Однако в порт надо было еще зайти, Алану надо было еще одеть (о ветер и море, он снова будет к ней прикасаться), Неа — заставить перестать хоть ненадолго так трястись над братом, а у Маны проверить общее состояние.

Вообще-то Тики сам был виноват — тут весь корабль насквозь продуло, пока он злился и болтался на реях, так что простуда младшего Уолкера совершенно не удивляла. А потому… стоило зайти и извиниться. И — принести Алане свежей рыбы.

Однако первым делом Микк пошел, конечно, к брату.

И совершенно не удивился, когда, постучав и получив разрешение войти, увидел, что младший Уолкер полусидит в постели и читает валяющемуся у него в ногах Неа какую-то книгу.

Вот бездельник, с усмешкой завел глаза на старшего близнеца мужчина — и плюхнулся рядом с братьями на стул.

— Сходим на сушу, — заявил он сразу же — и со вздохом поинтересовался: — Мана, ты как? Жив-здоров? Горло не устало, развлекаешь тут эту бестолочь императорскую?

Неа фыркнул в шутливом оскорблении и показал ему язык.

— Нас тут три императорских бестолочи! — жизнерадостно заметил он, лукаво сверкая глазами. — И — доброе утро, как ночь прошла?

И лицо у него при этом было такое хитрющее, что по носу хотелось дать хорошенько. Тики же только невозмутимо фыркнул, замечая, как радостно улыбается Мана (явно братец уже всё ему успел рассказать, хотя что тут было вообще рассказывать?), и пожал плечами как ни в чём ни бывало.

Отлично ему спалось. Кожа у Аланы пахла морем, а сама она была мягкая, податливая, и обнимать её — одно удовольствие, а как же девушка жалась к нему, и как же хотелось прижать её к себе так сильно, чтобы кости затрещали, а потом и зацеловать до синяков, и гладить, и любоваться, и…

Тики встряхнул головой, прогоняя посторонние мысли, и со насмешливо ухмыльнулся.

— Я выспался, так что замечательно, — поделился он с Неа, сразу же заигравшим бровями и хохотнувшим. Дик, говнюк, небось поступил бы также, в этом Уолкер и ученик Историка были схожи просто донельзя, и, может, именно поэтому Тики так любил их обоих.

Но иногда… иногда все же хотелось прибить их. Как жаль, что Дик сейчас на суше, зубоскаль он тут наравне с Неа, Микк получил бы двойное удовольствие, метел их и подвешивая над водой.

— Ну конечно, когда обжимаешься с такой красоткой, как тут не выспаться! — ожидаемо воскликнул между тем старший Уолкер, поиграв бровями, и Мана сердито шлёпнул его по голове книгой, призывая замолкнуть.

— Плохая шутка, — заметил он, недовольно поджимая губы и сразу заставляя брата утихнуть.

Тики понимающе хмыкнул.

— Да у меня-то ночка прошла всяко спокойнее, чем у вас, — заметил он, стрельнув в младшего Уолкера многообещающим взглядом. — Я просто спал, а вы, видно, читали друг другу по очереди?

— Мы тоже спали, — завел глаза Неа, и Микк снова не упустил шанса поддеть его:

— В обнимку?

Мана едва заметно покраснел и отвел глаза, и мужчина понял, что прав. И — что им с Аланой, раз уж она тоже хочет помочь этим идиотам, надо срочно предпринимать что-то.

— В обнимку, — пожал плечами Неа явно не увидев в этом ничего стыдного и странного (и правильно). — Прямо как ты с нашей русалкой, — лукаво прищурился он. — Вы, кстати, хорошо смотритесь — контрастно. А я-то все думал, чего ты к ней ушел — и пропал на весь день! Нежничали небось?

Тики стиснул зубы и пообещал себе очень резко открыть глаза старшему Уолкеру на природу его чувств к брату.

— Нет, ничего мы не нежничали, — огрызнулся мужчина, чувствуя себя ужасно злым на то, что Неа вообще позволяет себе так отзываться об Алане, которая была такой… такой… невинной, такой прекрасной в этом своём неведении. Его милая дикарка.

Мана, явно заметив его недовольство, грозно свёл брови к переносице и тронул близнеца за плечо (тот развалился у него на коленях), на что мужчина обиженно насупился, но ничего не сказал, хотя, Тики был уверен, уже хотел вставить несколько похабных фразочек.

— Я ей просто раны перевязывал, а потом как-то не заметил, и мы уснули. Понимаешь ли, я был ужасно вымотан последними днями, — любезно оскалился Микк, и Неа вновь лукаво прищурился.

— А тут под боком оказалась милая русалочка, которая души в тебе не чает, — проворковал он, и Мана закатил глаза, видимо, потеряв надежду успокоить глупого близнеца, а потому просто дал ему щелбан, из-за чего старший Уолкер возмущённо поднял на него взгляд.

— Да разве я вру? — совершенно надулся он. — Тики просто очевидного у себя под носом не видит!

— Это не твое дело, Неа, — попенял ему младший. — Пусть разбираются сами, — однако так просто он тоже не отстал и шпильку ему вернул: — Может, Тики перестанет висеть на реях и признает, наконец, что влюблен.

Вот змей подколодный, подумал Микк насмешкой. Как мне говорить, что своих чувств я не понимаю и дальше носа своего ничего не вижу — так это завсегда пожалуйста, а как в собственных проблемах разобраться — пусть все идет как идет уж.

Вслух он говорить этого не стал, но метнул в Ману ироничный взгляд — для остратки.

Наверное, если Неа прямо не сказать о том, что его чувства к брату значат — он действительно еще долго этого не поймет. Быть может, подсунуть ему женщину? Или Ману познакомить с какой-нибудь девушкой?

На самом деле можно было бы подстроить ситуацию, в которой Неа видел бы Ману с кем-то, ревновал и срывался. Боли брату он никогда не причинит, этого можно не опасаться — а вот в углу наверняка зажмет. А если не зажмет — замолчит на несколько дней, и младший сам будет за ним бегать в попытке поговорить и понять, в чем же, так сказать, дело. В итоге он, конечно, доконает Неа, и тот сделает какую-нибудь глупость.

…и не исключено, что это будет глупость очень личная.

Видимо, пока Тики раздумывал над возможными вариантами, что-то такое на его лице отразилось — потому что Мана хмуро свел брови к переносице и одним движением откинул покрывало, свешивая ноги с постели.

— Мы ведь скоро заходим в порт, — веско произнес он, явно призывая Микка (насмешливо ухмыльнувшегося) отвлечься от обдумывания опасной темы, — значит, надо собраться, верно?

Мужчина лишь кивнул, прекрасно зная, что близнецам известно о его намерении сойти на сушу, а потому что вновь заострять внимание на этом он не видел смысла, и встал со стула, намереваясь проверить паруса и море, чтобы удостовериться в отсутствии погони или опасности.

— Что, вновь к русалочке нашей пошёл? — всё-таки поддел его Неа, за что сразу же получил книгой по макушке от Маны, приговаривавшего что-то сквозь зубы про паршивое воспитание.

Тики закатил глаза, признаваясь себе, что да, намеревался после всех проверок вернуться к Алане, но только для того, чтобы перевязать ей раны и одеть ее в ханбок, а не наслаждаться её касаниями, прекрасным румянцем и смущёнными взглядами.

И уж тем более не восторгаться её аккуратной небольшой грудью и… и…

Тики, думай о насущном — о пялящимся на тебя с похабной ухмылочкой Неа и о скором прибытии в порт.

— Нет, у меня, знаешь ли, полно других забот, в отличие от тебя, ленивая псина, — беззлобно огрызнулся мужчина и покинул каюту близнецов под заливистый хохот старшего Уолкера.

В общем-то, напустить ветра в паруса и помиловаться с совершенно разнежившимся Изу получилось быстро. Мальчик загорелся глазами, как только Тики сказал ему, что сегодня они сходят на сушу, и, подпрыгнув, почти сразу ринулся собирать вещи, появившиеся как-то незаметно за время его пребывания на корабле — купленная Тики для него одежда, всякие безделушки от матросни, пара презентованных Маной книжек на эндонском языке, на котором малыш немного умел читать и теперь усердно развивал этот навык… Да мало ли, что может быть у десятилетнего мальчишки, ведь так? Предварительно, правда, Изу потянулся и на радостях расцеловал его в обе щеки, заставив широко заулыбаться.

В общем, когда велел держать курс на порт и спустился обратно в трюм, чтобы взять у кока перекусить и вернуться к Алане — Тики был спокоен и счастлив. Уж неизвестно там, что будет дальше с его чувствами к русалке, но мальчик… к мальчику мужчина очень привязался — до ужаса быстро и крепко. И радовался едва не до слез, когда тот, редко, но метко, тихо и запинаясь, смущаясь и краснея, звал его папой.