Как… женщину?

И Алана ощутила, какие у него губы — сухие, горячие. Самые замечательные на свете.

Прикосновение продлилось всего миг или, может, самую малость дольше, а потом Тики отстранился — горячечный, исступленный, почти больной — и уткнулся носом в ее косы, глубоко вдыхая и гладя ее по спине.

Он шептал какую-то восхитительную чушь — то ли просил прощения, то ли что-то такое еще, но Алана… она думала о другом.

Она ежеминутно облизывала губы и жмурилась, жмурилась, жмурилась, стремясь хотя бы мысленно продлить ускользающий момент.

Стремясь понять, почему Тики, действующий по сути почти так же, как действовали Шан и Роц, не вызвал у нее не капли отвращения. Одно только горячечное нетерпение во плоти, снова налившееся тяжестью в грудях и отдавшееся томлением внизу живота.

Это было… так странно. Так… удивительно.

Это и был поцелуй?

Алана хихикнула, чувствуя себя нашкодившей девочкой, которой хотелось нашкодить ещё, потому что все это было слишком волнительно и приятно, пусть стыдно до трясучки и желания провалиться под землю.

Тики все также дышал ей в макушку, опаляя горячим дыханием, и его руки вновь казались такими властными и сильными, что прерывать этих объятий не хотелось совсем.

Ей так понравилось, потому что это был именно Тики?

Алана совершенно растерялась, хотя, по правде говоря, сам поцелуй длился всего ничего и, наверное, не заслуживал столько внимания в силу своей некоторой шутливости, к которой они пришли под конец очередного захода этой странной игры.

Но девушка не могла избавиться от ощущения сухого тепла на своих губах, не могла отпустить этот непонятный трепет и собственное смущение.

Она любила играть, это верно. Когда-то давно она вообще была крайне эмоциональным и живым ребёнком. А потом ото всей игривости остался лишь идиотский обычай считать потопленные корабли.

До прибытия Тики их было двести семьдесят четыре.

Душа Аланы, видимо, и правда была черна как беззвездная ночь.

Запертая в бухте ведьма, которую высвободил ничего не знающий о её грехах храбрец.

— Странно, — наконец шепнула она, приоткрыв глаза, и, чуть отстранившись, вгляделась в лицо мужчины.

— Странно? — тот тихо рассмеялся, целуя ее в волосы и спускаясь губами к виску, ласковый — и темный, опасный.

Желанный.

— Очень, — девушка вскинула голову, чтобы дать больше доступа к своему лицу; чтобы он продолжал мягко ее касаться. — Там… когда Шан и Роц…

Микк замотал головой — такой же пьяный без вина, как и секундой ранее — и мягко погладил ее по щеке.

— Забудь о них. Давай… я буду помнить, — едва слышно попросил он.

Огонь трещал, с огромного стола тянуло аппетитными ароматами, люди вокруг смеялись и танцевали, и Алана… она согласно закивала и не тесно прижалась к Тики, чувствуя, как трутся их бедра и боясь даже лишний раз вздохнуть.

Мужчина кивнул — и склонил ее голову к себе на плечо, словно баюкая лаской.

А потом… откуда-то сбоку раздался жутчайший грохот, и даже музыка на какой-то момент смолкла.

Девушка непонимающе вскинулась, порываясь обернуться в сторону шума, и услышала, как Тики со смешком глухо выругался, чуть качнув головой.

— Кажется, Салеман сыграла прекрасно, — фыркнул он и со вздохом отстранился от Аланы, на короткое мгновениями задержавшись пальцами на её бедрах.

Интересно, известно ли ему, что именно эти прикосновения к бедрам всегда вызывали столько трепета и истомы, что хотелось просто вытянуться во весь рост и получать удовольствие?

…вряд ли. Иначе бы вряд ли Тики так вел себя. Позволял бы этой игре продолжаться.

— Пойдём успокаивать нашего венценосного истеричку? — шутливо поинтересовалась Алана, лукаво усмехнувшись, и Тики обреченно вздохнул, соглашаясь.

Неа нашёлся у одного из зданий, рядом с разбросанными бочками и разбитыми бутылками. И девушка пораженно замерла — потому что душа его, обычно покрытая словно бы серой дымкой, сейчас была абсолютно чёрной. Она в испуганном оцепенении прижалась к Тики, недоуменно взглянувшему на неё, и сглотнула, в полнейшем шоке глядя, как некогда красивая душа старшего Уолкера полыхает гневной тьмой.

И, наверное, сработала привычка.

Алана сделала то же, что и всегда, когда к её бухте подплывали корабли с носителями грязных душ — она подняла руку и облила Неа водой, заставив его закашляться и в ошалелом удивлении уставиться на неё.

Черноту как будто водой смыло. Даже дымки не осталось. Как будто не осталось злости.

Алана нервно облизнула губы и, не отстраняясь от Тики ни на секунду, нахмурилась. Надо было как-то совладать с собой, как-то объяснить свое действие. Она скрестила на груди руки, стараясь также всячески касаться Микка, словно он был ее опорой, и выпалила:

— Чего ты крушишь все?! Как пират безмозглый! Люди составляли, наверное, а ты раскидываешь! Утоплю!

Неа смотрел на нее молча с минуту, как будто не мог понять смысла адресованных ему слов, а потом… расхохотался. Тики мягко прижал Алану к себе и задумчиво хмыкнул.

— Как интересно, — выдал он наконец. — Крушишь тут все, ломаешь… Как после смерти госпожи императрицы. Чего такое?

Старший Уолкер бросил на него косой взгляд и прижал руку к груди, словно стараясь удержать себя от нового приступа нервного хохота.

— Там… вертихвостка какая-то Ману окручивает, — язык у него заплетался, будто он был пьян. — А я тут… злюсь… и не пойму, почему, — здесь мужчина воззрился на них и вздохнул — как-то очень горько и очень осмысленно для нетрезвого человека. — Почему я так злюсь, Тики, скажи мне?

Алана вздрогнула, вдруг проникаясь ужасной жалостью к вмиг ставшему уставшим и обреченно выглядящему Неа, и перевела взгляд на благостно улыбнувшегося Микка.

— Ты же только что ответил на свой вопрос, дружище, — подошёл он к мужчине и легко похлопал его по плечу. Тот нахмурился, непонимающе взглянув на него, и Тики хмыкнул, будто этот самый ответ был настолько простым и лёгким, что все в округе знали его. — Там же какая-то вертихвостка твоего Ману окручивает, — многозначительно поиграл он бровями, и Неа возмущенно надулся, словно не верил, что причина была именно в этом.

— Он мой брат, и я люблю его, — с каким-то уж очень сомнительным протестом заметил он, скрестив на груди руки.

— Ага, — Микк благосклонно закивал, — и сам-то ты в этой веришь? — ухмыльнулся он с донельзя довольным видом. — Ты сколько девок-то от любимого брата отвадил?

Неа как-то сразу спал с лица и потер рукой лоб, словно его только что заставили признать что-то, что до этого он всячески отрицал.

— Но я думал, что он… он ведь не хочет этого, — выдохнул мужчина в конечном счёте. — Я знаю, что я в него… люблю его, ладно? Но он этого не хочет.

— Он хочет, — осмелилась наконец-то подать Алана голос. — Он просто пытается навязать тебе свои решения.

Неа настороженно посмотрел на неё и хотел уже что-то сказать, как Тики вдруг возмущенно воскликнул:

— Что-о-о? Ты знал?

Уолкер закатил глаза, словно вера Микка в то, что он был полным идиотом, его раздражала, и сварливо отозвался:

— Ты меня совсем за идиота держишь?

Тики смущенно запнулся, став таким потерянным, таким милым в своей внезапной беспомощности, что девушка вспомнила про его опасность, темную силу, которая подчиняла, обездвиживала, с приятным удивлением — как, оказывается, легко можно было сбить его с ног. Каким, оказывается, ещё ребёнком он был.

— Нет! Конечно, нет! То есть немного да, особенно в этом плане, но определённо нет! — поспешно затараторил он, и с каждым новым словом лицо Неа темнело, а его душа зло металась в грудной клетке, наполняясь с каждой секундой непроглядной тьмой.

Алана встревоженно закусила губу, и Уолкер раздраженно отмахнулся от пытавшегося оправдаться Тики (это было странно хотя бы потому, что раньше она за ним такого не замечала), после чего обратился к девушке:

— С чего ты взяла, что хочет?

Алана облизнулась и, мягко улыбнувшись, прикоснулась ладонью к его груди.