— Он иногда такой истеричка, — со смешком выдохнула девушка спустя несколько минут.

Тики и Неа рассмеялись, и Изу завторил им снова своим ласковым мелодичным смехом.

— Ну что, — отсмеявшись, поинтересовался Микк, чувствуя, как настроение улучшается и хочется снова обнять девушку и прижать к себе, — пойдем прогуляемся, бешеная зубатка?

Ему было немного совестно за то, что он так относится к долгое время бывшему его другом парню, но Алана… она ведь была совсем не такой, какой Дик ее рисовал. Именно поэтому мужчина постарался задушить стыд и забыть о нём — он ведь просил приятеля присмотреться, разве нет? И он уж точно абсолютно не виноват в том, что тот сам нарывается на грубость.

Русалка чмокнул Изу в щеку (совсем как мать, о море и ветер, если бы это было так) и с легкой улыбкой кивнула.

— Конечно, отчего нет? Тут же столько всего интересного! — она заблестела глазами, снова пробуждая в Тики все эти неправильные, ненужные желания, и закружилась вокруг своей оси, явно пребывающая в прекрасном настроении или просто очень качественно прикидывающаяся, что это так.

— Больше не страшно? — Неа понимающе хохотнул и покачал головой. Его настроение тоже определенно немного пришло в равновесие. — Конечно. У нас тут красиво и люди не злые все-таки. Да и то сказать… — он задумчиво почесал в затылке, — отчего быть злым, если всего в достатке, правда?

Алана как-то странно хмыкнула, с такой неприкрытой иронией, такой зрелой мудростью в глазах, что Тики на мгновение заледенел, с колким осознанием вспоминая, что рядом с ним стояла не человеческая двадцатилетняя девчонка, а верховная морская жрица, которой было уже около пятисот лет. Та, кто где-то с неделю назад (а казалось — уже целую вечность) безжалостно напоила кровью двух чудищ и низвергла их в бездну.

— Существует много причин, чтобы быть злым, когда всего в достатке, уж поверь, — со смешком обратилась русалка к Неа, тут же заинтересованно приподнявшего бровь, а Тики, отчего-то чувствовавший себя так, словно ему весь воздух из лёгких только что выбили, постарался избавиться от мыслей, что все они для древней царевны были лишь несмышлёными детёнышами. — Была у нас одна ведьма, Зиргена, славившаяся своим голосом и роскошным садом, которому по красоте даже оранжерея моей матери в подмётки не годилась, — начала она пояснять мягким льющимся подобно неторопливому ручью голосом, и Изу увлеченно приоткрыл губы, заслушиваясь. — Но однажды ей показалось, что никто не достоин петь океану, кроме неё, что именно она должна быть той, чьим голосом будет наслаждаться наш господин, — Алана прикрыла веки и коротко улыбнулась, словно рассказывала легенду, и Тики ощутил, как волнение и беспокойство покидают его. — Она украла возможность петь и говорить с океаном у единственной тогда дочери царя, Элайзы. Из-за этого господин наш разгневался и лишил Зиргену голоса. И тогда она в гневе поубивала половину слуг во дворце, после чего сбежала в восточные впадины, где крала голоса русалок, надеясь вновь когда-нибудь заговорить, — зловеще закончила девушка, наводя своей нарочито мрачной интонацией забирающийся под одежду холодок. Изу, прижавшийся за время рассказа к боку Тики, завороженно слушающего захватывающую историю, тихо выдохнул:

— И что с ней случилось?

Алана взглянула на него с едва уловимым лукавством в глазах и, улыбнувшись, медленно, чтобы мальчик вникал в чужой язык, заговорила:

— Даже когда Зиргена поняла, что голос ей не вернуть, она продолжала искренне верить, что крылатки недостойны звания верховных жриц, а потому решила пойти на царскую семью войной, чтобы свергнуть моего отца и создать новую империю, с новым правящим родом и с новыми жрицами. Ей было невдомёк, что только крылатки были способны говорить с океаном, и способны они были на это сами по себе, а не потому, что были царевнами, но Зиргена была зла и полна ненависти, а потому каждый, кто вставал на её пути, умирал в мгновение ока. И когда она добралась до моего отца, ослабленного недавним бунтом в ледяных крепостях, уверенная, что теперь всё будет так, как ей угодно, внезапно к ней подкралась словно бы ночная тень, и ведьма оказалась обездвижена, — Алана, вошедшая во вкус, рассказывала так эмоционально, так ярко и сочно, что Микк просто заслушался, как и Неа с Изу. Вот неожиданно она всплеснула руками, заставляя мужчин вздрогнуть — и разулыбалась. — Это был Рогз, мой старший брат, он мог сливаться с окружающей средой, менять свой облик, а потому смог подобраться к ней незамеченной и уколоть шипом. А потом, — она глубоко вздохнула, очень расслабленная и довольная своим рассказом, — он заставил её выпить своей крови. Зиргена умерла, и те черные времена, когда она наводила ужас на все южные и восточные моря, назвали Безголосыми, — с улыбкой закончила Алана, удовлетворённо кивнув, и слегка смущённо прикоснулась к своему носу. — Что-то я разговорилась, — неловко хохотнула она, но Неа успокаивающе погладил её по ладони.

— Ты очень редко рассказываешь про свой народ, так что послушать было очень интересно, — заверил он, и Тики вдруг нахмурился.

— Ты говорила, что Элайзу лишили голоса… — начал мужчина, неопределённо пожав плечами, так до конца и не сформулировав вопрос, но Алана прекрасно поняла его.

— Её лишили не голоса, а возможности петь и говорить с океаном. Сестра слышала океан, но не могла ему ответить. Да и пела она из-за этого настолько ужасно, что у меня постоянно уши сворачивались, — задорно рассмеялась она и встала из-за стола. — Но я любила её безумно, а потому смирно терпела, — на её губах расцвела улыбка, ностальгичная, грустная, но невероятно красивая и светлая. — Идём гулять?

— Ну-у-у, — Неа, опомнившись после рассказа, усмехнулся, — это уже с жиру ваша Зиргена бесилась. Мрази-то, они везде есть, но у нас, в отличие от других стран, их убивают сразу, — тут он нахмурился и задумчиво произнес: — Понимаешь… в одном ты права. По сравнению с русалочьим век человека короток, и то, что члены императорской семьи могут очень долго жить — и до двухсот, и до трехсот лет — это в каком-то смысле удобно. Нас не… не воспринимают как обычных людей, но в то же время… не знаю, как объяснить это, если честно! Тики, помоги мне!

Микк рассмеялся и кивнул на выход из помещения. Погода стояла отличная, так что сидеть на одном месте он просто не видел смысла.

— У нас очень медленно меняются законы, — охотно пояснил он, — потому что члены императорской семьи, стоящие на всех ключевых постах, понимают, что лучше проводить новые реформы постепенно. В других странах, где правители живут не так долго и сами по себе достаточно разобщены в плане взглядов на политику, плавно делать что-то не получается. Одно изменение перебивается другим, отменяется или что-то еще. Люди не успевают привыкнуть к смене обстановки, все происходит очень резко, и оттого народу не комфортно.

Они вышли на улицу, и Алана закусила губу, внимательно слушая и в то же время успевая глазеть по сторонам, чтобы рассмотреть то, чего не увидела вчера.

— И что же, — в конце концов задумалась она, — одно изменение император за счет своего долгожительства может вводить долгие годы, да? Но так же не всегда было, правда?

Изу, семенящий рядом и не всегда поспевающий за отчего-то разогнавшимися взрослыми, споткнулся, и Тики поспешно подхватил его на руки, замедляя шаг. Неа улыбнулся, наблюдая за ними, и кивнул.

— Не всегда, конечно, — согласился он с русалкой. — Но в целом ты права. Пока вводится один какой-то закон, рождаются новые поколения жителей. Маленькие дети приходят в наш мир уже когда закон вступает в силу, и потому происходит так, что… Ну, как будто так, как приказал император, было всегда. Хотя продолжается это где-то всего лет триста — все не сразу вошло в свою колею после смерти Элайзы и Дориана.

Тики хмыкнул. Ничего себе — не сразу! А как же череда кровопролитных войн за власть в Поднебесной? А как же великий траур и мятежи?

Сейчас империя, стараниями семьи, действительно стала похожей на утопию — потому что всего хватало, и люди были довольны, но раньше… это было не так.