Внешне Хаир ун-Нисса была лишь податливой, страстной куртизанкой. Каждый изгиб её красивого тела, казалось, приглашал его к наслаждениям, каждый вздох, каждое движение обладали гипнотической силой. Однако на самом деле она лишь профессионально исполняла ритуальный танец. Движения, которые она производила, были отточены и доведены до чувственного совершенства годами практики со многими клиентами. Она знала, что может с утончённой безупречностью исполнять этот танец, уверенная, что лицо и тело находятся под её полным контролем. Хаир ун-Нисса почувствовала, как он положил руки на её бёдра, ощутила его бычий вес, степень его желания и пальцами помогла ему войти в себя. Её наигранная страсть передалась и ему; голова Мухаммеда откинулась назад, и дыхание стало неровным. В этот момент она дала незаметный сигнал своим помощницам, и они начали массировать его спину и ягодицы.

Её вскрики становились всё более громкими, она раскачивала бёдрами в том же ритме, что и он, но неожиданно Хаир ун-Нисса почувствовала, что его сила стала спадать.

«Так вот в чём дело...»

Она предчувствовала это, подозревала, когда Надира-бегума говорила с ней. «Его особые потребности». Так сказала эта старая сука. «Какие особые потребности?» — подумала она ещё тогда, зная, что, каковы бы ни были эти потребности, она сможет удовлетворить их. Клиенты с особыми потребностями обычно были самыми лёгкими и значительно более благодарными. Он казался ей яростным, но это был странный вид неистовства. Схожий скорее с отчаянием. Что он ищет в обладании женщиной? Мужчин так трудно понять, даже после стольких лет изучения их. Они совершенно другие, не такие, как женщины.

Мухаммед всё ещё пытался достичь заветной цели, но дыхание его уже было хриплым, сердце сильно колотилось. Чего он хочет?

Как будто стремясь к недостижимому, он впал в неистовство, и она вновь ответила на его желание, не переставая размышлять. Зачем она здесь? Какие возможности для неё открываются с Мухаммедом Али Ханом? Почему мысль о Тричинополи, южном джагире, или феодальном поместье Мухаммеда, так настойчиво возникает в её уме? Что может дать ей или ему Тричинополи? Неприступная крепость, возвышающаяся на скалах над отмелями реки Ковери. Возможно, она могла бы служить местом последнего убежища, куда можно уйти на время войны, но она не могла быть столицей, из которой правят во славе и великолепии. Расположенный на дальнем юге Карнатики, Тричинополи был ещё более индуистским, чем вся остальная страна; тихая заводь политической жизни, место, которое дают вторым сыновьям как подачку, чтобы ограничить их амбиции.

— О, о, о, о... — притворно стонала она, уговаривая его пролить семя, царапая ему спину ногтями, чтобы максимально увеличить его наслаждение. Но он сделал последний толчок и, обливаясь потом, неожиданно вышел из неё.

Хаир ун-Нисса лежала рядом с Мухаммедом Али и щедро восхваляла его мужскую силу, размер его копья и несравненную способность удовлетворить женщину. Помощницы глядели с восхищением на свою госпожу. Но за безупречным внешним профессионализмом Хаир ун-Нисса продолжала удивляться. Это беспокоило её. Впервые ей не удалось привести мужчину к моменту небытия.

«Возможно, поэтому он столь яростен в своих амбициях, — думала она с раздражением. — Я должна посоветоваться с Джемдани, моим знатоком трав и аптекарем. Её магия способна исцелить любого. Она порекомендует порошок голубого лотоса, смешанный с топлёным маслом из молока буйволицы и мёдом; или, может быть, молоко, в котором варились семенники барана или козла. Выпив это, он, несомненно, обретёт потенцию. Это поможет избавить его от ярости и неистовства, и он уже не освободится от моих чар».

Он поднялся и, не глядя на неё, ничем не проявляя своего настроения, оделся, отклонив помощь её помощниц. Всё это время она смотрела на него томным взором, как женщина, столь истощённая доблестью мужчины, что не может даже подняться, не имеет сил улыбнуться или подвинуться.

«Это хорошо, — думала она, когда он ушёл. — Лучше, чем если бы он извергал как бык. Никто не знает об этом, кроме нас двоих, и поскольку это затрагивает не только его мужское достоинство, но и мою репутацию, я не буду рисковать всем, напоминать ему о его неудаче».

Музыка в павильоне стихла, и Хаир ун-Нисса начала приводить в порядок своё лицо и волосы. Она хотела вымыться, но решила подождать с этим. Мысль о холодной воде в источнике вызывала в ней отвращение.

«Итак, что можно ожидать от Мухаммеда Али Хана — Мужа Вялого Меча?» — думала она, прикидывая, какую выгоду сможет извлечь из этой связи.

Годы назад, когда Мухаммед Са'адат-Алла правил в Аркоте, Тричинополи управлял индийский раджа. Когда Са'адат-Алла умер и на престол в Аркоте взошёл его сын Дост Али, раджа, правивший в Тричинополи, отказался платить ему дань уважения, и Дост Али послал своего зятя Чанду Сахиба силою восстановить сбор подати. Чанда сместил раджу и стал килладаром в Тричинополи, но затем появились новые возможности для Анвара уд-Дина, а значит, и для Мухаммеда Али, когда индийские племена маратхи внедрились в Карнатику. Их предводитель, Раджходжи Бхонзла и его мародерствующие всадники убили Дост Али в битве при Амбуре и осадили Тричинополи, где засел Чанда Сахиб. После трёх месяцев осады маратхи захватили Чанду Сахиба в плен и увезли в свой оплот Сатару.

«Итак, что, если Мухаммед убьёт своего отца и единокровных братьев? — спрашивала она себя. — Ему всё равно придётся убедить низама поддержать его притязания на власть, а это будет нелегко. Существуют два возможных препятствия. Из прежнего клана, происходящего от Дост Али Хана, не осталось претендентов: Сафдар Али погиб от руки своего зятя, мужа сестры Муртаза Али Хана, пятилетний сын Сафдара Али был задушен Анваром уд-Дином, по крайней мере так клянётся Назира-бегума. Но ещё жив Муртаза, дискредитированный Анваром уд-Дином после смерти этого ребёнка; со стороны Анвара уд-Дина было мудрым обвинить в этой смерти Муртазу, но факт, что сам Муртаза жив и правит в Велоре, не следует сбрасывать со счетов.

Наибольшей угрозой планам Мухаммеда остаётся второй зять Дост Али Хана, Чанда Сахиб, — думала она. — Он всё ещё томится в заточении у маратхов, и это в своё время оказалось неудачей для Анвара уд-Дина. Надира-бегума говорит, что когда маратхи захватили Чанду, они пытались удерживать его ради выкупа, но затем поняли, что угрожать Анвару уд-Дину убийством Чанды не имеет смысла: зачем Анвару уд-Дину платить за маснад — престол в Аркоте, когда он и так на нём восседает? Только лишь для того, чтобы убить Чанду как претендента? Но для Анвара уд-Дина Чанда Сахиб, запертый в Сатаре, столь же безопасен, как мёртвый. И тогда генерал маратхов, Морари Рао, переменил тактику. Он перестал говорить: «Дайте мне столько-то рупий, или я буду держать Чанду Сахиба вечно», и вместо этого стал говорить: «Дайте мне столько-то рупий, или я отпущу Чанду Сахиба завтра же».

Рано или поздно, Мухаммед Али, ты должен будешь выкупить Чанду Сахиба, — говорила про себя Хаир ун-Нисса. — Затем ты должен будешь убить его, или мои планы, а также и твои и планы Надиры-бегумы никогда не сбудутся».

Она перекатилась на бок и через прорези увидела, как Мухаммед гордо шествует по главной аллее парка. Он направлялся к царской зенане — гарему, и она видела, что им владеет приступ ищущего выход неистовства. Евнухи и старухи, столпившиеся у дверей зенаны, с жадными до сплетни глазами, расступились, и Мухаммед скрылся, идя к своей единственной жене.

Хэйден Флинт сидел в ходахе рядом с Ясмин и Мухаммедом Али, устав от постоянного раскачивания на слоне. Эта езда была чем-то средним между ездой на лошади и путешествием на судне, только вдесятеро отвратительнее, а понимание того, что битва за Мадрас произойдёт сегодня и что он будет в центре её, не улучшало его самочувствия.

Он видел знакомые места, и напряжение в нём становилось всё сильнее от сырого и удушливого воздуха. Пыльная полоса Мадрасской дороги повернула по направлению к реке Трипликан, когда они въехали на территорию, арендуемую Английской компанией. Направо от них гора Сен-Том возвышалась над сонным посёлком из глинобитных хижин. За ним, вплоть до самого горизонта, простиралось море, голубое как сапфир. Ветер с мягким шелестом трепал бахрому их огромных зонтов — читр, плюмажи лошадей и полог царского экипажа Анвара уд-Дина. Огромную колонну войска возглавляли семнадцать слонов. С этой целью использовали всё поголовье хатхикхана, загона для слонов, за исключением трёх беременных самок и полудюжины молодых животных. Махфуз ехал на втором слоне, вслед за своим отцом; за ними шествовал слон Мухаммеда Али.