— Ты и не увидишь, — Адам поднялся и подошел к нему, ласково касаясь его плеч и гладя. Его усталое лицо тоже отразилось в зеркале, и он постарался улыбнуться. Вышло криво, и это разожгло в Тики еще больше злости. Какой-то совершенно иррациональной и непонятной злости, непонятно откуда взявшейся и из чего выросшей.

— Почему? — голос у Малыша совсем сел, и он почти шептал, так и водя пальцами по стеклу. — Почему я его не вижу, Мана?..

Тики сжал руки в кулаки, чтобы хоть так сдержать себя от собственнического рычания, потому что этот Неа, он не должен был вообще в это все вклиниваться. Даже если он часть Графа. Даже если его уже нет. Уолкер ведь будет помнить о нем, и это будет мешать. Это будет чертовски мешать Тики сделать то, что он хочет. А Тики хотел трахнуть его и забыть о нём.

Наверное.

Постараться.

Но для начала… для начала стоило изгнать этого Неа из его памяти.

Но как это сделать, если Малыш только о нём и думал?

— Потому что он вернулся ко мне, Аллен, — мягко объяснил Адам, прижав мальчишку к себе и гладя его по спине и волосам. — Но часть его, она осталась в тебе. Он с тобой, слышишь? — он улыбнулся, заключая лицо Уолкера в ладони, и прикоснулся лбом к его лбу. — Но ни тебе, ни мне больше не суждено увидеть его, потому что он растворился в нас, — прошептал мужчина так, словно сам невыносимо жалел об этом, словно сам ужасно скучал по Четырнадцатому и желал вернуть его.

Аллен горько усмехнулся, покачав головой, и фыркнул.

— Моего мнения как всегда никто спрашивать не захотел, да? — просипел он, уткнувшись носом Графу в плечо и обнимая его дрожащими руками.

Адам хохотнул, прижимая его в себе сильнее.

— Ну это же Неа: он всегда редко интересовался чужими желаниями, разве нет? — лукаво протянул мужчина, чуть улыбаясь и краснея.

Аллен коротко рассмеялся.

— Ну да, он ведь даже в койку затащил меня против воли, — сквозь лающий смех прошептал он, и Тики почувствовал, как эта злость всё же опутывает его, как она топит в себе, обжигая до горящих углей. — Но всё-таки… зачем же все это тогда?

Адам тяжело вздохнул и уткнулся носом в растрепанные седые волосы мальчишки, начиная покачиваться из стороны в сторону и напевая себе что-то под нос. Какую-то песенку, похожую на колыбельную. Он напевал минуты две, прежде чем спина сухо всхлипывающего Уолкера наконец перестала вздрагивать, а когда Аллен успокоился, тихо произнес:

— Он знал, что ты однажды умрешь, — на это мальчишка вскинулся, глядя ему в лицо, и так и замер, — и больше не переродишься как именно Аллен. И не вспомнишь о нем, — Граф погладил его по щеке и снова попытался улыбнуться. Получилось так же криво, как и в прошлый раз. — Это его пугало.

Аллен сухо ухмыльнулся и покачал головой — словно совершенно сокрушенный, совершенно убитый этими словами.

— И что, — длинно вздохнул он, — он решил отдать мне свое бессмертие, что ли?

Старик только беспомощно пожал плечами, словно заправлял всем на самом деле Неа, и сам он не имел над происходящим — на тот момент и вообще — никакой власти.

— Мы оба понимали, что однажды снова соединимся, понимаешь? — как ребенку принялся объяснять Малышу он, необыкновенно человечный и теплый настолько, насколько никогда не был к Семье — потому что если бы он был таким с Семьей, Тики не требовалось бы никуда сбегать. — И тогда никакого толка от произошедшего не будет. Так что да, он решил, что так будет лучше.

Аллен иронично хмыкнул, потирая подушечками пальцев абсолютно сухие глаза, и сжал и без того тонкие бледные губы в узкую белую полоску:

— Господи твою мать, — от него так и повеяло сарказмом, и Тики, только-только распахнувший глаза, снова зажмурился. В этот раз — чтобы вобрать в себя это великолепие, впитать, отпечатать его в себе. — Вот же повезло с любовником. Взял, сука, и увековечил.

Малыш оказался совершенно потрясающим. Настолько, что хотелось выйти из стены, схватить его, утащить к свои комнаты и наслаждаться его порывистостью. Наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться.

Адам глухо рассмеялся, утыкаясь носом Уолкеру в макушку, и кивнул.

— Ты уж прости нас, дураков таких, — спустя несколько минут молчаливого сопения выдохнул он, и мальчишка иронично хмыкнул, закатив глаза. И возвращая себе эту холодность, эту подчиняющую ядовитость. — Но мы и правда хотели, чтобы ты стал частью нашей семьи, — ласково признался Граф, и Аллен фыркнул, скептично скривившись.

— А мнение одинокого учёного-химика никому не интересно, я понял. Что ты, что Неа, два эгоиста недоделанных, — проворчал он, лениво выпутываясь из объятий Адама, который тут же радостно засмеялся. — Но я всё ещё не простил тебя и всё ещё желаю выбраться отсюда, — спокойно договорил он, и мужчина подозрительно нахмурился.

— Зачем?

И столько волнения было в его голосе, словно он прекрасно знал, что Уолкер собирался делать за пределами Ковчега. И это что-то не было чем-то хорошим.

Аллен одарил его тусклым взглядом из-под ресниц и хмуро улыбнулся.

— Я не хочу испытывать эту боль и дальше, — сухо признался он, прикрыв глаза. — Если я умру, она исчезнет? В следующем перерождении… она исчезнет?

Адам улыбнулся — снова, снова этой кривой улыбкой, черт его побери — и покачал головой, одним махом определенно разбивая все надежды ублюдка-Уолкера.

— Нет, — отозвался старик. — Если не смиришься сейчас, то дальше… — он вздохнул, — эта боль станет частью твоей Сущности.

Аллен оттолкнул его, отошел в сторону, замер. И — вдруг принялся расхаживать туда-сюда. Он был словно маятник, и Тики даже зазевал на какой-то момент, пока он думал, глупый мальчишка не способный ни на что, кроме страданий и криков.

— А если я хочу, чтобы Неа был моей частью? — наконец он остановился и воззрился на наблюдающего за ним все это время Графом. Тот дернул уголком губ и потер рукой лоб, как будто его это совершенно доконало, но сделать с этим ничего нельзя.

— Он и так твоя часть, — пояснил он в очередной раз. — А ты… Неужели ты хочешь вечно испытывать эти боль и вину? — голосом он явно выражал сомнение как раз в том, что мальчишка не хочет этого.

Аллен в ответ только бросил на него уничижительный взгляд и ничего не сказал, снова принявшись расхаживать туда-сюда и возбуждать в Тики горячее желание воскресить этого блядского Неа, перерезавшего тридцать пять лет назад их всех, и убить его еще раз.

И это было странно, ужасно странно, особенно учитывая то, что раньше — буквально пару дней назад — он еще такого по отношению к Четырнадцатому не испытывал. Больше того — ему было на это просто плевать.

А сейчас… что же изменилось сейчас?

То, что новый Четырнадцатый вызывал в нём жажду и горячку? То, что этого мальчишку хотелось присвоить себе? Хотелось выжечь в нём своё имя? Себя?

— Ты совсем не меняешься, Аллен, — покачал головой Адам, вырывая Микка из своих мыслей. — Мне даже интересно, что за чувство ты будешь олицетворять, хотя… — здесь он усмехнулся, словно это был совершенно идиотский вопрос, — кажется, я и так уже знаю. Но, пойми, я не желаю тебе такой жизни. Я не желаю вновь смотреть, как ты страдаешь, — проникновенно говорил мужчина, смотря на Уолкера с этой мягкой родительской лаской в глазах. С той самой любовью, которой так не доставало Семье. — Освободись от этого бремени и найди цель. Ты привыкнешь со временем, но пока… — он почесал лоб, будто ужасно устал, будто не знал, как правильно сказать, но пока ещё не хотел заканчивать разговор. Аллен стоял на том же месте, где и замер, когда Граф начал говорить. Он стоял и смотрел на мужчину нечитаемым взглядом. — Я понимаю, что пока это очень сложно, но… ты же не один.

Аллен бледно усмехнулся и устремил взгляд куда-то в потолок. Зажмурился, поморгал — будто останавливал слезы — и вдруг выдал задумчиво, как будто уже обмозговывал все возможности:

— Найти цель, да? — последнее слово он как-то очень насмешливо протянул — словно цель была, но он все не знал, стоит ли она достижения. — Отвлечься? Ну-ну…