Мужчина обеспокоенно нахмурился, явно что-то поняв, но ничего не сказал, и девушка стушеванно фыркнула, потрепав зажмурившегося Изу по волосам.

— А вот и разнообразие в нашем рационе! — Неа ворвался в комнату подобно вихрю, разгоняя своим свежим ветром застоявшееся молчание, для Аланы оказавшееся слишком тяжёлым, и с широкой улыбкой подскочил к столу. — Аромат свинины я и за километр учую! А тут ещё и запеченная с сыром! — воодушевленно облизнулся он, потирая ладони, и Мана, зашедший следом за ним, лишь обреченно закатил глаза.

Алана прикусила губу, сначала не решаясь спросить, но в итоге все-таки вздохнула — ей было слишком интересно.

— А что такое сыр?..

Неа склонился над подносом и в широкой улыбкой принюхался. И — хлопнул в ладоши.

— Сыр делают из молока, это… — он запнулся, явно решив, что объяснять дальше нет смысла, и махнул рукой. — В общем, это вкусно! Сейчас попробуешь!

Мана хохотнул в кулак и пообещал Алане, что потом даст ей книгу, но та на это только вздохнула. Она все еще не знала, как признаться в том, что не умеет читать и писать ни на одном языке, кроме родного. В родном языке она знала все диалекты, что уж тут говорить, но вот языки южного берега, а уж тем более северного… Все было печально, в общем. Лави, который обещал ее научить, давно пропал, а больше спросить было особо и не у кого.

— Встаем, малыш, — Тики чмокнул зевнувшего Изу в макушку, и Алана не сдержала улыбки, выбрасывая из головы всяческие нюансы. Это было так… по-домашнему, что ей тут же самой захотелось оказаться под ласковой рукой. — Давай поужинаем, а потом дочитаем, ладно?

Мальчик кивнул и, на секунду обняв мужчину за шею, тут же смущенно отстранился и соскочил с кровати, направляясь к столу. Микк широко разулыбался — как будто и правда был его родным отцом — и Алана в очередной раз поймала себя на влюбленном взгляде в его сторону.

Интересно, её муж будет также трепетно относиться к детям? Также мягко целовать их в лоб и читать сказки? У морского народа тритоны, обычно, детьми не занимались — лишь некоторые из них посвящали себя их воспитанию наравне с русалками, но то были традиции, взращенные веками, а потому никто и не жаловался на то, что отцы частенько не бывали дома, предпочитая уюту жилища ветер и шторма буйного океана. Да и только тритоны были способны защитить и сохранить их народ, а последние четыре столетия они именно этим и занимались. Алана вздохнула, протерев глаза, встала вслед за лениво потянувшимся Тики (он напомнил чем-то в этот момент морского котика) и села за стол, осторожно беря в руки вилку и нож. И зачем людям вообще все эти приборы, если спокойно можно было есть пальцами?

От загадочной «свинины с сыром» пахло очень вкусно, и девушка восторженно потянула носом, с наслаждением вдыхая прекрасный аромат, после чего аккуратно отрезала кусочек, стараясь не обращать внимания на то, как все выжидающе смотрят на неё, особенно Неа, и отправила его в рот.

Мясо совершенно отличалось от всего, что ей доводилось пробовать раньше — само по себе достаточно пресное, но в окружении специй и мягкого тягучего сыра приобретшее воистину замечательный вкус, оно заставило Алану восхищенно зажмуриться и от удовольствия тонко промычать.

Ну потому что нет ничего такого в море! Даже близкого ничего нет!

Неа довольно заулыбался, увидев ее реакцию, и тут же принялся за свою еду.

— Отлично, — с умным видом изрек он в процессе. — Таким образом и доказывается, что русалки ничем, кроме хвоста, от людей в принципе не отличаются!

Алана засмеялась, не слишком согласная с ним, но уж точно не в этом плане и уж точно не имеющая желания портить ему настроения. Душа старшего Уолкера мягко искрилась и сияла, и темной дымки почти не было заметно, хотя что-то такое всегда еще рядом с ним девушке чудилось. И все же… Пожалуй, Тики был прав — Неа действительно болен.

Вот только вряд ли именно она сможет исцелить его. Скорее, это должен сделать Мана — спокойный и ласковый Мана, мягко улыбающийся репликам своего близнеца и слушающий его внимательнее прочих.

Наверное, все дело было в том, какие чувства Неа вкладывал в общение со своим братом и с окружающими, но… здесь девушка не была помощником. Можно было даже сказать, что она сама нуждалась в помощи (хотя она в ней уже не нуждалась, нет-нет-нет), потому что Тики каждое утро приходил к ней и перевязывал ее, перед этим позволяя облиться душистой водой из остывшей за ночь ванны.

И Алана была готова вечно вот так сидеть перед ним: беззащитная и полностью открытая, потому что, манта всех сожри, она была так счастлива, когда он касался её. И девушка также была благодарна ему за то, что Тики явно видел, что теперь его помощь в перевязке не требовалась, но ничего не говорил и продолжал трепетно касаться её лодыжек и бедер, рождая истому во всем теле и желание (ещё более сильное, чем обычно) прижаться к нему, чтобы никогда уже не отпускать. И это было постыдно, конечно, но Алане было уже совершенно плевать, потому что мужчина был потрясающе ласковым, а она была в него влюблена до беспамятства.

Ужин закончился как-то неожиданно быстро за всеми этими мыслями, и когда пришла пора покидать уютную комнату, девушка чисто из желания остаться здесь подольше приставила к губам чашку с ароматным чаем (от вина её слишком несло, а потому пить его не хотелось), отпивая оттуда настолько медленно, насколько это вообще было возможно, чтобы не вызвать каких-либо подозрений.

Близнецы, сытые и довольные, покинули их уже через несколько минут, и Алана, неохотно облизнувшись и с тоской взглянув на радостно вскочившего на кровать Изу в ожидании, скорее всего, новой сказки, встала из-за стола.

Тики поднялся следом, чтобы, как и все эти три дня, проводить до комнаты и пожелать спокойной ночи, и, когда Алана оказалась в постели заботливо укутанной в одеяло, покинул её, оставив наедине со своими страхами и кошмарами.

Девушка уткнулась носом в холодную подушку, представляя, как ее обнимают, и зажмурилась. На корабле она спала хорошо — наверное, потому что море было совсем близко, но на суше… на суше спать было страшно, и хотя ей нравилось путешествовать (она даже почти привыкла к лошади), ночь была самым страшным временем.

Потому что кошмары ей снились про сушу. Каждую минуту Алане казалось, кто-то сейчас зайдет и изнасилует ее или обрежет ей последние плавники. Или — убьет ее. Или…

Никто не заходил, конечно, а все места их ночлегов хоть и были полны народа самого разного колорита, никогда не отличались… недоброжелательностью, если можно так сказать. Все всегда смотрели на Алану именно что восхищенно (и это было так странно и так смущало, что…), без примеси чего-то злого.

Ее считали красивой все люди, с которыми близнецы и Тики хоть как-то контактировали по пути в Восточную столицу, и почти каждый стремился выразить ей свое почтение — причем, без какого-либо похабного подтекста.

Девушка постаралась думать об этом и только об этом и зажмурилась покрепче. Тушить свечи она никогда не осмеливалась и так лежала ночами и иногда смотрела, как они догорают, и как сам собой теплый желтоватый свет постепенно идет на убыль. Так, наверное, пройдет и эта ночь — почти совсем бессонная и оттого ужасно утомительная.

Потому что кошмары виделись не только во сне, но и наяву — когда огоньки свечей окончательно захлебывались в воске, и комнату накрывала темнота.

Алана вздохнула — и тут… в коридоре прошелестели чьи-то шаги.

Она стремительно заострила воду из ванны, копьями выстроив её рядом с дверью, чувствуя себя ужаснейшим параноиком и трусихой, но поделать ничего со своим страхом, буквально раздирающим грудную клетку, не могла, а потому лишь нахмурилась, опасливо облизнувшись, и приготовилась к тому, что сейчас к ней мог зайти какой-нибудь вор или насильник. Правда, вариант, что это могли быть хозяева двора, решившие проверить её самочувствие, или кто-нибудь из их группы, заставил спрятать импровизированное оружие так, чтобы входящий их не заметил, и подумать о том, что сначала хорошо было бы всмотреться в лицо гостя, а не сразу же окатывать его остывшей водой.