Интересно, будет ли так прикасаться к ней Линк? Будет ли он также ласков и мягок? Будет ли вызывать такое же желание прижаться к нему, тереться об него, отдаться ему?
Когда Тики закончил перевязывать все раны, не переставая её поглаживать то по плечам, то по локтям, то по ладоням, Алана поняла, что ей, манта всех сожри, уже мозги от накативших чувств отшибло — она чувствовала себя такой разнеженной, такой трепещущей и такой словно бы наполненной воздухом, что от любого дуновения ветерка можно было взлететь.
— Слушай, — вдруг начал Микк, уложил её на кровать, предварительно взбив подушку, и улыбнулся самым уголком губ, стоило девушке лениво раскрыть веки и воззриться на него из-под ресниц. — А что там с твоим женихом? — неловко поинтересовался он и сразу же мотнул головой, словно спросил что-то неправильное. — Просто он оставил тебя, и меня это уже очень долго беспокоит, потому что ты была совершенно одна, а он как бы твой жених и всё такое… — поспешно забормотал мужчина и сразу же замолк, смущённо скривив губы.
— Линк, Говард Линк, — Алана улыбнулась и ощутила, как запылали щеки, потому что… потому что это сразу разбудило в ней воспоминание о том, как Тики предложил ей выйти за него замуж. — И он мне не жених, — выдохнула она, замечая, как неуловимо меняется лицо сидящего рядом с ней мужчине, словно светлея.
Он… беспокоился об этом? Ревновал?
О, великий океан!..
— Но ведь ты же… — Тики запнулся и замер, прикусывая губу, как если бы давил шальную улыбку, и Алана чуть прищурилась — его душа засияла, яркая и сильная, частью которой хотелось стать. — Ведь ты говорила о нем как о…
— Он — кандидат, — мягко пояснила девушка, опасаясь спугнуть это тепло, это удивительное одухотворение в мужчине. — Он приплывал свататься ко мне, но… уплыл без ответа.
Пальцы Тики дрогнули (мужчина чуть не выронил пузырек с мазью, который в этот момент закручивал крышкой), и он одарил ее полным какого-то лихорадочного недоверия взглядом. Словно… словно еще немного — и предложит ей стать его женой еще раз.
Алане показалось, задай он ей этот вопрос снова — она не мямлила и не медлила бы ни секунды.
Однако Тики перестал сверкать глазами быстро — словно бы притушил себя изнутри, посадил на цепь. Алане даже показалось, его душа как-то потухла, свет стал спокойнее и тусклее.
— Просто отец, скорее всего, выдаст меня за него — потому что больше не за кого, — выдохнула девушка совсем тихо, потому что… потому что буквально чувствовала другой вопрос — не высказанный вслух, но явно имеющий место. — Не ответила же я Говарду потому что… у нас очень разное отношение к людям. Он не любит людей, мечтает истребить их всех и… Он же не видит, — Алана глубоко вздохнула, приподнимаясь на локтях и следя за тем, как мужчина, пряча глаза, складывает лекарства в саквояж. — Не видит ваши души.
Тики метнул на неё взгляд, полный какого-то странного желания, и в итоге сипло спросил:
— Это потому что ты… царевна?
Алана неохотно кивнула, жалея, что сама не сказала об этом вчера, когда Мари заикнулся о Сцилле и Харибде, потому что необходимо было объяснить бедным морякам, что погоня за ними из-за бешеной царской дочки, которой надоело сидеть в одиночестве и слушать, как волны доносят предсмертные крики погибающих сирен.
— Крылатки стали царской семьей потому, что наша кровь — это яд, а живём мы дольше всех из морского народа, — улыбнулась девушка, прикрыв веки и чувствуя, как, затаив дыхание, Тики присаживается рядом. — Наши слёзы даруют долголетие, отчего и живём так много, — вздохнула она, устроившись на кровати удобнее, и откинулась на подушки. — Но лишь люди с чистыми душами способны испить наших слёз и остаться в живых.
Микк сглотнул, выдохнув как-то ужасно интимно в окутавшей их тишине, и коснулся её головы, принявшись мягко поглаживать по щеке.
— Почему? — шепнул он ей на ухо, разгоняя по телу горячий огонь и стадо мелких мурашек.
Алана не посмела открыть глаза.
Ей казалось, что если она увидит его лицо, его улыбку, его взгляд, то утонет во всём этом.
— Потому что долголетие — это не только дар, но и проклятие, — также тихо проговорила девушка в ответ, нежась под его пальцами. — И только белодухий способен справиться с ним и, что важнее, использовать его для благих целей, — пояснила Алана, и Тики понятливо мыкнул, как вдруг напрягся, словно бы что-то внезапно поняв.
— Так, значит, Адам…
Девушка не дала ему закончить:
— Если его душа окажется белой, то я не пожалею своих слёз, но если будет иначе, я не смогу помочь.
— Но если его душа будет черной, — мрачнея на глазах, выдохнул Тики, — ты зря… покинула свою бухту. Я зря потревожил тебя, — он бросил на Алану виноватый взгляд, но та замотала головой и тихо засмеялась, едва сдерживая себя от желания прильнуть к нему — и все же в итоге этому желанию сдаваясь.
— Неправда, — простестующе буркнула она, закусывая губу и зарываясь лицом в складки на его рубашке. Микк замер, перестал дышать на какой-то момент — и полыхнул сиянием, заставив девушку счастливо зажмуриться и мягко прижимая ее к своей груди. — Я с самого детства не видела людей, а среди своих меня сторонятся. А здесь… все иначе.
— Что иначе? — обреченно вздохнул в ответ мужчина, ласковый и виноватый. — Ведь среди нас тоже далеко не все люди добрые. Есть завистливые, алчные и жестокие ублюдки, которые даже по земле ходить не заслуживают, и это…
— И есть такие, как ты или Мана, — перебила его Алана, мотнув головой и прижавшись к нему ближе, крепче, теснее. Так, чтобы чувствовать его всем телом, и плевать… плевать, что он подумает. И что подумает весь мир. Они ведь могут… хоть ненадолго… полежать вот так?.. — Благородные и добрые. И даже… даже если душа у человека недостаточно белая — или если она темная — это ведь не всегда значит, что он плохой, верно?.. Ведь Неа же не плохой.
Тики тихо засмеялся и невесомо коснулся губами ее волос, завозившись, чтобы устроиться удобнее… и обхватывая замершую от невозможного счастья Алану обеими руками.
— Верно… — расслабленно откликнулся он, утыкаясь носом ей в макушку, и девушка, зажмурившись, обвила руками его шею.
— Ну вот видишь… — блаженно улыбнулась она, никак не в силах пресытится этим ощущением — ощущением горячих рук на своей коже, и, устроив голову у мужчины на груди, провалилась в дрему.
========== Одиннадцатая волна ==========
Тики поправил выбившиеся из кос лунные пряди, мимолётом погладив Алану по лицу и улыбнувшись, когда она смешно наморщила нос, и неохотно встал с кровати, напоследок всё же не сдержавшись и поцеловав её в висок — потому что это было выше его сил: видеть, чувствовать, любоваться, но не иметь возможности прикоснуться. А потому, наверное, он вчера так и расслабился — позволил себе понежить такую трепетную и ласковую русалку и самому понежиться в её невинной искренности.
А потом ещё и уснул, заключив девушку в крепкие (не собственнические, не собственнические) объятия и на краю сознания замечая, как кто-то (кажется, Неа, только он позволял себе так невоспитанно врываться в чужую комнату) осторожно, чтобы явно не разбудить их, достал какие-то лекарства из саквояжа и также аккуратно вышел в коридор.
Интересно, что мужчина подумал, когда увидел их в одной кровати, да ещё и прижимающихся друг к другу так сильно, что Микку на мгновение показалось, словно он — или сама Алана — хотели отпечататься у другого под кожей.
Тики смущённо вздохнул, прикрывая глаза, чтобы успокоить пустившееся вскачь сердце, и, вновь окинув спящую русалку влюблённым взглядом (бледная кожа, выглядывающие из-под покрывала тонкие хрупкие лодыжки, растрепавшиеся длинные косы и голубые ленты в них — всё было прекрасно, что просто дух перехватывало), вышел из каюты, намереваясь проведать Ману, а потом и заняться заходом в порт.
Сегодня они сходили на сушу, потому как наконец пересекли границу Империи, так что дальше можно было безбоязненно пересаживаться на лошадей. Марианну Тики собирался отправить в столицу с командой, чтобы доложили Адаму о том, что задание его Микк выполнил и везет в гости русалку, а потому волноваться особо не стоило.
