— Да-а-а, — довольно протянул он, грея девушке дыханием макушку, и предвкушающе улыбнулся. — И здесь у хозяйки есть своя лавка, она сможет тебе найти что-нибудь нарядное, — радостно проговорил Тики, и Алана с сомнением заглянула на своё просторное ночное платье, а потом задумчиво нахмурилась, вспоминая про красивый ханбок, расписанный птицами.

— А зачем? — недоуменно приподняла она брови, и Микк чуть ли не поперхнулся, неловко скривив губы. — У меня же, вроде как, есть что надеть… — поспешно пробормотала девушка, не желая напрягать мужчину ещё больше. Ей было ужасно стыдно, ужасно неудобно за то, что Тики так заботился о ней, а сама Алана ничего в ответ отдать не могла.

— Ну… я думал, тебе может быть… — забурчал он, в каком-то странном, но невероятно милом и желанном смущении отведя взгляд.

— Хорошо, — хохотнула Алана, от удовольствия зажмурившись, и прижалась к груди Тики, чувствуя, как заполошно бьётся его сердце. Щеки горели, в груди было тяжело и необъятно, и дышать — дышать было сложно, но так невероятно легко, что даже удивительно. — И почему ты такой заботливый?.. — все-таки выдохнула она — и сама испугалась своего вопроса.

Ведь Тики же стал таким… из-за того мальчика, разве нет?..

Мужчина зарылся пальцами в ее растрепанные косы, и Алана тут же ощутила, как не только лицо полыхает, но и все тело сразу в один момент словно бы загорается, таким близким и желанным был этот мужчина, так хотелось его… заполучить? завоевать? влюбить в себя?

— Я очень… — Тики прижался горячими губами к ее виску и замолк, запнулся, замер так на мгновенье — и скользнул губами к ее румяной от смущения щеке. Он никогда раньше так не делал. — Я очень к тебе привязан, — Алана зажмурилась, почти ощущая, как это близко к тому, чего бы ей хотелось, и улыбнулась, чувствуя, как тает приятное прикосновение. — А теперь спи. Кошмаров не будет.

И девушка послушно постаралась уснуть, крепко прижавшись к его груди и помолившись отцу-океану.

И кошмаров действительно не было — ей было просто тепло и надежно, как будто объятия Тики ощущались даже сквозь крепкий сон.

А проснулась Алана в той самой позе, которой так стыдилась минувшим вечером и в которой так хотела оказаться.

Мужчина спал крепко — обнимал её за талию, смешно наморщив нос, когда она попыталась слезть с него, и слегка посапывал, выпуская изо рта небольшие порывы ветерка, которые поднимали сияющие в солнечном свете пылинки, отчего девушка сдавленно хохотнула, невероятно повеселевшая от этого странного, но неимоверно забавного действа, и чуть подтянулась к подбородку мужчины, ощущая собственным животом, как перекатываются его мышцы, крепкие и плотные.

Румянец залил щеки, стоило только подумать об этом, и Алана заинтересованно начала вглядываться в лицо Тики, стремясь отвлечься и ища некоторые детали, которых раньше не замечала. Раньше — когда даже не имела возможности так бессовестно рассматривать его и при этом оставаться незамеченной.

Кожа у Микка была обветренная, сухая, какая-то даже тонкая, словно натянутый на ящик иссохший бархат (Лави пару раз приносил с собой человеческие ткани, горя желанием научить девушку шить), и под глазами у него обнаружилась паутинка мелких морщинок, а родинка на левой скуле внезапно оказалась похожей на спящего старого краба — и Алана, не сдержавшись, дотронулась до неё, улыбаясь этой весёлой ассоциации, а потом провела пальцами вниз, касаясь колючей щетины. И вдруг, поддавшись порыву, припала щекой к его лицу, легонько повертев головой из стороны в сторону, чувствуя, как ей стало щекотно, и отстранилась, пытаясь запереть рвущийся наружу хохот.

После она глубоко вздохнула, и, всё-таки хихикнув, уткнулась носом Тики в шею, ощущая себя такой счастливой, что даже удивительно.

Дальше — шея. Девушка постаралась не слишком ерзать на Микке, чтобы не разбудить его, и скользнула кончиками пальцев по его кадыку и ниже. У Тики была мощная шея, и, наверное, даже попробуй, Алана не смогла бы обхватить ее ладонями, хотя по сравнению с тем же широкоплечим степенным Мари, худощавый и жилистый, мужчина был каким-то почти что хрупким.

Интересно, как такое тело — обычное человеческое тело — могло хранить в себе такую мощь? Или мощь Тики рождалась не в его теле?

Алана задумчиво нахмурилась и мягко погладила подушечкой указательного пальца бьющуюся у Микка под кожей жилку, прикусывая губу и едва сдерживая порыв прикоснуться к ней губами.

Интересно, люди целуют друг друга только в щеки или в лоб, или все же она действительно не ослышалась, когда Роц говорил про этот… странный и совершенной противный «поцелуй», после которого Шан лишился языка?

Теперь мысль об этом была наполнена потаенным злорадством, заставившим усмехнуться.

Девушка спустилась пальцами к груди Тики — дорожка горячей манящей кожи, не скрытая недошнурованной рубахой — и тут же завернула к плечам, спрятанным под тонкой тканью. Мужчина глубоко вздохнул и наморщил лоб во сне, вынуждая Алану вернуться к этой морщинке и осторожно ее разгладить.

Умиротворенным и спокойным Тики нравился ей намного больше. И еще — невозможно вдохновенным, когда вис на вантах или с хохотом посылал в Неа потоки ветра.

Это тоже было, надо сказать, интересной темой для разговора. В народе Аланы все подчинялось четкой иерархии, и исключений не было — кроме королевской семьи. А как было в Поднебесной? Кем здесь были повелители, чем они могли повелевать помимо ветра и по какой причине?

Мысли эти были, несомненно, очень интересными, но виднеющийся из-под рубахи тонкий белесый шрам интересовал её пока намного больше. Девушка провела пальцами по загорелой коже, ласково прикоснулась к ключицам, обведя ямочку по кругу, и огладила заживший след о давнего увечья, думая, сколько же ещё шрамов хранит его тело.

Подчинившись порыву, она уткнулась носом ему в шею, просто не зная, как ещё можно выразить свою привязанность, свою влюбленность (двигать ногами она боялась — Тики бы тогда точно проснулся), и потерлась лицом о теплую, пахнущую солнцем (нагретыми солнцем камнями, на которых ей так нравилось лежать и наслаждаться теплом) кожу.

— Ты такой красивый, — шепнула девушка на русалочьем с глупой улыбкой и крепко зажмурилась, опасаясь, что мужчина сейчас раскроет глаза. С несколько минут она вслушивалась в мерное дыхание и спокойный стук сердца, после чего, невероятно смущаясь своего бесстыдства, выдохнула: — И я, кажется, люблю тебя.

Все равно же Микк ничего не услышит, а даже если и услышит (о океан, если он сейчас не спит и просто терпит её выходки, Алана же от стыда сгорит просто!..правда, кажется, ради этого и сгореть не жалко), то ничего не поймёт.

Вдруг в дверь робко постучали, и девушка взволнованно скатилась с Тики, прижавшись в его боку и краешком глаза посмотрев на вошедшего.

Это был Изу. Смущенный, сконфуженный, виновато переминающийся с пяток на носки и нерешительно закусивший губу.

Алана умиленно улыбнулась и, осторожно приподнявшись, тихо позвала его:

— Иди сюда, Изу.

Мальчик широко распахнул глаза и закусил губу, но девушка закивала и махнула рукой, садясь и хлопая по покрывалу рядом с собой.

Изу (веселые цветные штанишки и умилительная курточка для сна — может ли быть так, что Тики подобрал этого мальчика, потому что искренне верил в то, что люди перерождаются?..) робко улыбнулся и проскользнул в комнату, плотно прикрыв за собой дверь и прошагав к кровати почти на цыпочках. Наверное, это из-за того, что Тики еще спит, да?

Алана бросила на мужчину короткий взгляд, замечая, как он чуть улыбается во сне, и почувствовала, что ей немедленно необходимо кого-то обнять. Чтобы отдать кому-то эту нерастраченную нежность, которая буквально на части разрывала ее изнутри. Именно поэтому, как только Изу, обойдя кровать, присел рядом с ней, девушка тут же притянула его к себе и уткнула нос в светлую макушку, щурясь на пробивающееся сквозь воздушные шторы солнце и не сдерживая улыбки.

Мальчик вскинулся, радостно заулыбался, засиял глазами — и завозился, поворачиваясь к ней лицом и обнимая ее к ответ.