Адам удивлённо округлил глаза, будто совершенно не понимал, о чём это говорил Микк, и глухо засмеялся.
— Нет-нет-нет, малыш Тики, — покачал Граф головой, размахивая ладонями в отрицательном жесте. — Ты был знаком с безымянным экзорцистишкой, а я хочу познакомить тебя с Алленом, — восторженно выдохнул он, и теперь уже была очередь Микка удивлённо приподнимать брови.
Потому что Граф вновь нёс сплошную околесицу.
— Хорошо, я понял, каюсь, — поспешно пробормотал Тики, не желая выслушивать ещё какие-нибудь бредни. — Если хотите, то познакомлюсь.
— Очень хочу! — тут же зачастил этот мегастарый прохиндей, заставляя Микка закатить глаза и лишний раз вспомнить, почему бегает от старика все эти долгие тысячи лет — каждую жизнь, каждую жизнь, да… — Как только ты познакомишься с ним поближе — сразу поймешь, какой он замечательный! Он просто пока еще не привык, но…
— Разумеется, — не слишком вежливо оборвал Графа Тики, сдерживая длинный вздох и не представляя, как вообще можно познакомиться с этим белобрысым недоразумением поближе иначе, чем через постель. — Вы даже не представляете, насколько я рад познакомиться с ним поближе.
Это был чистый сарказм, конечно, но Граф явно предпочел его не замечать, потому что снова похлопал мужчину по щеке (будь он здоров и счастлив с этой своей ошеломительно прекрасной привычкой) и сунул ему в рот надкусанную ватрушку, в ответ на негодующий вой заявляя:
— Ох, ну хватит быть таким неженкой, малыш Тики! Лучше сходи прими ванну, а то душок от тебя после твоих похождений зверский!
Тики, вообще не любивший сладостей (он был хищник, и он ел мясо! мясо! и иногда — шоколад), выплюнул ватрушку тут же, стоило только ему высвободиться из навязчивого объятья, и резко выпрямился.
— Лучше бы нормально покормили, а не этими вашими ватрушками! — заявил он наигранно оскорбленно, почти переходя с баритона на фальцет и в этот момент почти не сомневаясь, возможно ли это в принципе.
Да даже если и было невозможно, то кому было до этого дело, не так ли?
Граф закатил глаза, взмахнув ладонью так, словно в очередной раз разочаровался в не справившемся с его ожиданиями Микке, и покачал головой, разглаживая на одеяле складки.
— Тогда можешь идти, малыш Тики, и приводить себя в порядок, — благодушно улыбнулся Адам, щуря золотые глаза, и, почесав поросшую щетиной щеку, хохотнул. — Сегодня как раз семейный ужин, так что наешься до отвала.
Тики фыркнул, отвешивая мужчине поклон, больше шутливый и издевательский, чем вежливый, и покинул его покои, пытаясь не обращать внимания на то, как растерянно и озадаченно Граф зачёсывал волосы назад, когда Микк отвернулся от него.
Мало ли какие заботы могли тревожить Адама, не так ли? Он же был Графом, на его плечах висела вся Семья, а никто из них не был особо лёгким — даже Роад, пусть и выглядящая как двенадцатилетняя девица, весила как упитанный поросёнок, и Шерил убьёт его за такие слова, если Тики хоть раз осмелится сказать это вслух.
Так что да, у Адама было полно проблем, и ему, развязному и ленивому апостолу Удовольствия, не было до этого никакого дела.
Тики отправился в свои апартаменты, решив не терять времени на кухню и раздражение тех, кто ему попадется там, раз уж впереди целый ужин, чтобы дать волю своим ужимкам, и, только дойдя до нужной ему двери, уже ощутил, как повеяло пафосом и пижонством.
Кто бы мог подумать, что Шерил навяжет ему такую роль? Пресыщенный жизнью лорд. Даже не так — не лорд, а так-себе-лордик. Если брат думал, что он будет помогать ему и в этой жизни, то крупно просчитался. Микка от окружающих его напыщенных идиотов почти подташнивало — немногим больше, чем от собственной Семьи.
Войдя, мужчина рассеянно скользнул подушечками пальцев по дверному косяку — и издал легкий щелчок. Вспыхнул свет, озаривший стол со стопкой свежей бумаги и новой ручкой (Шерил расстарался, как и всегда), большой шкаф, низкий столик, торшер, два кресла и огромную кровать. В комнате стоял нежный, но стойкий запах трав, и эта обстановка так резко контрастировала с тем, к чему за последний месяц Микк так привык, что оставалось только устало потереть виски.
— Добро пожаловать домой, плюшевый лордик, — фыркнул Тики и прошел внутрь, закрывая за собой дверь (хотя это было по большей части бесполезно) и двигаясь прямиком в ванную комнату. Или он не знал Шерила, или тот уже заметил, что карпов в его пруду стало меньше, и все организовал.
И конечно, конечно Тики очень хорошо знал своего брата! Ванна уже была наполнена горячей душистой водой, а на крючке уже висело полотенце. Только что красная дорожка от здешнего коврика до самой постели не была раскатана, но это было не так существенно. Мужчина разделся, хрустнул спиной — и с наслаждением погрузился в воду. В конце концов, чем ему еще было здесь заниматься, как не отмокать в ванне?
…раз уж милых красавиц в Ковчеге обесчещивать ему запретил сам Адам после слёзных просьб Шерила.
Эх, а ведь больше здесь особо-то делать ничего и не хотелось. Да и что Тики вообще мог делать? Учёный из него был плохой: как-никак, а в этой жизни он никаких школ не заканчивал, — да и в воспитатели он не годился. Что уж говорить про политику — ему досталась честь исполнять роль худо-бедной поддержки на балах и очаровывать дам своей блистательной улыбкой.
Не то чтобы Микк был особо против последнего (всё-таки ему частенько перепадало много приятного после таких балов), но иногда всё это начинало его бесить. И именно в такие моменты он сбегал в шахты к своим друзьям. И понять, что его бесило всё происходящее очень часто, можно было лишь исходя из того, что сбегал к друзьям он чуть ли не постоянно.
А семейные ужины, которые Адам проводил слишком редко, чтобы называть их «семейными», были и того хуже: Роад обязательно принесёт свою домашнюю работу, незаметно заставляя всех помогать ей, близнецы вновь будут заняты лишь собой, не обращая внимания ни на кого, Майтра с Трайдом будут обсуждать что-то слишком заумное для необразованного Микка, Вайзли всенепременно будет сидеть с важным видом и строить из себя высокопоставленную персону, Лулу же в своей холодной манере закроется ото всех и примется за ужин, половина Ноев вообще не придёт, а сам Адам любвеобильно будет улыбаться всем им и болтать без умолку.
Тики такие ужины бесили, а потому он посещал их с интервалом один к трём, и Граф прекрасно об этом знал, отчего перестал возмущаться его прогулам (подумать только, словно не семья, а школа какая-нибудь), собирая все задания в одну кучу и спихивая их Микку за раз, когда тот всё-таки появлялся в Ковчеге.
Так вышло и на этот раз: за столом собралась лишь половина Семьи, Роад снова принесла кучу тетрадей, Джасдеби заняли один стул, явно пытаясь столкнуть друг друга, но не преуспевая в этом, Вайзли то ли медитировал, то ли спал, Майтра мастерил что-то мелкое и состоящее из осколков фарфора, Шерил что-то обсуждал со степенно кивающей Лулу, а Фиддлер, скромненько пристроившийся где-то с краю, рисовал акварелью.
Сам же Адам умильно любовался сидящим по правую сторону от него Алленом, который, наплевав на все правила этикета (Алчность бросал на него сердитые взгляды), смачно хрустел куриной ножкой.
В общем, за ужином Тики мог только поесть — и то не всегда, потому что временами Роад донимала настолько, что совершенно пропадал аппетит, а уж говорить о разговорах и вовсе нечего. Так произошло и сейчас — он уныло поковырялся в тарелке вилкой, недовольно покосился на Уолкера, уминающего тройную порцию еды для обычного человека (старик еще незаметно подсовывал ему блюдо с пирожками), и наконец дождался того, что миленькая дочурка своего папочки спрыгнула со своего стула с тетрадкой по географии и целенаправленно шагает к нему.
Ну конечно, у кого еще спрашивать про Сиерру-Морену и Гвадиану, только у бродяги-Тики, который исходил всю Испанию и всю Португалию.
Ах, родимая Португалия…
Тики тряхнул головой и поспешно поднялся из-за стола, едва не опрокидывая свою так толком и не опустошенную тарелку с едой, но не обращая на это никакого внимания.
