Лицо Тики при виде этого в один момент из расслабленного стало обреченным, но Аллену было совершенно наплевать, что мужчина об этом думает.

Он. Хотел. Его. Послушать.

Ведь сам Тики слышал юношу сколько раз, а Аллен его — всего ничего, только когда тот, забывшись, начинал подпевать любимым исполнителям. И это, по мнению младшего Уолкера, было совершенно нечестно.

— Малыш, ну… — начал мужчина, когда он подошёл к нему, но юноша совершенно невоспитанно оборвал его, протянув гитару тому прямо к груди, и хрипловато выпалил:

— Пой. Ты же обещал, что не откажешь, как я попрошу, — сразу же добавил он, завидев, как Тики уже замотал головой в отрицающем жесте, и, слегка нависнув над ним и слабо улыбнувшись (на самом деле, это было смущение, но Аллен заставил себя не думать об этом), тихо прошептал, внезапно поняв, что в помещении повисла тишина, но совершенно плюнув на это: — Я прошу. Так не отказывайся.

Микк как-то потерянно взглянул в сторону сцены, тяжело вздохнул, словно бы смиряясь со своей незавидной судьбой, и с обречённым стоном и ужасной неохотой (из-за которой юноше стало совсем чуть-чуть его жаль) взял гитару.

— Я тебе потом отомщу, Малыш, — хитро пообещал мужчина, устраивая инструмент в своих руках так, словно делал это постоянно, и Аллен всё-таки залился краской, отчего-то подумав про что-то ужасно непристойное.

И отметив, что был бы совсем не против, потому что это всё-таки Тики, который доставал из него, мать, пулю, так что довериться ему можно было в любой области, даже пос…

Юноша запретил себе заканчивать фразу и уже совершенно стушевался под лукавым довольным взглядом Микка, который, казалось, слышал всё, о чём Уолкер думал.

— Так что тебе петь-то? — между тем вздохнул мужчина, слегка подкрутив на гитаре колки, и хрустнул шеей.

— Ну ты же пел Неа романсы… — озадаченно протянул в ответ юноша, на самом деле не слишком представляя себе возможности Микка и потому заинтересованно склоняя голову набок. — А что, ты можешь еще что-то мне предложить?

Тики смерил его долгим взглядом, полным бесконечного смирения и терпения, и медленно, с каким-то даже сомнением произнес:

— …нет.

Аллен понимающе округлил глаза.

— Значит, точно что-то джазовое…

Мужчина очень тихо и неразборчиво выругался себе под нос и отодвинулся подальше от стола, чтобы, наверное, не задевать гитарой столешницу во время игры.

— Я сказал — нет.

Юноша хохотнул и щелкнул его по носу, вдруг ощущая себя как совсем недавно на сцене — совершенно легко и свободно. И махнул рукой.

— Да понял я, понял. Но пока давай романсы.

Тики развел руками с каком-то совершенно (излишне) покорном и согласном жесте, словно говорящем: «Если что — я уточнял», — и, перехватив гитару поудобнее, потому что она начала сползать, без лишних споров заиграл, а потом и запел.

На испанском. Кажется.

…откуда он вообще знает испанский?

Аллен обиженно поджал губы, сверкнув на него глазами, но Тики только белозубо улыбнулся ему и беззаботно пожал плечами. Мелодия была вроде простая, какая-то даже как будто легкомысленная, но с голосом мужчины — сильным, низким и чистым — сплеталась великолепно.

И уже через пару минут Аллену стало совершенно плевать на то, что он понял из всего романса только «кабальеро» и «патер ностер», потому что пел Тики восхитительно. Собственно, он, как видно, делал восхитительно все, за что брался.

…и как этот человек вообще мог в него влюбиться?

Когда мужчина закончил этот романс, юноша склонил голову набок и попросил:

— А теперь давай так, чтобы я понял.

Микк хохотнул и отвесил ему щелбан, удивительно естественно не обращая внимания на гробовое молчание в помещении, которое до сих пор не покинул ни один музыкант.

— Это песенка про кабальеро, который, идя в церковь любоваться на юных дев, нарвался на один череп, — просто поведал он. — Он его пнул, а череп обиделся и пришел увести кабальеро с собой в могилу. В итоге беднягу спасла только его религиозная вера — упоминание о боге и крест на шее.

Аллен выдал какой-то нечленораздельный звук, выражающий всё его оцепенение и непонимание, и неопределённо нахмурился, раскрыв рот, чтобы хоть что-то сказать, но в итоге лишь как-то задушено выдал:

— На испанском это звучало лучше.

Микк рассмеялся в ответ, откладывая гитару в сторону, будто говоря этим: «Я всё, больше не просите», — и юноша огорчённо выдохнул, на самом деле, ужасно желая послушать его пение подольше, потому что… это было ужасно красиво.

Как и всё в этом мужчине.

Думать про то, как Тики, потрясающий до трясущихся коленей, вообще умудрился влюбиться в него, такого неказистого, юноша не стал, потому что и так, по сути, думал об этом постоянно.

— О, так ты ещё и петь умеешь? — вдруг раздалось многозначительное хмыканье, и Уолкер дёрнулся, раздражённо смотря в сторону Кросса, преспокойно развалившегося на одном из диванчиков. — А что ещё твой кавалер умеет, м?

Юноша ощутил, что мучительно заливается краской, и тихо выдохнул. Он до зуда в ладонях хотел чем-нибудь запулить в Мариана, но тот, черт побери, мог назло ему рассказать обо всем Неа (а ведь пока еще рано), а поэтому во избежание этого оставалось только шипеть и огрызаться.

— Заткнись! — да, это было совершенно по-детски, но вашу мать! Валите все отсюда, сердито подумал Аллен, и тогда Тики, может, споет и сыграет мне еще раз.

Только что-нибудь более лирическое. Или… что-нибудь о битвах. Интересно, Тики любил петь о битвах? И какие у него еще вкусы?

В музыке — это одно. В живописи, в литературе, в кулинарии… Ведь Аллен… Аллен знал о нем совсем мало.

И это надо было как можно скорее исправить.

Пока у него есть время. Пока Тики не надоело.

Юноша встряхнул головой, запрещая портить себе прекрасное настроение такими мыслями, и взглянул на поднявшегося и направившегося к ним Кросса, как вдруг Микк наклонился к нему поближе и хитро шепнул:

— Малыш, что у тебя с лицом? — Аллен вздрогнул от неожиданности, заливаясь краской в очередной раз и проклиная свою впечатлительность, отчего-то врубающуюся на все сто процентов только рядом с Тики. — Ты уже успел нафантазировать, как все умерли? — лукаво ухмыльнулся он, словно бы находил что-то весёлое и интересное в этой ситуации.

Уолкер фыркнул, рассерженно наблюдая за усевшимся напротив Кроссом, и мстительно прошипел:

— Меньше народа — больше кислорода.

Мариан в ответ на это лишь покровительственно махнул рукой, усмехнувшись, и хищно сверкнул глазами.

— Если бы не великолепный я, то на одного человека точно было бы меньше.

Аллен притих, прикусывая себе язык, и отвернулся, ненавидя Кросса за его меткие и редкие замечания, которыми тот разбрасывался только в том случае, когда был в хорошем настроении. Тики непонимающе нахмурился, но никак это не прокомментировал.

По залу раздалась лёгкая джазовая мелодия — ребята решили вернуться к репетиции.

— Так что ка-ва-лер твой ещё умеет? — вновь повторил Мариан, отчего Аллен втянул голову в плечи, как нашкодивший котёнок, потому что если мужчине вдруг взбредёт рассказать об этом Неа, то… было даже представить страшно, что могло бы произойти.

— Из него пулю вынул, в тебя могу засадить, — однако не успел юноша открыть рот, чтобы снова огрызнуться, очаровательно улыбнулся мужчине Микк. — Это мой Малыш, — веско припечатал он, заставив только подумавшего о благодарности Аллена снова нещадно покраснеть, — и только я буду его смущать.

Кросс хохотнул, явно совершенно не разозлившись на такую дерзость (кажется, Микк ему нравился — ну, а почему бы еще Мариан стал его тут чаем поить), и весело оскалился.

— Выискался тут, защи-и-тник. А Неа небось и не знает о ваших обжиманиях, — заметил он как бы между прочим, стреляя в Аллена лукавым взглядом.

Юноша вскинул подбородок и сердито поджал губы.

— А ты, как видно, хочешь стать тем, кто ему расскажет? — буквально прошипел он, готовый бороться за обещание мужчины молчать до конца.