— Скоро у нас будет мука, мама напечёт столько пирожков, — мечтательно закатывает глаза Ладушка.

Мы проехали центральную улицу, домов становится меньше, скоро озеро, я запретил селиться у воды ближе ста метров.

Рынок располагается в некотором отдалении от города, в двухстах метрах от озера, не очень удобно для доставки товаров с судов, но я распорядился провести дорогу до торгового центра. Сейчас на ней катятся повозки, запряжённые приручёнными дикими лошадьми — купцы везут товары.

Чуть дальше виднеется верфь. Ещё один корабль почти закончен, два других напоминают скелеты китов. Доносится стук молотков, визг пил, рёв прирученных степных мамонтов — они перетаскивают брёвна, толкают тяжёлые балки — гиганты видны издалека, сердце замирает от восторга, неужели мы смогли приручить и выдрессировать их?

Рынок гудит как потревоженный улей. Разношерстный народ снуёт между рядами. Продавцы зазывают покупателей, идёт меновая торговля, один обменял подковы на десяток гусей, другой, морс из диких ягод на клубок ниток, но вот замечаю, несмело предлагают деньги. Кто-то открещивается от них, но есть, кто очень в них заинтересован, правдами и неправдами, пытаются завладеть ими как можно в больших количествах. Разнообразного товара у них масса, верно — будущие крупные предприниматели, к ним и решили подойти.

Привязали коней у входа к рынку, кивнул охраннику, чтоб стерёг.

— Здравствуй, добрый человек, — обращаюсь я к очень немолодому, но крепкому с внимательным взглядом старику.

— И тебе того же, — остро глянул из-за кустистых бровей старый дед. — Часом ты не сын Степана, сапожных дел мастера? — не узнав во мне Великого князя, но увидев в моём облике, нечто знакомое, делает предположение.

— Почему так решили? — усмехаюсь я.

— Одежда богатая, жена ладная, никак знатный человек, не меньше, чем сын сапожника.

— Вы мне льстите, — улыбаюсь я, Лада украдкой фыркает в ладошку.

— Что ж, молодые люди, выбирайте товар. Могу предложить девочке бусы из речного жемчуга, а ещё есть отрез тончайшей ткани, выменяли у лесных людей, из паутины — лёгкий, прочный как сталь, а посмотрите какие узоры!

— Сколько? — выдыхает потрясённая Лада.

Продавец моментально замечает лихорадочный румянец на её щеках: — Вещь дорогая, но она того стоит. Никак зарплату в деньгах выдали? Двести пятьдесят рублей, — тоном, не терпящим возражений, молвит старик.

— Ой, — пискнула жена, — у нас только двести на двоих.

Я возвожу глаза к верху, ну разве так торгуются! Дед прячет торжествующую улыбку в густых усах: — Только тебе, красавица, уступлю за двести тридцать.

— У нас нет таких денег, — бледнеет Лада.

— Не кажется вам, с ценой загнули, этак, рублей на сто? — вмешиваюсь я в торговлю.

— Это плата за риск, — усмехается продавец. — Может и дороговата, слегка, но поверьте, достать её было сложнее, чем эти камушки, — он выуживает на свет божий горсточку необработанных изумрудов.

— Ой! — совсем теряется Ладушка.

— Можете взять изумруды за двести, — предлагает он, украдкой посмеиваясь в усы.

У жены в голове происходят титанические подвижки. Наконец она решилась, лицо посуровело.

— За двести, отрез.

Дед разводит руками: — Нет, милая, никак не можно. Возьмите за двести рублей изумруды и… вот эту нитку жемчуга, очень пойдут к твоим глазам, девочка, пусть это будет моим подарком. А отрез, может, купите в другой раз, материал лёгкий, рисунок нежный, прочный, ни один человек не в состоянии порвать его.

— Так уж нельзя? — не верю я.

— Попробуйте сами, если разорвёте, отдам бесплатно весь рулон, — с ехидцей улыбаясь, он протягивает кусок ткани.

Смотрю на растерянную жену, беру в руки полотно, верчу в руках, ощупываю, вес почти не ощутил, но сила, скрытая в нем, чувствуется необыкновенная. Старик высокомерно улыбается — он уверен в своём товаре. Лада смотрит на меня, в уголках огромных глаз сверкнули как две капли росы слезинки, вот проняло её, с раздражением думаю я. Лучше вон-то седло взять, пилу, гвозди, ведра, какие хорошие, а горшки глиняные. Сколько полезного товара! Отрез! Вот зацепило мою половину, но мои пальцы уже сжимают полоску ткани — она скрипнула как сталь — дед хмыкает. Вокруг собираются люди, зевакам не прочь развлечься, наверное, такое представление было не раз. Меня это заводит, туман ползёт в голове, я сосредоточился, мир меняется, всё замедляется, мышцы каменеют, пальцы ещё сильнее вцепляются в ткань — делаю рывок. Звучит хлопок как выстрел из дальнобойного орудия. Дымок взвивается в воздух, материал лопается, и в руках оказываются две половинки. В толпе ахнули, старик пошатнулся, с шумом садится на плетёные корзины, в глазах проступает отчаянье и удивление. Я в восторге кручу перед собой две полоски материала. Дед прав, это действительно великая драгоценность. Мысли пляшут в голове. Можно изготовить защитную одежду воинам, ткань лёгкая, дышит, движения не сковывает, можно заменить кольчуги, латы и даже щиты.

— Хорошо, отец, мы даём двести рублей и вот этот кинжал, — я вытаскиваю из-за пояса, дорогой моему сердцу, узкий клинок.

Дед затрясся, никак не ожидал такого поворота сюжета, наверное, уже подсчитывает убытки. С поклоном передаёт драгоценный отрез. Затем несколько мешкает, видно в нём идёт борьба торговца и просто порядочного человека. Он сгребает с лотка все украшения из жемчуга и с почтением передаёт Ладе. А я, между тем думаю, Аскольду дам задание срочно заняться приобретением этого материала.

Мы садимся на коней. На Ладу невозможно смотреть. От счастья светится как солнце в зените.

— Всё же я где-то вас видел. Ты точно не сын сапожника? — вдогонку выкрикивает старый торговец.

— Это Великий князь Никита Васильевич и его жена Великая княжна Лада, — говорят из толпы.

Слегка отпускаю поводья, Шпора переходит в галоп, следом стучат копыта Соколика. Оглядываюсь через плечо, Лада просто прекрасна на жеребце цвета степи — глаза как бездонные озёра, брови чёрные, осанка безупречна, волосы, завязанные на затылке в смешной хвостик, колышется в такт с шелковистой гривой коня, она игриво показывает язык.

— Фу, как не красиво! Ещё Великой княжной называешься.

— Никто ж не видит, — невозмутимо парирует она и вновь показывает длинный язычок. Придерживаю Шпору и обнимаю жену.

— Спасибо за подарок, — она и тянется ко мне губами. Шпора неожиданно повёл покрасневшими очами, фыркает в раздражении и чуть не вцепился в шею Соколику.

— Ого, — смеётся Лада, — каков ревнивец, никого к тебе не подпускает!

— Он такой, — хлопаю своего любимца по блестящей шее. Жеребец понёсся как ветер. Лада, со смехом, пришпорила коня, но догнать смогла у города, когда я натянул поводья.

В город въезжаем чинно, как полагается знатным особам. А вот и наш дом, он одноэтажный, но комнат много. В прошлой жизни я имел всего две, а здесь целых три и большая кухня. Двор так же немаленький. Есть хозяйственные постройки, сложил баню — она в самом конце сада, рядом небольшой пруд, окружённый со всех сторон вербами. Запустил сазанов, сын приучил подплывать их на звук серебряного колокольчика. Деревянные скамейки у клумб с цветами, дорожки выложил из плоских голышей, обозначил декоративными заборами из срезов брёвен. У дома, массивная дровница, там же, колодец со сводящей зубы ледяной водой. Огород и сад, разделяется от зоны отдыха, плетеной изгородью.

Сад — моя гордость. Засадил его дикими грушами, яблонями, есть вишня и слива, радует глаз лохматые виноградные лозы, ягоды почти созрели, величиной с крупную алычу, клубника заполоняет всё пространство, жена наделала варения из ароматной ягоды, вместо сахара использовала дикий мёд, получилось нечто неземное.

Мы въезжаем во двор. Ярик нас не встречает, видно ушёл на свидание. Во дворе чистота, из конюшни пахнет свежим сеном, ласточки мелькают у самой земли — к дождю, у клумб над цветами, зависая как колибри, пьют нектар роскошные бражники, в пруду хлопнул хвостом матёрый сазан, подняв нешуточную волну.