Я настолько резко сел на диване, что в глазах потемнело.

— Старый, объясню доходчиво. Моран убил проститутку и вырвал ей зубы.

Наземникус лишь приподнял брови и сделал большой глоток из горла пыльной бутылки.

— Я не подписывался на это! — кричал я, вскочив на ноги. — Ты понимаешь, что я своими глазами видел труп? Понимаешь, как мой мир перевернулся? Человек, с которым я еще вчера пил твой хреновый портвейн на моих глазах выдергивал у мертвой проститутки зубы?!

— Малыш, хочешь тихой и размеренной жизни – иди, работай под крыло Люциуса Малфоя, в какой-нибудь «Отдел контроля популяции радужных пони», — хмыкнул Наземникус. — Я понимаю, важное событие, твой первый труп, но не ты убил ее. И помочь ей тоже не мог. Так что не рви сердце, выпей лучше.

Я выхватил бутыль, но только для того, чтоб швырнуть ее в пустой камин. Флэтчер вжался в спинку дивана, но промолчал.

— Я хочу уйти, — произнес я.

— Только вперед ногами и в деревянном гробике, — усмехнулся Наземникус. — Ты знал, куда пришел, студент. Не надо тут говорить о твоей поруганной детской психике. Не скажу, что ты лучший барыга – я, скорее, держу тебя при себе из чистого любопытства, уж больно нравится мне наблюдать за тем, как сын самого главного мракоборца плюет на законы. Но ты никуда не денешься, так что сядь и перестань расходовать мои запасы портвейна на свою истерику.

— Моран убил человека, — отчетливо сказал я.

— Человека убивать — большой, большой грех, — покачал головой Наземникус. — Он вампира убил.

— Но убил же!

Старый аферист закатил глаза, словно едва сдерживая: «Альбус Северус Поттер, как же ты меня достал!».

— Ты такой же, как Моран, — наконец, сказал он. — И такой же, как я. И еще сотня таких же мошенников.

— Ошибаешься.

— Ничуть. Мы все выживаем так, как у нас получается. Я хорошо торгую артефактами, ты хорошо сбываешь наркоту, Моран хорошо убивает разных тварей. Мы поступаем плохо, — кивнул Наземникус. — Но мы не плохие люди.

Я даже не знал, что ответить.

— А какой-нибудь Драко Малфой работает в министерстве, на благо общества, международного правопорядка и прочих добростей. Хорошо он поступает? Определенно, — продолжал Наземникус, но его слова пока не связывались у меня в единый вывод. — Но ты и без меня знаешь, что эта добродетель белобрысая — самая гадостная падла во всей Британии.

— Зачем ты мне это говоришь?

— А затем, чтоб ты понял, что если человек поступает не очень хорошо, это не значит, что он плохой. И не всегда тому, кто якобы творит добро, открыта дорога в рай. Мы не плохие люди, Альбус, — усмехнулся Наземникус, достав из-под стола новую бутылку. — Вот ты думаешь, что Моран, прирезав вампира, плохой, гнида, урод, да?

— Допустим.

— А вот жена Морана и трое его детей, которые с голоду не помрут после того, как их кормилец с этого вампира деньги в дом принесет, считают, что Моран хороший. И я, скупив вампирьи зубы у Морана дешевле, чем у охотников, тоже думаю, что Моран молодец. А родители ребенка, которого этот вампир на фарш пустил, и вовсе готовы Морану памятник бронзовый в центре Лондона поставить.

Я по-прежнему молчал.

— А если б твоя эта проститутка завтра бы решила автобус школьников схарчить? Или, не дай Бог, сестру твою куснуть за румяную щечку? — поинтересовался Наземникус. – А? Скажешь, не прав был Моран?

У Наземникуса была особая черта характера, которую я не мог сравнить ни с чем. Разве что с талантом Скорпиуса заговаривать зубы.

Но если Скорпиус нес откровенный придуманный бред, который благодаря его мастерству великого обманщика перерастал в неоспоримую истину, то Наземникус выставлял исходные факты так, что виднелась не наигранная сторона обмана, а совершенно другая, чужая, возможно даже чудная, но все же имеющая право на существование правда.

Однако тогда я еще не спешил это признавать.

Метнув в жулика ледяной взгляд, я направился к двери.

— Студент, — окликнул меня Наземникус. — А скажи-ка мне, что ты вообще делал в квартире убитого вампира?

Я замер у порога и чуть обернулся.

— Не помню, — холодно соврал я. — Могу идти?

— Иди, иди, — медленно произнес Наземникус. — И… это, Поттер…

Я снова остановился.

— … ранку свою на шее бадьяном промой. — Даже не поворачиваясь лицом к старому аферисту, я чувствовал, что он улыбается.

***

Я был слаб.

Все, что я знал, о вампирах, укладывалось в пол строчки параграфа из учебника по Защите от Темных Искусств, но этих познаний, приправленных магловскими знаниями из интернета, вполне хватило, чтоб понять: я в очень, очень большой заднице.

Сколько пройдет времени, прежде чем Моран узнает, что проститутка перед смертью «оставила потомство»?

Странно, но это волновало меня куда больше, чем вопрос о том, когда я начну питаться кровью.

Никаких изменений не было. Кожа не бледнела, клыки не резались, глаза не краснели, на солнце я не светился (нет, кажется, я тогда пересмотрел слишком много фильмов по этой теме), того самого голода тоже не было. Но рана от укуса меня определенно пугала. Ежедневное лечение бадьяном не оставило и следа заживления: рана зияла, как кусок красного мяса, прилепленный к шее, ее края не затягивались, лишь кровь засохла местами, вокруг образовался огромный след, напоминающий, то ли отек, то ли ожог, а уж то, каким огнем боли горела рана каждую ночь… Никаких слов не хватит, чтоб описать, как я, стиснув зубы, думал о том, как не разбудить своим криком Скорпиуса и Доминик.

И я понятия не имел, как жить дальше.

Как я уже сказал, я был слаб.

А каждому слабаку нужен протеже, желательно, понимающий с полуслова.

***

Вода в Темзе холодная, особенно ранней весной, грязная, пахнущая ряской, но Луи, наклонившись над водой, зачерпнул немного в ладони и неспешным движением вытер кровь со щек и подбородка.

— Как ты нашел меня? — бросил он через плечо.

Кутаясь в пальто, я содрогнулся от ледяного ветра и наблюдал за тем, как раздетый по пояс (вернее одетый по пояс после полнолуния) Луи умывается холодной водой и даже не вздрагивает от холода. Его раскрасневшаяся от холода кожа, покрытая многочисленными шрамами на спине и груди, была испачкана в земле и крови, и я все думал, рискнет ли Луи зайти в воду по пояс, чтоб смыть это все.

Не рискнул.

Видимо мудро решил не морозить свои детородные прелести в холодной воде.

— Проследил? — сам же ответил Луи. — И что же? Всю ночь по кустам отсиживался?

— В машине, — коротко ответил я, стуча зубами от холода. — Сделай милость, оденься, наконец.

Луи криво усмехнулся и потянулся за спортивной сумкой.

— Это от пули? — поинтересовался я, указав на свежий след, еще не утративший покраснения, на правом плече оборотня.

Луи повернул голову и взглянул на след так, будто увидел впервые.

— Картечь, — отмахнулся он. — Оборотней не жалуют. Читал в «Пророке» о бойне в Билбери?

Я покачал головой. Газеты на Шафтсбери-авеню служили лишь макулатурой, а не носителем информации.

— Однорукий ирландец перестрелял стаю тамошних оборотней, — оскалился Луи. — Убил вожака, его сыновей и дочь. Остальные отделались примерно такими же отметинами.

— Ты был в Билбери? — спросил я. — Там ты скрывался? Среди других?

— Ага, — протянул Луи.

Наши взгляды на секунду встретились.

«Брось, Ал, мало ли одноруких ирландцев, которые могут завалить нелюдей, существует?» — пронеслось у меня в голове.

— А если бы я нашел тебя ночью? — проговорил Луи, достав из спортивной сумки кожаную куртку, он одел ее прямо на голое тело. — Не думал, что мог оказаться вместо того зайца?

— Зайца?

Луи в качестве ответа указал взглядом на маленькую шкурку и, к моему ужасу, преспокойно выплюнул в реку то ли крохотную косточку, то ли хрящ.

— Альбус, ты пришел посмотреть на то, как я одеваюсь после полнолуния? — раздраженно спросил Луи.

Ну что я могу с собой поделать, если ночью выстроил в голове ряд вопросов, а сейчас, глядя в яркие глаза оборотня, могу только молитву перепугано шептать?