Мужчина со злорадством вслушался в новый поток шипящих матов и запустил одно из щупалец в бархатистый рот мальчишки, наслаждаясь его непонимающим всхлипом и мягкостью гладкой кожи. Как же было хорошо, о боже. Как же было приятно гладить Уолкера по впалому животу, как потрясающе было дёргать стоящие соски то пальцами, то самыми кончиками многочисленных щупалец, как великолепно было сжимать его ствол и слышать отрывистый полувздох-полустон на каждое внезапное движение внутри члена.
Тики уткнулся носом ему между лопаток, чувствуя, как внутри всё дрожит от нетерпения, как его что-то переполняет, и кусая бледные выпирающие позвонки, и проник в Малыша первым пальцем.
Тот мелко задрожал, явно всеми силами пытаясь ровнее стоять на подкашивающихся ногах, и дернулся назад, подальше, и тут же — подался навстречу проникновению, словно не зная, чего ему хочется больше и потому ругаясь только громче и горячее.
Микк протолкнул палец глубже, щедро смазывая тугого мальчишку изнутри, и вскоре уже растягивал его под себя вовсю, не стесняясь кусать косточки его выступающих лопаток и мокро целовать выпирающие позвонки. Его пальцы скользили в Аллене, почти каждый раз заставляя мальчишку дергаться, вздрагивать и едва ли не кричать, и мужчина каждую секунду ощущал только то абсолютное наслаждение, за которым всегда и гнался.
Язык Уолкера, ласкаемый щупальцем, был скользким, горячим и юрким — Аллен пытался отплеваться, вывернуться и только делал для себя хуже, потому что вскоре его полувскрики превратились в длинные протестующие мычания, кроме которых он ничего не мог и произнести, а Тики застонал так, словно во рту у мальчишки был ни много ни мало его член.
Который, кстати, стоило бы уже загнать в его восхитительную задницу.
Что Тики вскоре и сделал.
И — мальчишка длинно застонал, прогнувшись в пояснице, и голос его взлетел, превращаясь в вымученный хрип, и Микк глухо рассмеялся, ощущая себя таким… таким… таким, каким никогда не ощущал, когда трахал кого-то. Он оставил несколько алых засосов на бледной спине, наслаждаясь прерывистыми вздохами и судорожными подрагиваниями Уолкера, и потянулся к его волосам, проводя ладонями по бокам, задевая соски (сжатые тонкими щупальцами — Аллен дрожалдрожалдрожал от каждого лёгкого игривого прикосновения их кончиков) и гладя шею.
Он был его. Полностью принадлежал Микку: руки, ноги, кости, задница, грудь… или не полностью?
Его мысли. Чьими были его мысли? А чьим было его сердце? Тики хотел его сердце. Заполошно бьющееся в грудной клетке как птичка сердце. И — он хотел его всего. А потому — нужно было ещё немного поиграть.
Мужчина, облизнувшись, выскользнул из Уолкера, заставляя податься за ним и издать разочарованно-протестующий стон, и в одно мгновение освободил туловище от щупалец, оставив их лишь на конечностях и в члене (просто мальчишка так трогательно вскрикивал на каждое движение, о боже, это было так великолепно…).
Аллен с несколько секунд тяжело дышал в простынь, сжимая ягодицы и выгибаясь, словно надеясь кончить (о чёрт, как же это заводило), и, когда он всё же обернулся к замершему в ожидании чего-то неясного Тики, тот вздрогнул.
Глаза у мальчишки, осоловевшие и полыхающие злобой, были золотыми.
Он криво усмехнулся и осипшим голосом прошипел:
— Сука, если уж решил меня трахнуть, делай это нормально.
Тики позволил себе широкую ухмылку и погладил мальчишку по рассеченному соску подушечкой пальца.
— Коне-е-чно, — протянул он сладко, в полной мере наслаждаясь своей издевкой и нажимая на грудную клетку мальчишки ладонью. — Только посмотрю, остался ли у тебя от меня шрам на сердце. Помнишь ту нашу потрясающую встречу?
После которой ты захотел убить меня, а в итоге обеспечил тем, чем я сейчас проникаю в твой член.
Аллен дернулся, очевидно поняв, чего Тики хочет, но отползти далеко у него не вышло. Мужчина толкнулся ладонью сквозь его плоть, широко распахивая глаза, и ощутил снова бархатистость нежного сердца мальчишки, которое так, помнится, заворожило его еще тогда, когда он коснулся его впервые.
— Мог ли твой Неа так прикоснуться к тебе, а, Малы-ы-ш? — выдохнул Микк мальчишке в рот, заставив того дернуться и как-то ошеломленно зажмуриться. Но — только на секунду.
Потому что почти сразу же Аллен вновь распахнул глаза.
— Да откуда ты знаешь про Неа, блять? — злобно прошипел он, сорванно дыша и утыкаясь Тики своим стояком в живот. Было видно, что это и правда его волнует — как будто кроме как о бывшем Четырнадцатом мужчина мог узнать о чем-то еще. А Микк… он узнал, конечно, но определенно не счел это важным.
Все остальное просто не стояло на пути к его цели, а значит, внимания и не стоило. Именно поэтому Третий апостол просто пожал плечами и усмехнулся:
— Я единственный Ной в Семье, который умеет ходить сквозь стены.
Лицо мальчишки сначала побледнело, словно только сейчас понял что-то важное и это важное совершенно не входило в его планы (теории, теории, теории, как говорил Граф), а потом стремительно покраснело от гнева, и он, скривив губы (золотые глаза полыхалиполыхалиполыхали, мать, и это прекрасно), выплюнул:
— Ах ты ублюдок, какого хр…
Договорить ему не дал сам Тики, вновь погрузив в этот симпатичный ротик, издающий такие потрясающие ругательства не хуже, чем протяжные стоны и мычания, щупальце, поглаживая им мягкое небо и заставляя Уолкера давиться и сверкать в темноте горящими глазами.
Сердце у него билось как сумасшедшее, и Тики почти нежно провёл кончиками пальцев по мягкой кожице, натыкаясь на гладкий шрам и вынуждая мальчишку, не способного вырваться, выгнуться и замотать головой. Чистая Сила в руке Уолкера полыхнула белоснежными перьями, пуская в воздух несколько капель, и вновь потухла, стоило мужчине вынуть ладонь из грудной клетки.
Микк ухмыльнулся.
— А теперь вот можно и продолжить, — заметил он и, облизнув пересохшие губы, нажал ладонью на живот мальчишки и снова толкнулся в него членом, начиная медленно и глубоко двигаться и следя за тем, чтобы Аллен дергался и подавался к нему при каждом движении, непокорный, но все равно стонущий, пусть и матерящейся напропалую.
— Ты… ты… сука… твою мать… — Уолкер облизнулся и выгнулся, подставляясь под гладящую его по животу ладонь и комкая в пальцах простыни.
— У меня нет матери, —довольно оскалился Тики и, наклонившись к его груди, обласкал соски горячим языком, посасывая каждый из них и втягивая в рот.
Что может быть прекрасней непокоренной жертвы, не сдающейся, но все равно отдающейся тебе против воли?
Никто не может устоять перед удовольствиями, особенно вот такого рода. Не поэтому ли похоть и является одним из смертных грехов? Ее нельзя избежать.
Даже Уолкеру, бывшему экзорцисту, заливающему что-то про божественную миссию и любящему давно сдохшего Ноя, нельзя избежать.
Тики вдруг почувствовал, как его вновь обуяло это что-то злое, что-то тёмное и мощное, и, сжав челюсти и кусая сосок Малыша почти до крови (тот болезненно зашипел, задёргавшись и только сильнее распаляя), в гневе сжал член мальчишки, заставляя того выгнуться и вскрикнуть, крепко зажмурившись и подавшись то ли навстречу, то ли назад.
— Скотина, блять… что ты… — рвано выдохнул Аллен, судорожно поднимая и опуская грудную клетку, и дёрнул правой рукой в попытке потянуться к паху.
Тики двинул щупальцем в его члене и тихо застонал, сам ощущая, как там хорошо и тесно. И господи, как же потрясающе было находиться в Уолкере вдвойне. Тот был достоин, пожалуй, чтобы его отодрали во все для этого предназначенные и не очень отверстия, так почему и нет?
— Ты мне за… за это еще… ответишь… — судорожно выстонал мальчишка, шумно дыша и подаваясь вперед. Обхватил Тики руками за шею, прижимаясь вплотную, чтобы тереться об него членом, и снова зашипел.
Мужчина ухмыльнулся, гладя Аллена по спине ладонью и скользнул к пояснице — и ниже, поглаживая подушечками пальцев копчик и совсем рядом ощущая трение своего собственного члена внутри него.
