечернего бриза с востока, и камни площадки на крыше продолжали излучать тепло даже ночью.

Хаир ун-Нисса, в своём самом соблазнительном наряде, склонилась над Мухаммедом. Она массировала ему виски и слушала, как Говинда настраивал свою многострунную гитару, напоминающую огромную бутылочную тыкву. Его аккомпаниаторы сидели рядом с ним на корточках со своими барабанами. Музыка зазвучала, подобная ледяным потокам великой реки Ганг, волнуя и покоряя слушающих. Древняя рага повествовала о днях до сотворения мира, когда боги любили друг друга в блеске и величии космоса.

   — Принеси кофе, — скомандовала Хаир ун-Нисса.

Её евнух был ещё юношей лет пятнадцати, несчастным и запуганным. Он считал себя лучше других, лучше её. Поэтому и был взят сюда из Аркота по её особому желанию, чтобы научиться кротости. Здесь с ним легче было справиться.

Она слушала зовущие звуки раги, и её мысли свивались и вновь расплетались, как дым кальяна, как змеи в гнезде. «Как верно я сделала, взяв сторону Надиры, — думала она. — Какой она замечательный политик! И как мудро она придумала посадить в шкатулку краит. Мухаммед пробуждается: скоро я узнаю, что произошло. Его жена была всё время игрушкой в руках Надиры, а теперь она идёт к своей смерти, и я буду управлять человеком, который станет следующим набобом Карнатики».

   — Этой ночью ты будешь петь о любви, — сонно произнёс Мухаммед, гладя её бедро.

   — Пей. Это будет твоя ночь наслаждений, мой господин. Ночь исполнения всех снов и мечтаний. Теперь ты будешь законным набобом; всё, что ты пожелаешь, будет твоим. — Она налила ещё крепкого вина в бокал редкого венецианского стекла и скромно предложила ему. — Я живу лишь для того, чтобы служить тебе.

Он принял вино и отпил, наслаждаясь ароматом запретного напитка.

   — После побед, одержанных сегодня, у меня есть время оценить должным образом твою красоту, Хаир ун-Нисса.

   — Благодарю тебя, господин. Ты оказываешь мне великую честь, и в ответ я подарю тебе радость, подобную той, которую могут дарить хоури Рая.

Она собрала кончиками пальцев кусочек плова с чеканного золотого блюда, поставленного перед ними, и он открыл рот.

   — Самая прекрасная пища — та, которую даёт рука восхитительной женщины.

   — Мой господин, это — лишь жалкое приношение для такого великого князя, которым будете вы.

Она разложила для него изысканные яства: тонкие ломтики манго и папайи, креветки в горячем соусе, рис и приправленные специями кубики ягнятины, приготовленные с мятой и йогуртом. Там были пальмовые листья с уложенными на них крошечными деликатесами из бананов и кокосового ореха, лимона и розового сиропа; и кувшины с длинными горлышками, наполненные крепким араком и ширазскими винами.

Она кормила его, пока он не насытился, пока его глаза не стали бродить в сонной задумчивости по Млечному Пути, вобравшему в себя загадочное отражение святой реки Ганг.

«Я умело подменила шкатулку, — думала она. — Вместо рубина — змея. Теперь англичанин схвачен, и рубин принадлежит Муззафар Джангу. Сегодня ночью его люди ворвутся в апартаменты Асаф Джаха. Они убьют низама или, если он уже мёртв, Назир Джанга».

   — А как с Ясмин-бегумой? — прошептала Хаир ун-Нисса, не желавшая упоминать её, но отчаянно стремящаяся узнать, что думает Мухаммед Али.

Она поняла, что сделала ошибку, потому что его лицо сразу изменилось, а мускулы напряглись.

   — Ясмин-бегума возвратится со мной в Аркот, — ответил он. — Она — воровка и неверная жена. В Аркоте она ответит за свои преступления, как повелевает Книга.

Джилахри разбудила Ясмин в безбожный час.

Ночь, очевидно, уже кончалась. Вскоре должен был наступить рассвет. Луна опускалась на западе, как огромный кровавый рубин. Огни ламп стали настолько бледными, что не могли более преодолевать тьму. На оконных выступах цветы завяли в своих кувшинах, а роса превратила пыльцу лотосов в холодную пасту.

Асаф Джах скончался. Флинт был заточен Назир Джангом.

Джилахри вновь потрясла Ясмин, не говоря ничего. Со времени смерти Хамиды, два дня назад, она не произнесла ни единого слова.

Из дворов и садов доносился топот. Крики и визг женщин. Затем послышались выстрелы; яркие вспышки мушкетного огня бросали тени на потолок.

Ясмин бросилась к окну.

   — Бисмилла! Нет!

На площади внизу были всадники, их заострённые шлемы и рыбья чешуя кольчуг напомнили ей Абдула Масджида. У ворот дюжина людей пытались поставить на место огромный деревянный брус засова, но всадники тут же бросились к ним. Внезапно на внешнем дворе раздался грохот стрельбы, звук которой усиливался, отражаясь от колонн, из-за которых появлялись вспышки огня. Одни бежали. Другие пытались повернуть гигантскую бронзовую пушку к воротам. Затем огненные дьяволы — пропитанные смолой кольца, начиненные серой и надетые на древки стрел, — дождём полетели в ворота.