— Что такое время, как не простое движение небесных тел?

Хэйден вздохнул.

   — Ваше высочество, у англичан иной взгляд на время. Мы переместили его с небес — в обсерваторию в Гринвиче, близ Лондона. Наше время поймано и хранится внутри механических приспособлений. Укрощённое и упорядоченное таким образом, время стало нашим слугой и помощником; мы обнаружили, что наши дела теперь движутся более ровно и с большей быстротой. Это сделало нас тем, чем мы являемся.

Музаффар проглотил критику, как бы не заметив её.

   — И в стране Париж тоже, мы слышали, есть обсерватория, где время подверглось неестественной регламентации. Нам говорят, что время зависит от расположения меридиональной долготы на Земле. — Он снова закатил глаза, повторяя технические термины, щёлкнул пальцами, и хорошенькая куртизанка мгновенно поднесла ему серебряные карманные часы. Музаффар взял их и откинул крышку большим пальцем, открыв пышно украшенный в стиле рококо циферблат.

   — Вы видите, аджаиб! У нас уже есть такое приспособление! Тик-так, тик-так... Вы слышите? Это, конечно, бесполезная вещь, не имеющая для меня никакого значения, но она красивая, не так ли?

Хэйден взял часы, и давящее ощущение тревоги медленно наползло на него; имя изготовителя, выведенное на циферблате, было Фобер, место изготовления — Париж.

Музаффар сказал этим то, что хотел сказать.

   — Может быть, мы вскоре сможем сделать что-то для продвижения ваших дел. Мы имеем небольшое влияние на нашего возвышенного деда, да трепещут все пред его именем. Теперь же, пожалуйста, позвольте этому прелестному созданию, которая истинно является превосходнейшей среди женщин, угостить вас. Пейте и курите в своё удовольствие, ибо завтра, если всемилостивейшему Аллаху будет угодно, вы покинете это место без времени, чтобы возвратиться в собственную страну.

Хэйден повиновался. Преодолевая свою неловкость, по мере того как пунш разжигал его кровь, он позволил женщинам снять с него камзол и шляпу, а затем и башмаки с галстуком.

   — Расскажите мне о себе, мистер Флинт.

Он видел расплывшуюся жабью улыбку. Затем кальян сделал своё дело, и взгляд его затуманился.

   — Ваше высочество, что особенного может рассказать... о себе скромный человек... но расскажу вам... всё, что вы желаете.

   — Подойди, превосходнейшая среди женщин. Положи свои руки на лоб англичанина. Я хочу узнать, как он пришёл сюда. Но прежде — как он попал в Аркот. И почему он сопровождает это необычное посольство?

Среди маячивших перед ним лиц ближе всего было неприятное, жирное лицо Музаффара.

   — Я слышал о самоцвете, который вы принесли Анвару уд-Дину. Говорят, что это совершенно особенный рубин, мистер Флинт. Расскажите мне о нём...

Павильон Наслаждений наверху зиггурата был теперь пуст. Тень его купола, похожего на хвост омара, переместилась с солнцем. Все ушли из Звёздного сада куда-то в другую часть этого огромного и фантастически впечатляющего дворцового комплекса, оставив его одного, спящим на солнце. Он лежал под жаркими полдневными лучами более часа.

   — Ясмин-бегума? Неужели это вы?

Он попытался встать на ноги, стыдясь своего болезненного вида, блестящего от пота лица и всклокоченных волос, но снова упал на спину. Его сердце всё ещё колотилось после кошмарного сна.

   — Извините меня. Я заснул. Мне приснился сон.

Она виделась ему тёмной тенью, заслоняющей солнце.

На ней были длинные юбки, достигающие щиколоток. Средняя часть тела была обнажена; грудь покрывал тесно прилегающий лиф, закреплённый спереди. Г олову и плечи покрывала тонкая накидка с изящной золотой вышивкой по краю прозрачного материала.

   — Я гуляла внизу среди солнечных часов и услышала ваш крик. Я подумала, что вы обнаружили скорпиона или, может, он обнаружил вас. Что за сон вы видели? Расскажите, и я открою вам его смысл.

   — Я... Да ничего особенного. Всё в порядке, спасибо.

   — Разве вы не знаете, что опасно спать на солнце? Это может привести к сумасшествию.

   — Я не хотел этого.

Занавеси загораживали вид на сухое плато вдали, но защищали Павильон Наслаждений от нескромных взглядов снаружи. С этой выгодной позиции они могли видеть любого, поднимающегося по ступеням, но никто не мог видеть их.

Ясмин подошла к нему:

   — У вас сильно покраснело лицо. Дайте-ка я взгляну.

Она встала на колени и взяла бутылочку янтарно-жёлтого масла, стоявшую между подушками, затем налила немного масла на ладонь и нежно нанесла его на его щёки и лоб.

   — Это — особенное масло, которым пользуются куртизанки. Оно нежно поцелует вашу кожу, и она не обгорит.

   — Вы так добры, леди, — вздохнул он, отдаваясь чувству облегчения и наслаждения. — Так добры.

   — Вы не пошли с другими, — сказала она безразлично.

Это был не вопрос, но он чувствовал, что должен ответить.

   — Пошёл с ними? Нет. Я заснул и... думаю, что это — из-за пунша.

   — Гостеприимство Музаффар Джанга... не такое, как кажется.

   — Я думал, что Коран запрещает вам пить крепкие напитки, — сказал он смущённо, — и то, как леди принца были одеты...

Она поправила свою вуаль, тонкую и почти прозрачную.

   — Коран даёт руководство относительно многих вопросов, но в этом мире каждый человек берёт из него только то, что позволяют ему исполнить его силы.

Она окунула пальцы в масло и провела ими по тыльной стороне ладони.

   — Я думаю, что царские дворы Моголов можно назвать раем. Мы как бы считаем себя уже умершими и прошедшими судилище. А в подобном месте земные грехи уже не имеют значения.

Он посмотрел на неё долгим взглядом, и когда заговорил, его голос уже был крепче.

   — Однако мы ещё не умерли. И это удивляет меня, что в наше время нет запрета на алкоголь при дворе низама. А также на курение табака или даже на гашиш.

   — Это верно, что низам — мусульманин и защитник веры, и поэтому его двор соблюдает дневной пост в течение месяца Рамадана[71]. — Она, повернув вверх ладони, изобразила руками две чаши уравновешенных весов. — Но он также является разумным правителем, который не чуждается и праздника Холи в день равноденствия, который соблюдают индусы.

   — И он не видит в этом противоречия?

   — В Индостане, или в Бхарате, как индусы сами называют его, вы обнаружите много необычных сочетаний из различных культур, которые здесь слились. На берегах Бхарата сошлось много наций. Прошла сотня лет, и англичане пьют здесь китайский чай и йеменский кофе, разве не так?

   — Да, это правда.

   — Не забывайте, что ислам был в Декане — южных землях Индостана — почти пять сотен лет. И, следовательно, сам Декан оказывал столь же долгое влияние на ислам.

«Да, — думал он. — Она права. Вот почему так трудно порой понять этих людей. Они представляют собой удивительную смесь. Они не чистые мусульмане, но и не являются индусами. Они даже близко не напоминают нас. Наши церкви и законы, короли и наш Бог, наши традиции и идеалы, всё это — совершенно иное».

   — Но все люди одинаковы за внешней оболочкой, — сказала она, почувствовав его мысли. — Разве не так?

   — Я не знаю, — он посмотрел на неё задумчиво. — Если вы имеете в виду, что мы все страдаем от боли, я соглашусь. Если вы имеете в виду, что мы все испытываем радость и горе, восторг и печаль, я вновь соглашусь. Но если вы подразумеваете, что мы думаем одинаково, ваш народ и мой, то я бы сказал, что это совершенно не так.

   — Вы можете читать в умах людей?

   — Я просто сужу об этом на основании поведения людей.

«Здесь более глубокие причины различий, — думал он. — Наша культура — как молодой дуб, сильная и рвущаяся вверх, в то время как здешняя цивилизация — как искривлённое фиговое дерево, подобна Древнему Риму в дни его гибели. Я понял это лишь после сражения. Они на закате своей славы, как плод, созревший для того, чтобы его сорвали и съели. Мой отец всегда так считал, но я никогда прежде не понимал, что он имеет в виду».