– Премного благодарен. – Я перегнулся через седло. – Не знаешь ли, есть здесь в городке мулы или ослы? Я хочу нанять несколько, чтобы отвезти в горы кое-какие припасы.

Глаза парня прояснились.

– У нас есть, целых три. То есть у нашей прислуги.

– Как ты думаешь, позволит она мне одолжить их на время?

– Почему бы ей и не позволить. Сама-то она на них ездит только недалеко, по городу – с тех пор, как приехала сюда пару недель назад, никуда больше не ездила. Да вы у нее самой спросите. Она там прислуживает за столами.

Я улыбнулся. Наконец, попалась.

– Благодарю, ты мне очень помог. – Я кинул парню монету за труды и увидел, как тот переменился в лице. Я обрел верного друга. Теперь мое появление не вызовет решительно никаких подозрений.

Мальчишка пошел своей дорогой, а я направил лошадь к коновязи возле постоялого двора. После долгих дней погони я полюбуюсь, наконец, на ту, которая все же заставила с собой считаться. Она так боялась замужества, что сочла бегство в неизвестность лучшей участью? Что же она собой представляет? У меня не было ее описания, я знал только возраст и то, что, по слухам, у нее длинные темные волосы, но догадывался, что особу королевской крови нетрудно будет опознать.

Ей было всего семнадцать. Моложе меня на пару лет – и на целую жизнь, настолько они у нас разные. И все же, принцесса, прислуживающая за столами? Эта девица полна сюрпризов. К несчастью для себя, по самому факту своего рождения она представляла угрозу для Венды. Но больше всего мне было интересно, действительно ли она наделена даром и предвидит ли мое появление?

Я привязал коня к последнему столбу коновязи, подальше от других лошадей, и приметил, как как-то малый, подойдя к насосу, подставил голову под струю воды. Неплохая идея умыться перед тем, как войду, а если получится купить ему пиво, тем лучше. Одинокие путники всегда вызывают больше подозрений.

Свадебная кава. Потребовалось совсем небольшое расследование – и пара монет, – чтобы добыть сведения от конюха. Парень оказался не промах, он прекрасно понимал, что секрет может и дальше приносить ему пользу. Пришлось подбросить ему еще несколько монет за твердое обещание, что эта тайна больше никогда не сорвется с его губ. Все должно остаться между нами. Внимательно оглядев мой меч в ножнах, притороченный к седлу, конюх, кажется, уяснил, что безопаснее для него не становиться у меня на пути и выполнять мои условия. Описать каву он не мог, но видел, как девушка яростно оттирала ее со спины.

Яростно. Как я понимал это чувство. Я больше не испытывал ни любопытства, ни веселья. Три недели в пути и ночевки на твердой каменистой земле не оставили от этих чувств и следа. Мне казалось, что я так и буду всегда преследовать ее, то нагоняя, то отставая всего на шаг, а потом теряя след – снова и снова. Она будто играла со мной. От бродяг, обнаруживших ее свадебную накидку и смастеривших из нее тент, к купцам в городе, где она продавала камни, к грязным обрывкам свадебного платья из тончайшего кружева, какое плели только в Сивике, к отпечаткам копыт на глинистом берегу – так я шел вперед, подбирая скудные крошки, оставленные ею, одержимый стремлением не дать ей выйти победительницей в этой игре, слишком уж много лет Свен потратил, обучая меня ее правилам.

Меня выводило из себя, что какая-то семнадцатилетняя девчонка так долго водит меня за нос. Хотя, возможно, я и не должен был принимать все это слишком близко к сердцу. Она бросила мне в лицо оскорбление, показав, как сильно стремится оказаться от меня подальше. Я невольно задался вопросом, хватило бы мне самому ума и воли действовать так же ловко, решись я осуществить свои замыслы.

Под рубашкой я хранил единственное послание от нее, полное такой дерзости, что мое воображение до сих пор отказывалось нарисовать девушку, которая его написала. Осмотреть вас. Поглядим теперь, кто кого будет осматривать.

Я снова сунул голову под ледяную струю воды, пытаясь охладить не только тело. Сейчас бы мне не помешало хорошенько искупаться.

– Оставь и мне немного, приятель.

Я поднял голову, стряхнул капли с волос. Подошедший был примерно моих лет, его лицо, как и мое, покрывала пыль дальней дороги.

– Здесь на всех хватит. Издалека?

– Да, путь был не близкий, – ответил он, подныривая под мощную струю. Ополоснув лицо и шею, он выпрямился и протянул мне мокрую руку. Я попытался оценить, что он собой представляет. Держится приветливо, но что-то в нем вызывает настороженность. Вот его взгляд скользнул по моему поясному ремню и оружию на боку, я понял, что и он тщательно оценивает меня – так осматривают опытные воины – но притом с небрежным, даже каким-то отрешенным видом. Ясно, что передо мной не купец, возвращающийся с ярмарки.

Я пожал протянутую руку.

– Что ж, зайдем, приятель, промочим-ка заодно и наши запыленные глотки.

Очевидно, Паулина и я доказали, что справляемся неплохо, потому что сегодня вечером Берди неожиданно стала направлять нас к разным столам, строго при этом наказав, чтобы не вздумали пробовать крепкие напитки, которые разносим гостям. Паулина отнеслась к изменениям почти равнодушно, но у меня было чувство, что я перешагнула некую черту. Да, речь шла всего-навсего об обслуживании столов, но таверна, постоялый двор и его завсегдатаи – это все, что было у Берди. Вся ее жизнь. Она доверила мне что-то, чем дорожила. Ее сомнения и боязнь, что у нее на руках обуза, неженка-принцесса, которая сама нуждается в присмотре, видимо, рассеялись. И я ее не подведу.

Таверна при постоялом дворе представляла собой большую просторную комнату. Широкая распашная дверь в дальней стене вела на кухню, а у прилегающей стены располагалась «оросительная система», как шутя называла ее Берди. Это было сердце таверны, бар с длинным прилавком из полированной сосны и кранами, откуда текло пиво разных сортов из бочек, хранящихся в холодном погребе. Лестница из погреба выходила в темную нишу за барной стойкой. В таверне могло разместиться до сорока человек – и это не считая посетителей, которые предпочитали стоять в углу или присесть на один из пустых бочонков, расставленных вдоль стены.

День только начинал клониться к вечеру, но в таверне уже царило оживление, и все столы, кроме двух, были заняты.

К счастью, пища у нас была простая, выбор невелик, так что я без ошибок запоминала заказы и приносила каждому посетителю требуемое пиво и блюдо. В основном заказывали плоские лепешки и рыбную похлебку, которой Берди особенно славилась, хотя ее копченая оленина со свежей зеленью и дыней тоже была необыкновенно вкусна, особенно сейчас, в разгар сезона ароматных дынь. Этот рецепт взял бы на заметку даже главный повар цитадели. Мой отец отдавал предпочтение замысловатым мясным блюдам с пряными соусами, а доказательства этого откладывались у него на талии. Стряпня Берди стала для меня приятным отдыхом от этой тяжелой пищи, обременительной для желудка.

Энцо куда-то запропал, и каждый раз, заходя на кухню, я слышала, как Берди тихонько бурчит что-то о голове садовой – однако я отметила, что сегодня он все-таки принес треску, так что похлебка хозяйке удалась как никогда.

– Нет, вы только поглядите на тарелки! – воскликнула она, потрясая в воздухе черпаком. – Велела олуху отвести лошадь в стойло, а он ушел и пропал. Придется мне подавать похлебку в ночных горшках, если он не принесет свой несчастный…

Дверь приотворилась, и в щель просочился Энцо, сияя так, будто нашел сундук золота. Он как-то странно покосился в мою сторону, удивленно подняв брови, точно никогда не видел меня раньше. Странный мальчишка. Глупым я бы его не назвала, но, похоже, Берди не без причины бранила его головой садовой. Я вышла в зал с пивом и тарелкой оленины, а Берди накинулась на Энцо, велев прямиком бежать к корыту с грязными тарелками.