Тики сжал зубы, злясь на то, что, кажется, ощущает что-то помимо чистого интереса ко всему происходящему, и еще — на то, что как будто даже… ненавидит Четырнадцатого больше, чем обычно.

То есть… ненавидит. За что-то.

За то, что тот любил Уолкера?

Или за то, что сам Уолкер что-то к нему испытывал?

Уолкер, которого Тики хотел прижать к стене и хорошенько поиметь.

Которого Тики хотел целовать до потери сознания, прикусывая раз за разом его длинный лживый язык.

Которого Тики застолбил еще, кажется, тогда, когда они начали играть в карты в поезде.

— Но ты спас нас, — обрывая сумбурный ход мыслей мужчины, произнес Адам. — Его. Спас. — Он пожевал губами. — И мы… мы давно хотели, чтобы ты стал связующим звеном.

Аллен вскинул на него удивлённый, непонимающий взгляд, и Граф поспешно забормотал:

— То есть… ну… просто… мы хотели, чтобы ты… был с нами… Неа… он хотел… — мужчина отвёл глаза, закусив губу, и неловко улыбнулся. — Но всё пошло наперекосяк и план провалился.

Тики весь напрягся, вслушиваясь в шёпот Адама, словно бы виноватого в чём-то, словно бы извиняющегося перед мальчишкой, будто тот был кем-то больше, чем просто… пробудившийся Ной.

— Ты не виноват, — мягко улыбнулся Аллен, и Микк поражённо замер, не веря своим глазам. Этот паршивец улыбался. Искренне улыбался, а не кривил губы в усмешке — как обычно.

— Я сошёл с ума, не смог сдержать сущность, ранил Неа, а ты… ты всё-таки нашёл выход. Как и всегда находил, — Адам глухо рассмеялся, пряча лицо в ладонях, такой невероятно ранимый и хрупкий в этот момент, что было даже удивительно смотреть за таким Графом.

Аллен погладил его по голове, чуть улыбаясь, и выдохнул:

— Ты ненавидишь меня? За то, что лишил тебя Неа. Твоей половины.

Адам вскинул на него глаза, судорожно вздохнув, и замотал головой.

— Н-нет! Конечно, нет! Ты же… ты спас нас от безумия, Аллен, как я могу тебя ненавидеть? Я же… я же.— он беспомощно поднял плечи, неуверенно улыбнувшись. — Я же люблю тебя, глупый.

Мальчишка опустил голову к плечу, медленно проводя пальцами по лицу мужчины, аккуратно уселся ему на колени, приблизившись к лицу, и, касаясь губами мочки, шепнул:

— Тогда что ты говорил там про звено?

Граф, однако, только мотнул головой в ответ, показывая, что больше ничего не скажет, и зажмурился, как будто то, что он ничего не видит, могло ему помочь еще и ничего не слышать.

А вот Тики наоборот едва не вывалился из стены, потому что Уолкер… он… он был…

Он был таким, что во рту у Третьего апостола мгновенно пересохло от одного только взгляда на него.

— Ну-у давай же, милый мой, не тяни кота за яйца, — между тем даже и не подумал перестать издеваться Аллен. — Мне ужасно интересно. Что же ты скрыл от меня, Мана? — это имя — совсем другое, чуждое, странное (теплое) он выдохнул Графу прямо в губы, и Микку на секунду показалось, что еще немного, и они… поцелуются.

Но старик, кажется, ничего такого по отношению к Малышу не ощущал. И, в общем, неудивительно, потому что и раньше его опека, она была как будто… как будто какой-то родительской.

Тики наморщил лоб в попытке разобраться в происходящем, но так и не преуспел.

-…ненавижу, когда ты такой, — вздохнул Адам, пытаясь отстраниться, и мотнул головой, словно стряхивал с себя наваждение. Как гипноз или колдовство (или совершенно убийственное обаяние?), которые Уолкер все продолжал на нем испытывать, не сдаваясь ни на минуту в своей нескрываемой жажде узнать правду.

— А ты ответь на мой вопрос, — обманчиво-ласково посоветовал он, накручивая на палец его волосы, — и я перестану~

Не переставай, не переставай, не переставай.

Тики смотрел на его соблазнительно изгибающееся тело, на эту плутоватую улыбку на блестящих от слюны губах, на дьявольский огонь в вспыхивающих золотом глазах, и ему хотелосьхотелосьхотелось до боли этого живого мальчишку. Который точно будет взбрыкивать и не даваться, который будет кусаться и ругаться, ядовито улыбаться и царапаться, который будет… будет…

Который будет таким, что у Микка внутри всё затрепещет.

Аллен мягко провёл самыми кончиками пальцев по лбу Адама, заправляя встрёпанные пряди за уши, погладил ладонью по груди поверх рубашки, прикоснулся губами к щеке, и был таким… таким… таким, что у Тики уже всё внутри трепетало.

— Что, совсем-совсем? — игриво поинтересовался Уолкер, выдыхая мужчине в ухо и заставляя того вздрогнуть, и лукаво протянул: — Ну-у-у~ Я же могу и дальше тебя доставать, пока ты не грохнешься в обморок, как в старые добрые, мой хоро-о-оший~ — обманчиво ласково пропел он, продолжая блуждать пальцами по лицу, шее и плечам Графа, вынуждая его краснеть, пытаться отстраниться и мелко мотать головой.

Тики почувствовал, как… как… как задыхается, наверное. Сердце у него зачастило, ладони вспотели, а по телу прошла горячая истома, скручивающаяся в тугой узел в животе.

Неужели Уолкер, этот ледяной мальчишка, мог быть таким потрясающим?

— Мы хотели передать тебе часть нашей сущности для равновесия! — вдруг пробормотал Граф на одном дыхании, крепко зажмурившись. Он был невероятно красным и смущённым, и было удивительно его таким видеть: таким настоящим, а не наигранно-буфаторским.

Аллен довольно улыбнулся, легко хохотнув, и провёл носом по линии подбородка, вызывая из груди Адама судорожный вздох. Тики сглотнул.

— И-и-и? Неужели это значит, что… — вдруг он замер на мгновение, и на его лице заиграла опасно-сладкая усмешка, а Граф закусил губу, словно прекрасно знал, то может последовать за этим. Мальчишка чуть отстранился, наматывая чёрные волосы на кулак, и неожиданно зло прошипел ему в губы: — О, что одной жизнью этот цирк не ограничится?

Граф зажмурился, вжал голову в плечи — вот уж чего Тики от него точно не ожидал — и показался тут же таким испуганным, что даже удивительно.

— Н-ну… я… поэтому я и не хотел тебе говорить так рано… — проблеял он загнанно, и черт, это было так забавно, что…

Тики до крови закусил щеку, чтобы не выдать себя предательски громким смехом, и на секунду зажмурился — до красных кругов перед глазами, до боли, чтобы избавиться от этого мерзкого наваждения хоть на какой-то момент.

— А КОГДА ТЫ БЫ МНЕ СКАЗАЛ?! — внезапно вскочив на ноги и тут же переменившись в лице, заорал Малыш. И — последующие несколько минут Третий апостол слушал, как он долго и со вкусом (и совершенно без передышки) крыл Графа благим матом.

Потрясающе.

Тики чувствовал, как это наваждение, мерзкое в своём заманчивом желании, в этой жажде, затапливало его с каждым новым словом, с каждым нервным взмахом болезненно тонких ладоней, которые хотелось тут же поймать и целовать, кусать, сжимать, с каждым последующим виражом сильного (на удивление) гневного голоса. Ему хотелосьхотелосьхотелось этого мальчишку ещё сильнее — чтобы тот стонал под ним, царапался и зло пинался. Чтобы кривил искусанные губы в ядовито-сладкой усмешке и соблазнительно водил пальцами по груди. Чтобы принадлежал только ему.

Аллен вдруг замер на полуслове и медленно перевёл на вжавшегося в спинку дивана Адама неверящий взгляд.

— Но тогда… — внезапно осипшим голосом шепнул он, и лицо его в одно мгновение побледнело. — Неа… — Тики крупно вздрогнул, зло поджав губы. — Где он? — глаза его потухли, и он потерянно взглянул на свои ладони, оседая на пол и становясь до ужаса хрупким и тусклым. — Если он не переродится, то… где он? — Уолкер вскинул голову, отчаянно-растерянно взирая на Графа, и тот виновато улыбнулся.

— Я же говорил, Аллен…

Но договорить ему не дали — мальчишка ожесточённо выкрикнул дрожащим голосом:

— Но я его не вижу! — он судорожно, со свистом втянул воздух и взглянул в зеркало, шаря глазами по всей его поверхности, словно желая что-то найти. Хотя… Тики и так прекрасно понимал, что искал он Неа. И это понимание разжигало в груди что-то… злое и тёмное. — Не вижу! — отчаянно повторил Аллен, пряча лицо в ладони и оттягивая себя за волосы, будто норовя отодрать их с кожей. — Его нет!