– Она была замечательной, – Мана нашел в себе силы улыбнуться при воспоминании о женщине, которой уже давно нет, и неловко потер шею. – Знаешь… очень часто она успокаивала отца. Тот был вспыльчивый в юности, а поженились они, когда им обоим только-только стукнуло по семнадцать. А потом маленький Неа часто бегал к ней под крылышко, когда его обижали старшие ребята. Она знала уйму сказок, и ей не было жалко времени ни на кого из нас. И… – он тихо рассмеялся, чувствуя, как тяжелеет в горле и как собирается позорная влага в уголках глаз. – Именно благодаря ей мы выросли вот такими… дружными. Потому что если бы не она – разойтись бы нам по разным сторонам, но ведь мама учила, что семья – это всегда главное, и никого дороже у нас не будет.
– А я вою маму совсем не знаю, – Алана вздохнула невесело, но тут же улыбнулась, – но Элайза и Ювния часто рассказывали о том, как они с отцом познакомились. Мама была родом из восточных морей, – на этом она как-то нежно улыбнулась, словно вспомнила что-то приятное, – и с отцом столкнулась случайно. Они помогали людям спастись с тонущего корабля и не поделили одного утопающего, представляешь?
Мана вскинул на нее влажные глаза и совершенно точно вытаращился. Иначе это было назвать просто нельзя.
– И… – осторожно начал он, – они из-за этого…
– Они поссорились, и не поделенный бедняга чуть не утонул, – Алана с непередаваемым выражением лица развела руками. – В общем, расплевались и расстались. А когда отцу пришла пора искать себе жену – угадай, куда он отправился? В восточную провинцию, разумеется. Публично попросил у нее руки и обещал вечную верность, – здесь девушка вновь погрустнела, и ее улыбка стала еще более нежной, чем до этого. – А потом начались какие-то толки среди народа – что, дескать, одна русалка, пусть она хоть три раза будет царица, не обеспечит двор наследниками. И… мама сама собрала отцу гарем. Элайза тогда была уже достаточной взрослой – и единственной их дочерью и наследницей, – поэтому очень хорошо все это помнила и очень часто об этом говорила. Говорила, наша мать была не только любящей женщиной – но и настоящей царицей.
Мана заворожённо слушал её плавную речь, замечая, что и Изу отвлёкся от игр с Тимом, полностью сосредотачиваясь на истории, и поражённо выдохнул, когда Алана посмотрела ему в глаза – нежная, красивая, прекрасная в своей ласке и мягкости. Неудивительно, что Тики так любил её, так желал уберечь от всего на свете, так хотел не отпускать от себя.
– А как звали твою мать? – выдохнул он, искренне желая знать имя это великолепной женщины, полностью отдавшей себя мужу, даже согласившейся делить его с другими женщинами, и всё во благо государства.
Алана улыбнулась со светлой грустью, прикрыла глаза и шепнула так, словно очень давно не произносила этого имени:
– Анита. Её звали Анитой, и отец ужасно любил её. Любил так сильно, как никого больше, – она взглянула вверх, на светлое голубое небо, и вдруг хохотнула. – И это удивительно, на самом деле, потому что отец у меня распоследний бабник, норовящий сорвать плавники с каждой встречной красавицы, – рассмеялась девушка, замотав головой.
Мана рассмеялся – потому что его отец был совсем не таким, потому что он отдавал себя семье и после смерти матери женщинами совершенно не интересовался. Сначала – он очень глубоко переживал в себе ее смерть, и из-за обряда эта смерть, она отравляла и его самого. А потом… потом он просто решил, что раз дети – это все, что у него осталось от Катарины, он должен подарить себя им.
Так и произошло. И именно это, как подозревал Мана, еще позволяло ему продолжать жить и править – то, что они с Неа живы и относительно здоровы.
– Я бы очень хотела быть на нее похожей, – Алана мягко потрепала Изу по голове, привлекая его к себе и целуя в макушку, – но я… я бы так не смогла. Для этого я слишком слаба и слишком… В общем, – она хмыкнула, – для меня важно, чтобы мои близкие были рядом, и не надо было делить их с кем-то.
Мужчина улыбнулся.
– Должен сказать… – он снова растерянно потер шею, - ты и в самом деле похожа на нашу с Неа маму. Она меня даже по щеке всегда гладила так, как это ты сейчас делаешь. А Неа… о, он просто обожал с ней обниматься или устраивать голову на ее коленях. Она читала сказки – и так он и засыпал. И обычно просыпался рядом со мной, – здесь Мана прыснул. – Я, видишь ли, был очень слаб в детстве, и мама часто приходила меня развлекать и приводила с собой сверхактивного Неа. Тот устраивался на кровати головой на ее коленях и засыпал, пока она мне читала. И когда просыпался – всегда падал с кровати, потому что сон у него тогда был ужасно беспокойный – он постоянно бежал куда-то, словно еще не наскакался с Тики за день!
Алана расхохоталась и спрятала улыбающееся лицо в ладонях.
Изу, с нахмуренным видом силящийся уловить все слова, хохотнул следом, прижимаясь к девушке, зарываясь лицом ей в живот, невероятно маленький и хрупкий для своих десяти лет, и пробормотал что-то еле слышно, на что русалка прыснула и порывисто обняла мальчика, проводя носом по его шее и вырывая из ребёнка заливистый смех.
Мана с улыбкой проследил за этой сценой – какой-то очень семейной, полной нежности и ласки, и краем глаза заметил, каким неприязненным взглядом наградил их Лави, когда ещё и Тим присоединился к этой идиллии, и решил ничего не думать об этом. Отношения парня с Аланой были такими же глубокими и страшными для него, как и тайны девушки, покоящиеся на дне её глаз, а потому лезть в них он совершенно не хотел.
Через несколько минут к ним подошёл Тики с котелком, от которого поднимался ароматный пар, и Изу восторженно потянул носом, норовя соскочить с рук русалки и явно ошпариться о кипяток.
Алана рассмеялась, зарделась – и потянулась за поцелуем. Мана засмотрелся на них и едва сдержал огорченный вздох. Выглядело происходящее совершенно идиллично, и мужчина был рад, что Тики стал частью такой семьи – маленькой, разношерстной, но своей собственной. Изу смерил своих взрослых сияющим взглядом и крепко сжал кулачки, словно это могло помочь ему сдержаться и не мешать ритуалу утренних нежностей, дожидаясь своей очереди.
Однако Тики явно заметил его потуги, потому что удивленно вскинул брови, как бы говоря: «Это еще что за новости?» – и подхватил мальчика на руки, звонко чмокая в щеку и не обращая внимания на слабые попытки к сопротивлению. Кажется, мальчик был уверен, что в таком возрасте детей на руках не таскают.
Мана мысленно пожелал ему удачи, потому что вывернуться из объятий любвеобильного папаши было не так-то просто – это он знал по себе. Адам тоже вечно валял его по рукам лет до четырнадцати, старый… занедуживший император. А эти дядя с племянником были друг на друга очень похожи.
Так что ничего удивительного в том, что Тики обожал тискать Изу и носить его на руках, не было, по мнению Маны. Но, видимо, не самого Изу, который все то время, что мужчина обнимал его (с таким счастливым видом, что даже удивительно было), норовил выцарапаться с рук. Алана, наблюдавшая за этим с ласковой улыбкой, вдруг поманила Микка пальцем и, когда тот послушно наклонился, проворно высвободила мальчика, целуя мужчину в щеку.
Ребёнок с облегчённым вздохом уселся рядом с хитро хохотнувшей девушкой, и Мана прыснул следом, наблюдая за ошеломлённым и ничего не понимающим лицом брата.
…давно же он не видел, чтобы Тики так легко обводили вокруг пальца.
– Так, телячьи нежности – это, конечно, хорошо, но нам нужно уже спешить, – вмешался Неа, появившийся из ниоткуда, и с лукавой усмешкой ткнул Микка локтем в бок. – Что, теряем хватку, да?
Мужчина лишь недовольно отмахнулся от него, что-то пробормотав (Неа прыснул, закатив глаза), и сел рядом с восторженно охнувшей Аланой, только попробовавшей уху. В таком темпе и прошёл весь завтрак – в домашней семейной атмосфере, которую создавала одним своим присутствием единственная русалка.
Когда же лагерь свернули, и вся процессия двинулась дальше, настроение Маны упало снова. Сегодня он ехал верхом, но это не очень-то помогало ему думать. Неа всегда маячил где-то неподалеку, сам его вид все чаще отшибал начисто всякое соображение. Брат о чем-то переговаривался с Тики, а Лави беседовал с солдатами, словно пользующимися случаем – все-таки путешествуют с учеников Книгочея.
