Все, затаив дыхание, ждали моей реакции. Я старалась казаться невозмутимой, чтобы лишний раз досадить матери, но нельзя отрицать, свадебная кава в самом деле вышла великолепной. Рисунок меня ошеломил. Уродливый герб Дальбрека был выполнен необычайно красиво… На моей спине лежал укрощенный рычащий лев, держа в когтях замысловатый узор из вьющихся виноградных лоз, символа Морригана, изящно сплетающихся в массивное V, сходясь на пояснице. Лев выглядел гордым, и в то же время покорным.

У меня ком встал в горле, глаза защипало. При других обстоятельствах я бы могла полюбить эту каву… Почла бы за честь носить ее. Я сглотнула, представив, как ахнет от изумления принц, сбросив мое свадебное одеяние после обмена клятвами. Похотливая жаба. Но искусству мастеров следовало отдать должное.

– Превосходно. Благодарю вас и не сомневаюсь, что с этого дня мастера Морригана будут в почете и у Дальбрека.

Мать улыбнулась, зная, чего мне стоили эти скупые слова.

На этом всех попросили удалиться: оставшееся время мне предстояло провести с родителями и Паулиной, моей камеристкой. Мать принесла нижнее платье, из белого шелка, невесомое, словно облачко – тончайшая ткань будто таяла в руках. Шелк мало что прикрывал – очередная формальность, такая же неясная и бесполезная, как бесчисленные пласты древних традиций. За нижним платьем последовало верхнее, с вышитой на спине V, повторявшей узор кавы: дань уважения Дальбреку и знак нового подданства невесты.

Мать затянула скрытую в платье тесьму, ткань мягко прильнула к телу, подчеркнув линию талии, но не образовав ни единой складки на спине, что было поистине чудом. Это была инженерия того же порядка, что и у великого моста Голгата, а то и более удивительная. Казалось, швеи вплели в ткань настоящую магию. Размышлять об этом было гораздо приятнее, чем думать о том, что случится в ближайший час. Мать торжественно развернула меня лицом к зеркалу.

Позабыв обиды, я замерла в восхищении. Никогда не видела платья прекрасней! Поразительно изящно и просто; единственное украшение – вставка из плотного кружева работы местных мастеров по глубокому, до талии, V-образному вырезу. Элегантность. Кружева повторяли форму выреза на спинке платья. В нем я казалась себе другим человеком – старше, мудрее… Кем-то, чье чистое сердце не таило секретов. Кем-то… непохожим на меня.

Не проронив ни слова, я отошла от зеркала и уставилась в окно. Моя мать еле слышно вздохнула, следуя за мной по пятам. Вдалеке виднелся одинокий красный шпиль на руинах Голгаты. Эта единственное, что осталось от некогда великого моста, раскинувшегося над бухтой. Скоро не станет и его. Даже таинственная инженерная магия Древних не в силах сопротивляться неизбежному. И с чего я взяла, что у меня получится?

Сердце защемило, и я перевела взгляд к подножию холма. Там, на дороге, ведущей от цитадели к городской площади, громыхали повозки, нагруженные бочонками с вином из виноградных хозяйств Морригана, фруктами и цветами. Приметила я и цепочку карет и даже рассмотрела цветные ленты, вплетенные в конские гривы.

Возможно, в одном из этих экипажей едет мой старший брат Вальтер, держась за руки со своей юной женой Гретой. Едва ли даже моя свадьба заставит их оторвать взгляд друг от друга. Остальные братья, наверное, уже на площади, одаривают улыбками всех миловидных девиц подряд. Несколько дней назад я застала Регана с дочерью кучера: он что-то тихонько нашептывал ей на ушко в тени безлюдной аллеи. А ветреный Брин каждую неделю обхаживал новую пассию. Мои обожаемые старшие братья – все трое – могли влюбляться в кого захотят и жениться по своему выбору. Девушки тоже могли выбирать. И все остальные тоже, включая Паулину, чей кавалер должен был вернуться в город к концу месяца.

– Мама, как ты это вынесла? – спросила я, провожая взглядом кареты. – Покинула Гастино, вышла за противного старика, нелюбимого, за жабу?

– Твой отец не жаба, – строго сказала она.

Я повернулась к ней.

– Да, он, конечно, король, но тем не менее. Хочешь сказать, что брак с человеком вдвое старше не казался тебе кошмаром?

Серые глаза матери светились спокойствием.

– Не казался. Я выполняла свой долг и предназначение.

У меня вырвался тяжелый вздох.

– Потому что ты была Первой дочерью…

Мать всегда избегала таких разговоров, но сейчас деваться ей было некуда. Припертая к стенке, она застыла, но потом, вздернув подбородок, гордо произнесла:

– Это честь, Арабелла!

– Но у меня нет дара, который получает Первая дочь! Я не сиарра, которую ждут в Дальбреке. Обман непременно раскроется. И этот брак станет позором.

– Дар может прийти со временем, – тихо сказала мама.

Я не стала спорить, но всем известно, что чаще всего дар открывается, когда девочка становится девушкой. Со мной это произошло уже четыре года назад. И ничего – никаких намеков на дар. Маминым надеждам не суждено сбыться. Я вновь отвернулась к окну.

– Даже если ты не сиарра, – продолжала мать, – этот брак не станет позором. Дело не только в силе. Первая дочь – украшение королевского рода. Ты сама и есть дар, несущий в себе наследие поколений. Помни об этом.

– Почему дар переходит именно к нам? Почему сын не может унаследовать эту силу? Или вторая дочь?

– Такое бывает, но… очень редко. Это нарушение традиции.

Как и потеря дара? Немой упрек повис в тишине, но даже я не посмела бы ранить мать этими словами. Отец давно перестал посвящать ее в дела государства, но в годы расцвета маминой силы, к ее советам прислушивались. Или это ложь? Я уже не знала, чему верить.

А еще я терпеть не могла туманных речей. Мне нравилась прямота. И я так устала от разговоров о даре, что, казалось, взорвусь, если услышу еще хоть слово о нем. Моя мать принадлежала другому времени.

Мать приблизилась, обняла меня, согревая своим теплом. У меня сжалось горло.

– Моя дорогая дочь, – прошептала она мне на ухо, – неважно, проснется ли дар. Забудь тревоги. Сегодня день твоей свадьбы.

С жабой, мерзким стариком. Я мельком видела своего будущего свекра, короля Дальбрека, когда тот приезжал подписать бумаги – точно я была лошадью, которую он купил для сына. Король был скрючен, как артритный палец – такой старый, что годился в мне в прадеды. Немощный и дряхлый, он даже не смог без посторонней помощи подняться по лестнице в Большой зал. Я представляла, каким щеголем окажется принц: сгорбленный, с проваленным беззубым ртом! И чтобы я с ним…

Представив костлявые руки на своем теле, морщинистые губы на своих губах, я содрогнулась от отвращения. Мой взгляд по-прежнему был устремлен в окно, но я больше ничего не различала за стеклом.

– Почему мне хотя бы не позволили познакомиться с принцем поближе? Увидеть его?

Мать опустила руки.

– Увидеть принца? Отношения с Дальбреком и так напряженные, неужели ты оскорбила бы их подобной просьбой, в то время как Морриган живет надеждой на этот союз?

– Но я же не солдат в армии моего отца.

Мама прижалась ко мне щекой и прошептала:

– А вот тут, дорогая, ты ошибаешься.

По моей спине пробежал холодок. Мать в последний раз обняла меня и отстранилась.

– Нам пора. Я схожу за твоей накидкой, – сказала она и быстро вышла за дверь.

Я же направилась к шкафу и, распахнув дверцы, достала из нижнего ящика зеленый бархатный сверток, в котором был спрятан подарок на шестнадцатиление от старших братьев – тонкий кинжал, инкрустированный драгоценными камнями. Упражняться с оружием мне не позволяли, но зарубки на двери гардеробной комнаты свидетельствовали о том, что я втайне от всех нарушала этот запрет. Взяв еще кое-что с полок, я завернула вещи в сорочку и перетянула лентой.

Вернулась Паулина, уже одетая к свадьбе, и я вручила сверток ей.

– Я обо всем позабочусь, – дрожащим от волнения голосом сказала она и поспешила прочь, столкнувшись в дверях с моей матерью.

– О чем она позаботится? – вскинула брови мама.