Размышления угнетали, бередили раны, баламутили относительное спокойствие, заставляя вспоминать про то, о чём думать совершенно не хотелось: о русалочьей тоске, о Лави, о собственной несостоятельности и немощности, – а потому мужчина встряхнул головой, стараясь избавиться от всего лишнего, и в очередной раз омыл лицо холодной водой, чувствуя, как бодрость растекается по телу.

Как вдруг откуда-то ниже по течению раздался всплеск.

Мужчина нахмурился, наученный горьким опытом, и сразу же подобрался, буквально чувствуя, как в тело возвращается напряжение. Кто здесь еще мог быть, если ветер не доносил до него посторонних голосов и шума чужих шагов? Только кто-то из своих, но кто?..

Плеск воды не был похож на то, как брызгались обычно Неа или Изу (эти двое оказались удивительно схожи в данном случае) или на то, как любил лечь на спину и плыть по течению Мана. Скорее, это смахивало на хлопанье хвостом по воде. А хлопать хвостом могли только Лави или Алана.

А если они там…

Тики тряхнул мокрыми волосами, разбрызгивая воду вокруг себя, и нахмурился. Думать о том, что могут учудить эти двое, ему совсем не хотелось. Он зачесал пальцами длинные спутанные пряди назад, к затылку, и быстро направился к берегу за своей одеждой. В конце концов, неприятности лучше встречать одетым.

Особенно – неприятности, связанные с водой и сердитыми обитателями океана, которые вполне были способны в порыве своих разборок устроить местный конец света. Алана, правда – Тики был в этом уверен, – вряд ли бы хоть что-то противопоставила Лави, поддаваясь и сдаваясь ему на милость, словно тот какого-то дракона имел право судить её. Мужчина вообще каждый раз бесился, стоило только заметить, как русалка радостно улыбалась парню или как бросала на него жалостливый взгляд, незаметно подкидывая ему в тарелку лишнюю рыбку или котлетку, что, на самом деле, пробивало на смех (потому что лицо у тритона было всегда таким недоумевающим), но в то же время и раздражало донельзя.

Тики мог понять, почему Лави боялся Алану; честно говоря, мужчину и самого иногда озноб пробирал, стоило лишь подумать о том, как мастерски ей удавалось повелевать водой при том, что, по её же словам, русалки даже не могли управлять ей уже в нескольких метрах от себя – лишь царевны были способны просить океан прислушаться к их словам и мольбам, что означало, что девушка буквально разговаривала с окружающим миром, с духами, что были самой природой. И это было великолепно, потрясающе, в какой-то мере даже страшно, но Тики не видел ни одной причины, чтобы так люто ненавидеть Алану.

А потому вполне хорошее и дружеское впечатление, которое Лави всегда производил, испортилось так стремительно и резко, что было даже противно думать об этом.

Тики за мыслями и не заметил, как выбрался из густого леса к небольшому озерцу, на берегу которого – сердце пропустило удар – лежала в крови Алана.

Алана в своей истинной ипостаси – сияющая окровавленной чешуей в свете закатного солнца, простоволосая, обнаженная… и расслабленно хлопающая хвостом по мелководью словно бы в такт какой-то мелодии из своей головы.

Тики замер на месте, не зная, что сделать и что сказать. Но лишь на какую-то секунду. В следующее мгновение он уже ринулся к девушке и упал на колени рядом, заставив ее тут же вскинуться и угрожающе поднять руку, словно давая знак воде.

– Все в порядке?! – мужчина буквально ощутил, как его залихорадило – русалка вся была в ссадинах, кое-где чешуя была сколота, и это настолько же пугало его, насколько и злило. – Ты в порядке? Что произошло?! Кто это сделал?!

Неуберегнеуберегнеуберег.

Снова.

Девушка поспешно замотала головой, какая-то как будто совсем не испуганная, а даже напротив – совершенно умиротворенная и спокойная, и заявила:

– Все хорошо, Тики!.. Все хорошо!.. Это… – она прикусила губу и заключила его руку в свои ладони, садясь удобнее и буквально тут же пряча под волосами окровавленный хвост и обнаженную грудь, кое-где тоже пестрящую мелкими ранками и наливающимися синяками. Словно ее… словно ее били чем-то тяжелым или закидывали камнями.

О нет, он решительно не собирался успокаиваться, пока все не узнает!

– Что произошло?!

– Это я!.. – Алана подняла на него совершенно внезапно отчаянные глаза и ласково погладила по запястью. – Это я сама, Тики… я.. я не хотела… – забормотала она, – не хотела беспокоить тебя, прости меня, я…

Мужчина замер, совершенно не понимая, о чём идёт речь.

Сама?.. Она сама себя так изранила? Но зачем?

– О духи, я не хотела, чтобы ты видел, о океан, ну как так, – бормотала тем временем Алана, мелко задрожав и замотав головой, словно желая сбросить с себя паутину мерзких мыслей. Тики вдруг заметил у неё в волосах (тоже окровавленных, пропитанных этим резким сладковатым запахом) тоненькую косичку, переброшенную словно ободок от уха до уха, заметил на щеках опухшие царапины, короткие, словно бы росчерки огня в воздухе, и ненависть забушевала в нём подобно неудержимому урагану.

– Это Лави?! – прошипел он, осторожно поддерживая тут же отчаянно замотавшую головой Алану за плечи (кровь полилась ему на кожу, алая и яркая, будто вино), и девушка всхлипнула, пряча лицо в ладонях.

– Н-нет! – задушено выдохнула она и судорожно сжалась, словно бы в порыве сбежать, скрыться, испариться. Бледная кожа наливалась синяками, и русалка этим видом напоминала… напоминала о том дне, а Тики непонимающе пытался вглядеться в её лицо, чувствуя себя (вновь, вновь, вновь!) совершенно немощным и бесполезным. Что случилось?! Кто посмел вновь её тронуть? – Я… с-сама, – лихорадочно шепнула Алана, сжавшись ещё сильнее, согнувшись чуть ли не пополам, и волосы соскользнули с её спины, открывая вид на кровоточащие мелкие царапины по всей коже. – Я знаю, что это странно, но я сама, правда, только, пожалуйста, не говори ничего про это, прошу тебя, давай просто забудем… – тараторила девушка будто в каком-то трансе или даже истерике, и это заставило Микка замереть теперь уже для того, чтобы глубоко вздохнуть.

На выдохе он уже прижимал ее к себе, всячески стараясь не задевать наверняка болезненные царапины, и жмурился просто не в силах открыть глаза.

Он ведь знал. Он зналзналзнал, что она до сих пор не в себе после стычки с Лави. Видел, как он застывает на месте и смотрит пустыми глазами куда-то в себя. И не имел понятия, что ему с этим делать. И чувствовал себя бесполезным и несведущим, глупым и неправильным.

Алана прижалась к его груди, и Тики впервые так отчетливо ощутил ее, мягкую, горячую, податливую – и окровавленную.

Это до жути напоминало ему сцену в той лачуге, где он оставил после себя двух мертвых охотников. Когда Алана тоже смотрела отчаянными глазами, и потом преисполнилась равнодушия ко всему и никого не подпускала к себе долгое время.

Тогда она могла умереть от загноения ран.

Сейчас же… сейчас все было не так, конечно, но…

Сейчас все было еще хуже, потому что Тики знал, что она сделала это с собой сама, и даже догадывался, по какой причине это произошло.

Мужчина осторожно отстранился, мягко целуя русалку в лоб и гладя по влажным волосам, и та скользнула ладонью по его щеке. Микк тут же ощутил прикосновение нежных прохладным перепонок к коже – и нашел в себе силы сосредоточиться на ее виноватом лице.

– Все в порядке, – Алана убито выдохнула и снова стыдливо сжалась, словно стеснялась своей наготы и того, как льнула к нему и как… как…

Тики запретил себе думать о том, что рубашка промокла при соприкосновении с влажным девичьим телом, и покачал головой.

– Не в порядке.

Алана кинула на него загнанный, какой-то даже измученный взгляд, поёрзала на месте, пытаясь словно бы отстраниться, сбежать в озеро, скрыться от чужих глаз, которые застали её за… за чем? За каким-то очередным странным ритуалом? За непонятным актом самобичевания? Зачем она вредила себе? И почему так боялась показываться в таком виде Тики?

Неужели Лави настолько сильно задел её? Неужели именно из-за него она решила изрезать себя, избить о камни, истечь кровью подобно какой-то брошенной побитой собаке?