Набожного Аллена возмутил до глубины души этот рассказ. Он стал осторожно осматриваться в поисках грома и молний, которые, судя по «Деяниям святых», прерывают подобные кощунственные речи.

Но яркое солнце продолжало отливать самыми разнообразными оттенками на пожелтевших осенних листьях, и Аллен весь ушел в молитву, время от времени падая ниц или преклоняя колени перед каждым придорожным крестом, и тьма, в которую погрузилась было его душа, вскоре рассеялась.

Аллен, занятый молитвой, отстал от своих спутников, так что ему пришлось бегом догонять их. Как молодой олень, легко побежал он по дороге и за первым же поворотом, перед небольшим коттеджем нагнал большого Джона и лучника Эльварда, внимательно что-то разглядывавших. Подойдя ближе, Аллен увидал, что товарищи его восхищались двумя свежими, крепкими мальчуганами, одному было лет девять, другой постарше, оба златокудрые и голубоглазые.

– Это два ученика какого-нибудь старого лучника. Вот как надо воспитывать детей! – радостно воскликнул солдат, обращаясь к Джону.

– Что они делают? Стоят, как статуи, с палкой в руках, – удивился Джон.

– Они упражняют руку, чтобы научиться правильно держать лук. Меня отец так же учил… Эй, дети, долго ли еще вам стоять?

– До заката солнца, мистер, – ответил старший из мальчиков.

– A кем вы будете? Лесниками, егерями?

– Лучниками! – закричали дети в один голос.

– Ого, вы, я вижу, щенки чистой породы! Но зачем вам надо быть лучниками?

– Будем драться с шотландцами, мистер.

– Зачем же с шотландцами, мальчики?! В Саутгемптоне немало французских и испанских галер, но едва ли есть шотландские…

– У нас с ними давнее дело, – возразил старший мальчуган, – шотландцы отрезали отцу пальцы на руках!

– Правда, правда! – раздался вдруг глухой голос, и путники, обернувшись, увидали худого, костлявого и болезненного человека. Он поднял руки: на обеих не доставало большого, указательного и безымянного пальцев.

– Эге, товарищ, – воскликнул Эльвард, – кто это так тебя отделал?

– Видать, что вы не здешние! – горько усмехнулся калека. – Во всем Хамбере нет человека, который бы не узнал работы черного лорда, дьявола Дугласа… Не было более меткого стрелка, чем я, Робен Хиткот. Но Дуглас лишил меня возможности, как и многих других лучников, стрелять из лука. Однако мои два мальчугана отплатят ему за это. Сколько стоят мои большие пальцы, ребята?

– Двадцать шотландцев! – в один голос крикнули мальчики.

– А остальные?

– Половину!

– Когда дети будут в состоянии со ста шагов убить белку, я их пошлю к Джону Коплэнду, наместнику Карлайла, под его начальство. Клянусь душой, я отдал бы последние пальцы, лишь бы видеть Дугласа под градом их стрел!

– Поможет Бог – увидите, – произнес Эльвард. – А вы, дети, налегайте сильнее на лук и научи`тесь пускать стрелы через ограды, чтобы удар нанести сверху, а не в упор… Это очень важно для лучника. Я сейчас покажу вам, как это делается.

Эльвард снял свой лук, вынул из колчана несколько стрел и быстро, одну за другой, выпустил три стрелы. Две из них взлетели высоко над дубом и вонзились в крепкий пень по другую сторону его. Третья стрела, унесенная ветром, упала немного в стороне.

– Вот настоящий стрелок! – воскликнул северянин. – Слушайте каждое его слово, дети.

– Клянусь душою, – сказал Эльвард, – мне не хватило бы целого дня, чтобы рассказать обо всех приемах стрельбы… А теперь нам пора в путь! Прощайте, соколы!

Путники скоро миновали Эмери-Даун и вышли на широкую поляну, где среди вереска и папоротника паслись целые стада диких черных свиней; пройдя еще немного, они заметили красавицу лань. Животное царственно посмотрело на них и продолжило щипать сочную траву.

Глаза лучника загорелись огнем охотника. Рука его инстинктивно сжала лук, но Джон мгновенно схватил его за колчан.

– Все стрелы переломаю о колено! – крикнул он. – Видно, вы не знаете, чем пахнет запрещенная охота! Я вовсе не желаю через вас попасть в лапы живодера лесничего!

– Мне не впервой рисковать своей шкурой, – пробурчал лучник, отодвигая тем не менее колчан за спину.

Они пошли дальше.

– Мне понравился этот северянин, – опять заговорил немного спустя лучник, – я сочувствую всем, кто умеет так ненавидеть. Сразу видно, что у него желчь в печени.

– О, нет! – произнес горько Аллен. – Лучше бы у него в сердце была любовь…

– Не буду спорить и против этого! Никогда не был предателем прекрасного пола. Женщины от корней волос до завязок на башмаках созданы только для любви. Радуюсь, мой мальчик, что святые отцы воспитали тебя так мудро…

– Я говорю о любви к ближним и врагам…

Эльвард усмехнулся.

– Боюсь, мой мальчик, что ты ошибаешься! Наверно, епископ должен лучше других понимать в этом деле, так вот я сам видел, как епископ Линкольнский зарубил секирой шотландца, и нахожу, что это очень странный способ выражать свою любовь к ближним.

Аллен не знал, что возразить на это.

– Я слышал, что шотландцы – хорошие воины, – вступил в беседу Джон Гордль.

– Да, один против одного, с равным оружием – они самые доблестные и храбрые христианские рыцари, – ответил Эльвард. – Но плохие стрелки. При этом шотландцы по большей части бедняки: мало кто из них может похвастать хорошей кольчугой.

– Ну, а французы? – спросил Аллен.

– Французы – доблестные воины. Но народ замучен налогами да пошлинами, так что нечего от них ждать особой храбрости на поле брани. Дворяне их стригут, точно овец, вот и ведут себя крестьяне как овцы.

– Жалкий же они народ, – ответил Джон, – раз позволили так себя оседлать.

– А каких солдат вы еще видели? – спросил Аллен. Его юный ум жаждал практических данных после длительного изучения теории и мистицизма в монастыре.

– Я видел нидерландцев, неплохие ребята. Медлительные, тяжелые на подъем. Их не заставишь драться ради хорошеньких глазок, но стоит поругать их шерсть или подшутить над их бархатом из Брюгге, эти толстые бюргеры зажужжат, как пчелы у летка, словно это дело всей их жизни. Матерь Божья! Однако они нередко доказывали, что сколь искусно владеют сталью, столь же мастерски варят ее.

– А испанцы?

– Тоже смельчаки. Не одну сотню лет они сражались с приверженцами Магамета, напиравшими с юга и до сих пор удерживающими часть территории в своих руках. Однако теперь твой черед отвечать, юноша. Пойдешь ли ты со мной во Францию? Забирай любую вещь из тех, что ты видел в гостинице, кроме шкатулки розового сахара для госпожи Лоринг.

– Я охотно пустился бы с вами в путь, ведь в миру у меня всего два друга, вы, Джон, и вы, Эльвард, но у меня есть долг по отношению к отцу. Кроме того, толку от меня как бойца будет немного.

– Виной всему мой язык! Я, видишь ли, человек неученый и кроме как о луках и мишенях говорить ни о чем не умею. Так знай же: на один свиток пергамента в Англии их приходится двадцать во Франции. Мы видели там целые комнаты, забитые старинными рукописями. А сколько там статуй, а раки[37] со святыми мощами! Неужели тебе не хочется взглянуть на все это? К тому же ты стал бы в Белом отряде проповедником!

– Да и потом, – сказал Джон, – ваш брат известен повсюду как пьяница и буян.

– Тем более мне нужно попытаться исправить его, – покачал головой Аллен. – Вон виднеются башни над деревьями. Думаю, это Минстедская церковь, я должен проститься с вами…

– Все же тебе будет нелишним знать, куда направимся мы: через лес, на юг, пока не выйдем на дорогу Кристчёрч, а там уж до замка герцога Солсберийского, где Найджел Лоринг служит коннетаблем.

Аллену было нелегко расставаться с недавно обретенными друзьями, и он побрел от них по лесной тропинке, не оборачиваясь, пока не достиг поворота дороги. Здесь юноша оглянулся. Шлем и кольчуга лучника ярко блестели сквозь листву, в лучах заходящего солнца, а рядом с ним виднелся Джон, одетый в узкое, не по размеру, и короткое пальто лимингтонского суконщика…