— А теперь держи его. Орать он будет долго и много.

— А… — тихо заикнулся Неа, бросая загнанный взгляд на бледного от кровопотери юношу.

— Без ора не выйдет, — отрубил Микк.

Уолкер закусил губу, взглянув на крепко сжавшего челюсти и прикрывшего глаза брата, и судорожно вздохнул, прижимая его руки к груди так сильно, как мог.

Тики кивнул, быстро натянул перчатки, сосредоточенно промыл рану, протёр кожу антисептиком и глубоко вздохнул, сразу же становясь напряжённо-расслабленным. И — оттянул щипцами края раны, просовывая внутрь спринцовку (которая тоже нашлась в аптечке).

Аллен вскрикнул, сильно зажмурившись, и замотал головой, стремясь выбраться из-под чужих рук, но Микк, сердито выматерившись, локтями придавил его колени, и, серьёзно нахмурившись, принялся отсасывать спринцовкой кровь из раны.

— Держи, блять, его, Неа, — медленно процедил Тики, осторожно вытащив спринцовку, и просунул в рану палец.

Аллена дёрнуло, он заметался, рвано задышал, кусая губы до крови, но не кричал — лишь громко стонал что-то неразборчивое, умоляющее.

— Тише-тише, братишка, скоро всё пройдёт, — шептал Уолкер испуганно, сильнее стискивая дёргающегося юношу, в панике наблюдая за мечущимся из стороны в сторону серым взглядом, за синими дрожащими губами, за слипшимися седыми волосами. — Просто потерпи немного, — оробело сипел мужчина, чувствуя себя совершенно бесполезным.

— Не больно… — вдруг выдохнул Аллен, смотря прямо в глаза Неа. — Не больно, не больно, небольнонебольнонебольно, — затараторил он, растягивая уголки искусанных губ в кривой улыбке. — Не… волнуйся… в огне… было больнее.

Неа зажмурился, будучи просто не в силах смотреть ему в глаза, и замотал головой. Нетнетнетнетнет. Не вспоминай об этом, не вспоминай.

— Не вспоминай…

Аллен оборвал его тихим смешком.

— Не буду…

Мужчина распахнул глаза, всматриваясь в искривленные в призрачной улыбке губы брата, и сам попытался улыбнуться. Хоть как-то… приободрить его, черт возьми.

Губы дрожали.

Тики не обращал на них никакого внимания. Аллен вскрикнул и снова заметался по дивану (мужчина выругался, что его неправильно усадил), когда он полез пальцами ему в рану, снова до белизны закусывая губу и болезненно сводя на переносице брови, как будто сам чувствовал, что в нем ковыряются.

Неа думал, этот ужас никогда не закончится. Он думал — Аллен не выживет, и ему не за что будет бороться. Ему казалось, они оба не переживут эту ночь, потому что один брат на тот свет не уйдет.

Тики внезапно повесил голову и задушенно выдал:

— Потерпи еще немного… Пожалуйста…

Уолкер не знал, кого мужчина просил об этом из них двоих, но Аллен замер, глядя на него во все глаза (чтопроисходитчтопроисходитчтопроисходит), и больше не дергался. А вместе с ним не смел дернуться и сам Неа.

— Вот так, ещё немного, только не буянь, — пробормотал Микк, сконцентрированно облизнув губы, и просунул в рану уже сам пинцет, на что юноша лишь сдавленно вскрикнул, откинув голову, и вновь принялся бормотать себе под нос про то, что ему не больно, что огонь ужаснее, что пуля в животе — это совершенно не страшно, потому что больнее всего всегда в огне.

А Неа слушал его и не мог вставить и слова. Не мог даже попросить его перестать вспоминать это.

Потому что Аллен криво, болезненно улыбался ему, словно пытаясь приободрить, извиниться и утешить.

Когда до ушей мужчины донёсся облегчённый вздох Тики, Уолкер понял, что по его щекам текут слёзы.

— Вытащил. Теперь бинты. Где бинты? — сухо пробубнил он, и в этот момент раздался звонок на домашний.

— Сбоку от тебя, — едва слышно произнес Неа осипшим голосом (ему казалось, он кричал, хотя он молчал на самом-то деле все это время, но это…). Он не знал, оставить Аллена и подойти к телефону или плюнуть за звонки и быть с братом.

Тики снова все решил за него. Он нашел бинты и, морщась от пронзительного звука, мотнул головой в сторону разрывающегося аппарата.

— Иди. Я теперь сам.

Неа бросил на него растерянный взгляд, а потом посмотрел на брата. Аллен едва заметно кивнул, и мужчина, поднявшись (смирившись), на ватных ногах прошествовал к неумолкающему телефону, подхватывая трубку с базы.

Звонил Кросс.

— Какого хрена ты меня разбудил среди ночи? — грубовато, в своей манере, поинтересовался он.

— Нужна больница… Аллен… он… ему… — язык заплетался, слова путались, но Мариан понял всё и так. Мужчина тяжело вздохнул и коротко бросил:

— Понял. Жду вас.

Неа судорожно всхлипнул, не зная, как выразить этому пьянице свою благодарность, но Кросс обречённо фыркнул и прикрикнул:

— Сопли на кулак и ко мне в больницу, идиот!

И повесил трубку.

Мариан всегда был таким: грубым, невоспитанным, но ужасно отзывчивым, пусть и опять в этой грубоватой манере. Тот, скорее всего, снова ночевал в своей больнице, слишком ответственный для своего раздолбайского образа, а потому сейчас поторопиться должны были именно они с Тики и Алленом.

Неа вбежал в гостиную, когда юношу стало колотить из стороны в сторону, а Микк, беспокойно обтягивая его торс бинтами, кинул в его сторону чуть ли не панический взгляд и сразу же выкрикнул:

— Заражение! Или лихорадка! Или ещё что, сука!

Уолкер бросился к ним, сжимая холодное лицо брата в ладонях, видя, что тот еле реагирует на происходящее вокруг, как пот каплями течёт по его вискам, и взглянул на белого как полотно Тики.

— Грузи его в машину. Мы в больницу.

Мужчина на секунду зажмурился, и Неа показалось… показалось, он постарел лет на пять — осунувшийся, бледный, совершенно испуганный.

Как он мог быть таким испуганным, если Аллен ему никто?..

Образ исчез, когда мужчина коротко кивнул и поднялся с места, осторожно беря Аллена на руки (как пушинку, черт побери, брат казался таким тонким, как будто… Неа не хотелось об этом думать).

— Ключи в куртке, — рвано буркнул он, двигаясь к прихожей. — Бери — и пулей вниз. В лифте так не поместимся.

Неа не надо было приказывать дважды. Где больница Кросса, Тики не знал, а значит, поведет он сам (твою мать, он поведет машину Тики, нонсенс). Уолкер подхватил пальто друга и лихорадочно зашарил по карманам, пока Микк выскользнул на лестничную клетку и вызывал лифт.

Вниз они спустились почти одновременно. Машина Тики стояла почти у входа в подъезд, неправильно припаркованная (явно в невообразимой спешке) и оттого только чудом не поврежденная. Неа щелкнул сигнализацией и заскочил на водительское сиденье, тогда как Микк сел в салоне, устроив Аллена у себя на коленях.

Пока они ехали, Уолкер до побеления пальцев и боли в костяшках сжимал в руках руль, а Тики… господи, Тики что-то шептал его брату. Втолковывал что-то неразборчивое и непонятное, лихорадочно-просяще-сердитое.

Кажется, просил не спать и ругал.

Как они доехали до больницы Кросса, Неа не помнил. Помнил только, что уже у входа их ждала целая бригада медиков с носилками и сам Кросс — во главе группы. А еще — Тики придерживал его за плечо, обещая самостоятельно разобраться с мерзавцами.

А дальше… он, кажется, отключился.

***

Аллен просыпался долго. Ему казалось, что все кишки у него вывалились наружу, что живот раскурочен по самое не хочу и что его полоскали в огне, как минимум два раза. Веки были такими тяжёлыми, что раскрыть их не представлялось никакой возможности: кажется, сказывалось количество вколотого обезболивающего, которого вкалывать приходилось очень много в силу того, что юношу плохо брала любая анестезия.

Память медленно возвращалась: он шёл домой с вечерней смены, никого не трогал, никому не мешал, и внезапно перед ним появился какой-то бугай. О, точно. На него же напали шавки Адама: твердили что-то про то, что должны вернуть в Семью, что сопротивление бесполезно, что лучше просто сдаться. Но Аллен не был с ними согласен. Он вообще с Адамом в большинстве случаев был не согласен, всё больше разочаровываясь в действиях своего детского кумира. Подумать только, а ведь до той чёртовой аварии Уолкер не слезал со старика, буквально фанатея от него.