«Итак, — думал он, — после пятидесяти дней мы потеряли сорок пять европейцев и тридцать сипаев. А сколько ещё раненых и больных? И ради чего?»

Разбуженный рядом с ним сипай протёр глаза и вгляделся во что-то, затем протёр их ещё раз.

   — Не может быть! — сказал он на своём языке. — Не может быть, но это так! Джех Сабат Джанг Бахадур!

   — Джих киа хаи? Тумко киа хуа хаи? Что случилось? Что с тобой?

   — Посмотрите на город! — воскликнул сипай. — Армия Разы Сахиба. Она ушла!

Ясмин глядела на Мухаммеда, ожидая, что его спокойствие может легко перейти в ярость. Однако он взял перо и приготовил для подписи. Аркали уговорила его принять жену, хотя он и не хотел этого.

   — Мне сказали, что это очень важно. Что это? — спросил он, глядя на свиток, который она прижала к столу кинжалом с серебряной рукоятью.

   — Это письмо к регенту Майсура, — ответила она, мягко обходя существо вопроса.

Он взглянул на неё ясным взором. Поразительно, но муки, которую она всегда видела в его глазах, теперь не было.

   — О чём здесь идёт речь?

Она пыталась справиться с собой. Договор под рукой Мухаммеда был жизненно важным. Надира-бегума никогда бы не позволила принести ему такое письмо. В нём была уступка, но эта жертва была необходима.

   — О признании вас, господин, набобом Карнатики, — солгала она.

   — Так и должно быть.

Он едва взглянул на текст, где за замысловатыми оборотами скрывалось обещание отдать крепость Тричинополи, и начал выводить каллиграфическую подпись.

С Мухаммедом произошла поразительная перемена, полностью преобразившая его. Он не был одет по всей форме, на нём была лишь длинная джама горчичного цвета, открытая на груди. Его волосы не были уложены и на палец длиннее обычного. Раньше его тревожный взгляд всегда преследовал Ясмин, куда бы она ни пошла; теперь же ей трудно было привлечь его внимание. Чувства наготы, которое она ощущала ранее в его присутствии, теперь не было в ней. Казалось, будто демон, владевший им, внезапно оставил его.

   — Благодарю тебя, Ясмин. — Мухаммед рассеянно повернулся к жене. — У тебя есть ещё что-нибудь?

   — Пока нет, господин, — ответила она, пытаясь не выдать удивления голосом.

Ей явилась потрясающая мысль, что она — замужем за человеком, которого совершенно не знает. «Что, если я вдруг полюблю нового мужа? — размышляла она. — Как странно это было бы».

   — Хорошо. — Его глаза устремились к далёкому горизонту. — Тогда ты можешь идти, если хочешь.

   — Благодарю вас.

Она поклонилась и отступила шага на три назад, прежде чем уйти. Не только скромность заставила её закрыть лицо до того, как пройти мимо стражи. Она сделала это для того, чтобы скрыть выражение ликования. Договор был подписан и скреплён, оставалось лишь отправить его в Майсур. Умар будет вне себя от восторга.

По пути обратно в зал аудиенций она думала о внезапной перемене в её судьбе. Люди, назначенные Мухаммедом осуществлять управление делами в правительстве, были слабыми. Людей, подобных Умару, считали слишком умными и поэтому держали подальше; воинов, вроде лидера телохранителей Захира Замани, душили под любым предлогом, поскольку они внушали страх; но без политиков, обладавших предвидением, невозможно творить будущее таким, каким оно должно быть. Только сама Надира бралась за это. Но теперь Надира была мертва.

После её визита в храм правительство Мухаммеда испытывало благоговение перед нею. Ведь это Ясмин предотвратила восстание. Она принесла согласие в город. Посещение храма индусов было её собственной инициативой. Она спасла их, и поэтому они были готовы отдать ей дань уважения, хотя цена, которую она потребовала за это, была высокой. В течение нескольких месяцев, пока истина не восторжествует окончательно, Ясмин будет обладать властью. Истинной властью.

Она вздохнула, думая о Хэйдене. Известия из Аркота были ужасными. Сначала приходили слухи о катастрофе, затем — вести, вселяющие надежду, и, наконец, нечто выше всякой надежды. Мохан Даз доставил ей второе письмо. Она со слезами перечитывала его вновь и вновь, и тяжёлая боль ложилась на её сердце. В течение многих дней она часто тайно вынимала его, чтобы просто ощутить запах этой бумаги, убедиться, что он остался таким же. Один вдох этого аромата наполнял её страстным томлением.

Он писал: «Чанда Сахиб к Велору уже отступил, в то время как Муртаза Али поддержку оказал немалую. Мятежник от дезертирства многого страдает; однако пятьюдесятью тысячами всё ещё командует...» Затем, далее, в его приятной смущённой манере: «Леди, вчера ходил я в залах старого дворца. Воспоминания о бутонах роз, сиреневых рассветах и прекрасных временах прошлого посетили меня. Я не знаю, может ли моё сердце такие воспоминания вместить».

   — Что говорят об армии ангрези? — спрашивала она Умара в беспокойстве о Хэйдене.

   — Они двинулись из Аркота, оставив часть гарнизона охранять крепость. Тот, которого они называют «Доблестный в войне», повёл людей в Тимери. Килладар Тимери принял его с радостью, но маратхи отказались окружить Велор, чтобы помочь расправиться с Чандой Сахибом. — Он воздел в негодовании свои огромные руки. — Этим бандитам нужно лишь грабить земли нашего господина. Морари Рао не желает покончить с анархией. Она благоприятна для его целей. Но насколько по-иному они чувствовали бы себя в зените моего господина, Анвара уд-Дина!

   — Будь благодарен тому, что маратхи хоть так вмешались, — сказала она ему резко. — Может случиться, что они понадобятся нам опять.

После её посещения индусского храма в городе стало спокойнее.

   — Юг Индостана — израненная страна, кровоточащая и обиженная, — говорила она членам правительства Мухаммеда. — Тричинополи — крепость, построенная вокруг индуистской святыни, на земле индусов, и граничит с землями раджей Майсура и Танджора. Осада Тричинополи привела к неопределённости, а чувство неопределённости рождает недоверие. Делайте всё возможное, чтобы пролить бальзам на эти раны, иначе они воспалятся, и это убьёт всех нас.

«У меня не было выбора, как взять на свои плечи задачу успокоения недовольства, — думала она. — Ибо глупый капитан де Джингенс не имел представления об опасности, которой подвергался. Он считал своих солдат носителями мира в городе и думает так по-прежнему. Де Джингенс — упрямый невнимательный лидер, с неохотой выполняющий своё дело, не вникающий в него. Не нравится он мне.

Поскольку война в Аркоте отвлекла большинство войск Чанды Сахиба от наших стен, де Джингенс решился на вылазки вне города. Я знаю, что лишь директивы из Мадраса перейти к наступательным действиям заставили его решиться на это. Более того, я думаю, он не желает столкновений с врагом».

Она встретила Умара, поднимавшегося по лестнице с секретарём. Этот молодой человек был прекрасен: серые глаза на красивом лице — во вкусе Умара.

   — Салям, бегума.

   — Салям, Умар. У меня хорошие вести. — Улыбаясь, она протянула свиток. — Он уже подписал!

   — О! Так скоро? — Умар взял договор как драгоценную святыню. — Это великолепное достижение!

Он передал свиток мальчику, приказав немедленно отдать его посланникам.

   — Бегума, вы, может быть, спасли нас.

   — Да. Но какой ценой? — Её уже начало снедать раскаяние. — Знает он или нет, но Мухаммед согласился уступить Тричинополи регенту Майсура. Какая же я спасительница, если отнимаю, оказывая поддержку?

   — Так поступают врачеватели, бегума, и все правители. — Он улыбнулся с сожалением, готовясь уйти. — Разве мы не обсудили это со всех сторон, согласившись, что другого выхода нет? Без помощи Майсура мы будем разгромлены. С Майсуром же существует возможность, что Мухаммед Али Хан будет вновь когда-нибудь править в Аркоте.

   — Куда ты отправляешься? — спросила она.

   — Ежедневно в полдень я взбираюсь на гору, чтобы помолиться. С того места я могу наблюдать за расположением армии иностранца. Дым от мушкетов во время учений и пыль, поднимающаяся при марше, о многом говорят мне. Оттуда я вижу больше, чем генерал-ангрези из своего лагеря под стенами. Вы знаете, что он заставляет своих людей спать на оружии?