— А ты не веришь в это, Минос?

   — У меня государственные заботы, и ни одна женщина не сумеет справиться с ними. Даже если она так же умна и влиятельна, как моя мать.

Вместо ответа Сарра исполнила танец нимфы. Она превосходно знала мой характер и между прочим добавила:

   — Моисей, один из наших праотцев, говорил, что мужчина покинет отца своего и мать свою и последует за своей женой.

Я мельком взглянул на неё:

   — Я слышал, что из-за женщин многие мужчины теряли своё достоинство, но никогда не слышал, чтобы благодаря женщине хотя бы один из них добился больших успехов. Ты в состоянии дать мне продовольствие, ибо часть моего народа продолжает голодать? Ты можешь найти для меня честных чиновников, поскольку меня окружает слишком много лжецов? Ты можешь указать мне жрецов, которых заботили бы боги, которые беззаветно служили бы своему делу, а не думали только о том, как бы заполучить красивых рабынь или с помощью какого-нибудь нового культа увеличить свои доходы? Я возвожу города, строю деревни, прокладываю дороги, но мне нужны новые порты. Ты способна найти мне дельных ремесленников? Не знаю, рассказывали ли тебе, что я ещё ребёнком начал лепить из глины дома и храмы, города и склады. У меня рано возникло желание строить города и порты, потому что они — средоточие зажиточной, безбедной жизни. Я как раз собираюсь заложить на западном побережье по пути к порту Фаларсана торговый город, который положит начало процветанию в этом районе.

   — На той самой дороге, что пролегает вдоль северного побережья? На той самой дороге, которая построена твоими руками?

   — Да. Я дам этому городу имя Кидония.

   — Кидония? — рассеянно переспросила она.

Я кивнул:

   — Там живёт племя кидонцев. Своё название они получили по имени прежнего царя Кидаса или Кидона. — Помолчав, я добавил: — Ты можешь найти мне архитектора, способного смотреть в будущее?

   — Нет, этого я не могу, это не в моих силах, — смиренно ответила она. — Я ничего не могу!

   — Ну уж нет, — улыбнулся я. — Очень даже можешь. Ты умеешь развеселить меня. Ты танцуешь, как богиня любви. Будь моей богиней любви, облачайся в прозрачный муслин и танцуй, танцуй, сколько можешь. Ты чудесно поёшь, пой для меня всегда. Ты прекрасна. Будь ты не иудейкой, а египтянкой, все тамошние храмы боролись бы за честь видеть тебя солисткой своего хора.

   — Нам, дочерям Израиля, не позволено выступать в храмах любви...

   — Ты овладела искусством танца и пения, — решительно сказал я, — так танцуй и пой. И если я пожелаю, чтобы ты танцевала в прозрачных одеждах, тебе придётся подчиниться. Неплохо было бы угадывать мои мысли, потому что от этого зависит твоя судьба.

Она опустилась возле моих ног и взяла несколько аккордов на своей арфе. Потом запела:

   — Где мне найти того, у кого нет забот? Где мне найти того, кто, отправляясь ко сну, мог бы сказать: «Этот день я провёл без печали»? Где человек, который, сходя в могилу, мог бы сказать: «Моя жизнь протекла без боли и страха»? Первый звук, издаваемый человеком на этой земле, — плач, а вздох — его последний звук. В жизнь он вступает в трудах, а уходит из неё в страданиях. Где мне найти того, кто не вкусил бы горечь бытия? Где человек, у которого душа на месте? Но душа человека всегда и везде переполнена страстными желаниями. В пустыне ему угрожает лев, в пещере — дракон, в траве — ядовитая змея. При свете дня алчный сосед мечтает, как бы прихватить кусок земли другого, а ночной порой хитрый вор нашаривает дверь в чужое жилище. Господь, Создатель, повелитель Израиля, ты направил душу человека в мир, полный интриг и коварства. Ты взрастил в ней страх смерти. Ты отрезал все пути к достижению покоя, за исключением того, что ведёт к тебе. Как ребёнок, ещё нетвёрдо держащийся на ногах, человек протягивает руки к твоему милосердию...

Мне показалось, будто я увидел Сарру в новом свете.

   — Ваши иудеи — запуганный народ. Если бы в Египте, где вы жили, думали так, как поётся в твоей песне, ни у кого не хватило бы мужества смеяться. Влиятельные забились бы от страха в подвалы своих домов, а простой народ, вместо того чтобы трудиться, бежал бы в пещеры и там ожидал милосердия. Наш мир совсем иной, Сарра. Иметь в нём можно немало, но всё необходимо делать самому. Ни один бог не придёт на помощь нерасторопному. Жизнь — это борьба. Каждый стремится выстоять. Крестьяне — не исключение. Если бы они не трудились, не боролись с засухой, они бы до сих пор ели кору с деревьев. Если бы я поступал так, как учат иудейские мудрецы, и ждал помощи небес, то избегал бы вина и сторонился женщин.

— Упаси бог, чтобы когда-нибудь я принадлежала другому господину, чтобы мне понадобился другой повелитель! Ты для меня словно мёд, Минос! У тебя хватка льва и хитрость коршуна!

В горах весна не заставила себя долго ждать. Уже в марте склоны начали одеваться цветочным ковром, запестрели золотисто-жёлтыми и ярко-голубыми цветами. Отовсюду тянуло сладким ароматом, пахло ноготками и геранью, маргаритками и шалфеем, тимьяном и мятой.

Здесь, на Крите, только весной великолепный пейзаж с горами и ущельями, хвойными и кедровыми лесами производил такое впечатление. Я ничего не мог с собой поделать: стоило весне начать разливать свои краски, как я с восторгом встречал это цветение.

Я встретил Риану. Она приближалась ко мне так, будто грезила наяву. После радостных приветствий я спросил, не хочет ли она прогуляться со мной за город. Она немедленно согласилась.

Взявшись за руки, мы направились по узкой тропинке между могучими скалами. Миновав всего несколько поворотов, мы увидели заснеженную вершину Юхтас.

   — Критские горы, — тихо сказала она, — это колыбель богов. Они так же своенравны, как люди, и столь же упорны. Огонь и землетрясения снова и снова разрушают города, но критяне всякий раз восстанавливают их.

Я сжал её руки, и она счастливо улыбнулась.

   — Некоторые города всё ещё лежат в руинах, — продолжала она. — Вскоре они окажутся под наслоениями земли, и, возможно, уже внуки застроят холм, в котором скрыт дворец, погибший при гигантском наводнении... Крит видел немало завоевателей. Но никто из них не понял, что нас им не поработить, поскольку в горах с исполинскими вершинами живут свободные люди. Эти горы несут свободу, и критяне хотят быть свободными.

Теперь мы с трудом отыскивали дорогу. Пейзаж сделался суровым и неприветливым. Неожиданно мы очутились перед руинами домов, где некогда кипела жизнь.

Мы не спеша двинулись дальше, под ногами захрустели ветки. Плеск и журчание указывали на близость источника. Вскоре мы увидели его. Вода вытекала из расселины в скале и скапливалась в небольшом прозрачном озерце. В густых кронах деревьев щебетали птицы. Раскачиваясь на ветках, они внимательно наблюдали за нами.

Неподалёку стоял небольшой дом, перед которым сидел пастух. Я присел рядом, и мы долго беседовали. Потом он проводил нас назад. Дома уже погрузились во тьму, и мы обострённо воспринимали запахи и шумы приближающейся ночи.

Нас снова окружила тишина. Из кустов доносилось стрекотание кузнечиков. Где-то лаяла собака.

   — Манолис хочет создать религиозное государство, — неуверенно, словно опасаясь нарушить тишину, сказала Риана.

   — Я стремлюсь создать государство, в котором люди были бы счастливы, — ответил я. — Молиться и трудиться одновременно невозможно. Руки, воздетые к небу, не в силах направлять плуг, формовать посуду или ковать меч. Я собираюсь построить много судов и расширить торговлю.

Я вспомнил свои инспекционные поездки. Там, где влияние жрецов было не слишком заметно, поля чаще всего были хорошо возделаны, а там, где было много храмов, жили в основном в нищете.

Во мне вновь пробудились внутренние голоса, в последнее время не оставлявшие меня в покое даже по ночам. Один язвительно вопрошал, хорошо ли я разглядел эти поля, ведь хорошие урожаи дают хорошие земли, а пашня, засыпанная камнями и лишённая полива, даёт плохие всходы.