Он усмехнулся вновь и сказал:

   — Да, возможно, им овладел Агни, это так. — И тягостная тишина разрядилась спокойным смехом.

Наступление началось с первыми лучами солнца. С того момента, когда он впервые увидел крепость Аркота, Клайв понял, что легче всего будет защищать западную стену. С востока и юга людям Чанды Сахиба придётся преодолевать более низкие стены; в одном или двух местах их высота не превышала двух метров.

Он стоял на западной стороне, командуя лучшей восемнадцатифунтовкой, наклонённой под углом в двадцать градусов, подбитой двойными клиньями и направленной вниз для обстрела пространства перед главными воротами. Ворота были собраны из огромных деревянных брусьев, соединённых железной обвязкой. Они были укреплены бревенчатыми распорками, упирающимися в землю с обеих сторон.

   — Почему он атакует здесь, когда видит, что я приготовил ему с этой стороны? — спросил Клайв.

   — Сэр, он атакует со всех сторон!

Внизу враг устремился через открытое пространство ко рву. Клайв спокойно смотрел на них. Эти толпы могли преодолеть наружные заграждения, но, не имея средств пробить стены крепости, воины Чанды Сахиба будут с лёгкостью отброшены назад. Войны против французов, протекавшие в течение пятидесяти лет, превратили осаду крепости в точную науку. Стринджер Лоуренс ревностно изучал её; Клайв слушал неоднократные дебаты между Лоуренсом и адмиралом Боскоуэном, когда последний осуществлял блокаду Пондичерри. Он понял тогда причины неудачи этой блокады.

   — Огонь!

Последовала пауза, длившаяся, возможно, полсекунды, пока запальный порох шипел в запальном канале, и затем пушка вздрогнула и выстрелила. Пространство под стенами скрылось за белым дымом, клубы которого закручивались и рассеивались, открывая разбросанный передний край наступавших.

   — Как можно быстрее, ребята!

Натренированные пушкари уже освобождали лафет, стоявший на клиньях и распорках, и оттаскивали орудие назад от стены.

Клайв глядел вдоль стены, на которой солдаты вели мушкетный огонь по осаждающим, достигшим стен с раскладными лестницами. Ужасающий визг заставил его повернуться назад: ещё одна жертва снайперского огня металась кругами — одна из тощих рыжих дворняжек, заполонивших крепость. Мушкетная пуля попала ей в заднюю часть, и она крутилась как дервиш, пытаясь достать до раны.

   — Остерегайтесь снайперов, — прокричал он.

Команду передали вдоль стены. Наверху башни один из бойцов сержанта Бартона сидел, не обращая внимания на сражение. Его мушкет был нацелен на подозрительные дома в городе, откуда могли стрелять снайперы.

Клайв вновь повернулся к сражению и усмехнулся. Они всё ещё пытаются подстрелить его. Как флаг компании, свисавший с башни, он привлекал огонь, но не обращал на него внимания.

«У них ничего не выйдет, — думал он, — потому что мне предопределено остаться невредимым. Я знаю это. Мне суждено покинуть это место покрытым такой славой, что я едва смогу двигаться под её весом».

Увидев, что орудие перезаряжено, он отдал приказ стрелять. И вновь масса роящихся насекомых внизу была отметена от стен. Когда облако рассеялось, он увидел длинную бамбуковую лестницу, раздробленную картечью, и полдюжины убитых солдат.

Он покачал головой. Лестницы бесполезны, пока стены заняты защитниками. К тому времени, когда со штурмом будет покончено, на земле останутся лишь сотни погибших врагов, не добившихся ничего.

Он снял шляпу и широко взмахнул ею, отдавая дань жертвам своего врага; и те из людей, которые видели это, были в восторге от экстравагантности жеста, громко одобряя его криками ликования.

Хэйден отпил воды из оловянной кружки и поставил её на перевёрнутую бочку, служившую ему письменным столом. Свечи освещали занавесь, отделявшую его место. У него была удобная постель — соломенный тюфяк, уложенный на пружинистую кровать. Он лежал на спине, ощущая боль во всех мышцах. Утренняя атака длилась почти два часа, но это был бесполезный акт со стороны врага.

   — Да, Разе придётся прийти заново, — сказал он Клайву.

Клайв был упоен собой.

   — Ха! Он не может выманить нас наружу дипломатией. Пока мы имеем двести человек на стенах, он не возьмёт крепость главными силами, разве что бросит десять тысяч человек одновременно на две пробитые бреши. А если он не будет ничего предпринимать и попытается взять нас измором, то заставит говорить о нас весь Индостан — к великому неудовольствию его отца! Каждый день, что мы остаёмся здесь, поднимает наш престиж в ущерб авторитету Чанды. Как бы ни повернулись события, мы не проиграем, даже если погибнем.

Хэйден хмыкнул, поражённый неистребимым оптимизмом этого человека и тем, как он легко заразил им людей в ходе атаки.

   — Если бы я был Чандой Сахибом, то попытался бы ослабить силы защитников, прореживая ряды любыми способами, пока на стенах не осталось бы меньше двух сотен людей. Затем я попытался бы произвести массированную атаку. Я бы взорвал главные ворота, сжёг бы их и заставил моих французских друзей использовать осадные орудия, чтобы пробить бреши как в восточной, так и в юго-западной стенах. — Он вздохнул. — Сколько бойцов в строю сейчас?

   — Двести сорок.

   — Ну вот. Десять дней снайперского обстрела как раз сделают возможным такое наступление, даже если наши потери будут не большими, чем до сих пор. А если мор?

Он откинулся на спину; его тело всё ещё было напряжено после трудного утра. Чем больше он задумывался над положением, тем хуже оно казалось ему. Люди восхищались бравадой Клайва, считали его героем, но никто из них не знал о той внутренней боли, которая управляла им.

Письмо, которое Мохан Даз доставил Хэйдену от отца, оставалось лежать нераспечатанным. Он достал его, сорвал печать и быстро прочитал, пытаясь найти хоть какой-то смысл в этом бланке, оттиснутом с медной гравировальной доски и заполненном выцветшими чернилами: «...четыре подушки... семь фунтов и восемь шиллингов; 24 бутыли по галлону, с белыми стеклянными пробками... десять фунтов; две штуки небелёного сурового полотна... три фунта четырнадцать шиллингов и полпенса...»

Старые счета. Страница, вырванная из бухгалтерской книги пятилетней давности. Его сердце упало — может быть, это чьё-то идиотское представление о юморе?

Он перевернул лист и увидел буквы, выведенные большим грубым карандашом, которые могли быть написаны только рукой его отца: «Доверяй маратхам».

Хэйден приложил руку к лицу, как бы желая остановить внезапный всплеск эмоций, затем встал и послал ординарца Ревела за Моханом Дазом.

Армии маратхов совершали набеги на земли вице-короля ещё со времён Аурангзеба, когда всадники-индусы Шиваджи распространились на юг от Пуны и Гвалияра. Поначалу они, как и Моголы, были бандитами. Подвижными и непредсказуемыми. Опустошительными как саранча. Их лидерами были военачальники, возглавлявшие огромные эскадроны кавалерии.

По слова Мохана Даза, армия Морари Рао была уже в Карнатике. Она состояла из четырёх тысяч всадников и наблюдала за ходом осады Аркота с глубоким интересом.

   — Боже мой, почему ты не сказал мне об этом?

Мохан Даз склонил голову в своей обычной раздражающей манере. От него попахивало гашишем.

   — О, сахиб, они не придут сюда.

   — Почему нет?

Скаут с красными глазами мечтательно смотрел поверх его головы.

   — Потому что они следят за Югом. Регент Майсура, говорят, хорошо управляет своими солдатами, сахиб. Он достаёт серебро для моего господина.

   — Майсур — страна индусов, она не подчиняется Моголам.

   — Верно.

   — Я хочу сказать, что регент не имеет большой любви к Мухаммеду Али. Почему же он посылает ему серебро?

   — Ему нравится смотреть, как дерутся два тигра, — ответил Мохан Даз.

Хэйден понимающе кивнул.

   — Ему нужно, чтобы они дрались подольше... «Это возможно, — думал он. — Маратхи не проявляют преданности ни к одному из могольских правителей. Если они стараются, выиграть от стычки, их можно склонить на нашу сторону — за подходящую плату».