И почему дети так слепы?

Почему он был так слеп?

Аллен глухо хохотнул, сразу же закашлявшись и испытывая боль в животе, и вспомнил, что заработал пулю от одного из бугаев, когда этим идиотам надоело биться с ним кулаками.

Он тогда ещё успел подумать, что всё-таки ужасно ему повезло, что именно этот регион никем не контролируется в силу своей слишком повышенной преступности. Иначе бедные школьники, пытающиеся навести порядок, гибли бы как мухи.

Потом Аллен, кажется, всё ещё на адреналине способный сражаться, перерезал им глотки.

Прямо так, как учил Неа.

Как учил ещё в детстве Адам.

Перерезал тем самым отточенным движением, которыми пользоваться совершенно не хотел, но был вынужден.

Как же он ненавидел Семью и себя в придачу.

Откуда-то со стороны послышались приглушённые ругательства.

Тики.

Тики, который спас его. Тики, который был такой… такой… такой… другой, чёрт подери. Который ругал его, который кричал на него, который шептал ему, который просил его…

Который, сука, спас его.

Разве именно так должны были вести себя шпионы?

Разве именно так должен был вести себя Тики?

Почему же тогда вёл себя, чёрт раздери, именно так?!

Так, словно и не был шпионом.

Так, словно и правда беспокоился.

Аллен прислушался.

Ругался за стеной всё-таки Тики.

Слышно было только его голос, из чего юноша заключил, что говорил Микк по телефону, и поэтому понять, в чем дело, становилось только сложнее. Впрочем, на логическое мышление Аллен даже в самых аховых ситуациях никогда не жаловался.

— …меня наблюдать! Нахрена было засылать посторонних?!

Уолкер стиснул зубы, на момент чувствуя разочарование — Тики ругался и беспокоился, но был, как видно, все равно шпионом.

— Ну конечно! Вернуть хотели! Он чуть у меня на руках не помер, вы как себе вообще его возвращение представляете?! На катафалке?!

Ругался Тики долго и сочно, то ли пребывая в состоянии шока (господи, он из него в домашних условиях пулю вытащил — откуда ему вообще было известно, как это делать?!), то ли просто окончательно отпустив тормоза, потому что такого потока сквернословия Аллен от него не слышал прежде и за все время их знакомства.

Юноша уже хотел попытаться сесть на кровати и позвать мужчину в палату только ради того, чтобы прекратить эти ругательства, но тут Микк сам внезапно замолк.

Молчал мужчина долго, и Аллену казалось, он в состоянии различить даже сухой едва слышный смешок, который тот издал спустя только минуты три, в течение которых старик (а кто еще это мог быть?) читал ему проповедь.

За смешком последовало короткое:

— Ну уж нет.

И — снова молчание, на этот раз где-то всего лишь секунд на десять.

— Нет, больше я на вас не работаю. И никого убеждать и убирать я не буду, — короткая пауза. — Да подавитесь своими деньгами, я себе уже давно на безбедную старость и без вас заработал.

И снова — тишина.

Отказал. Отказал Адаму. Аллен до крови прикусил изнутри щеку и постарался дышать ровнее, потому что сердце частило, и на подсоединенном аппарате это тотчас же отразилось.

Но дышать ровнее не получалось. Именно поэтому где-то минутой позже дверь в палату едва слышно скрипнула и открылась.

Уолкер тут же закрыл глаза.

— Редиска, живой? — устало поинтересовался Тики, но юноша ничего не ответил, слушая, как мужчина садится на стул с длинным выдохом. — Можешь не притворяться, мелкий, я вижу, что ты не спишь, — утомлённо проговорил он, и Аллен медленно приоткрыл один глаз, смотря из-под ресниц на его измождённую фигуру. — И как часто за тобой так шавки старика гоняются? — бесцветно спросил Микк, и Уолкеру захотелось спрятаться за белым одеялом. И тут он почувствовал, что левая рука ничем не прикрыта.

Его уродливая левая рука.

Паника накрыла с головой.

Аллен задрожал всем телом, вызвав непонимающее хмыканье Тики, и попытался заставить себя успокоиться, но ни черта не получилось, потому что ему казалось, что его рука вся вновь в огне, что её пронзают десятки стёкол и железок, что кожа обугливается и горит, и ему внезапно захотелось закричать, захотелось сжаться и исчезнуть, чтобы и боль — нестерпимая, ужасная — тоже исчезла.

Приборы оглушительно запищали.

Аллену стало нечем дышать — горло сдавило страхом и подступающей истерикой.

Ему казалось, что его левая рука вновь жарится в огне, и он неспособен ничего с этим поделать.

Вдруг Уолкера посадили, поддерживая за спину, и насильно заставили выпить какую-то таблетку.

— Ну, редиска, не вороти нос, — раздражённо проговорил Тики, и юноша сфокусировал испуганный взгляд на его взволнованном лице.

Почему он волнуется?

За какого-то уродца вроде Аллена?

Юноша проглотил таблетку, и мужчина, удовлетворённо кивнув, толкнул его обратно на кровать, сильно надавливая на грудь.

— А теперь успокойся. Меня предупреждал Кросс, что такое может случиться, но вот уж не думал, что ты настолько паникёр.

— Это… — Аллен выдохнул и запнулся. Тики смотрел на него пронзительно и неотрывно, как будто искал что-то в его лице. Или — кого-то?..

— Паническая атака, я знаю, — едва слышно отозвался мужчина, откидываясь на спинку стула и отводя взгляд. Теперь он смотрел в потолок, и Аллен мог беспрепятственно его изучать.

Раньше он не слишком-то присматривался к Тики, но, как видно, время все же пришло. Потому что Аллен должен был наконец понять, что тот из себя представляет и стоит ли ему доверять.

И что делать. И как себя вести.

И как быть с Алисой.

Однако Микк его взгляд словно бы кожей чувствовал — он не выдержал, по ощущениям Уолкера, и трех минут молчания.

— Спрашивай, — голос у него был сухой и хриплый — в общем, немудрено для человека, который только что орал матом на весь коридор. Но на самом деле… Тики выглядел очень усталым — как будто не спал всю ночь, и это было, в общем, тоже не удивительно, потому что Аллен ввалился домой за полночь, а Микк… приехал он очень скоро.

— О… о чем? — как только мужчина снова перевел на него пронзительный взгляд, Аллен стушевался и еще сильнее захотел зарыться под одеяло.

Рука… без перчатки… Вот черт.

Он ощущал себя каким-то иррационально беззащитным.

— Ну есть же у тебя вопросы, — вздохнул в ответ Микк. — Спрашивай, я отвечу. Мне надоело в прятки с тобой играть. Неа тебя сберечь хотел, а так нихрена и не сберег. Впрочем, как и ты его, — здесь он помедлил. — И его нервные клетки…

Это была словно пощёчина.

Вряд ли Тики вообще думал оскорблять его, но всё равно именно оскорблением это и было.

Потому что всё, о чём мог думать Аллен, — это безопасность брата. Как юноша может защитить его. Как может спасти его. Спрятать его. Облегчить его и так паршивую жизнь.

А тут этот бабник внезапно говорит ему, что… Уолкер не сберёг того, кого пообещал защищать с самого начала.

Дал звонкую пощёчину, от которой захотелось, чёрт раздери, позорно разреветься.

Руку вновь стало охватывать огнём.

Аллен остервенело накрыл её одеялом и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

Ему всего лишь казалось — никакого огня не было. Была лишь одна уродливая, покрытая огромным алым ожогом и множеством кривых шрамов и рубцов рука.

И — психологическая травма, от которой постоянно казалось, что голую кожу пожирало пламя.

Кажется, Тики заставил его выпить успокоительное, которое несколько лет назад выписал Аллену Кросс, когда оказалось, что предыдущее перестало действовать так, как было необходимо.

— Где Неа? — сухо спросил он, уставившись в окно. Не желая смотреть, какие любопытные взгляды кидает Микк на его руку.

— В соседней комнате спит. Слишком переволновался, — легко ответил мужчина.

— А с кем ты разговаривал? — вопрос вырвался сам собой, и Аллен даже сначала не обратил внимания на то, что только что спросил, пока Тики также невозмутимо не ответил:

— С Адамом.

Аллен ощутил себя каким-то словно заледеневшим тут же. Он понимал, что так оно, скорее всего, и было — что говорил Тики с Адамом, но одно дело считать так, а другое — услышать собственными ушами.