— Тики, — обрадованно воскликнула Алана, когда мужчина присел рядом с ней уже скорее по привычке, чем по собственному разумению, — ты вернулся, — счастливо улыбнулась она и уже порывалась коснуться его, как вдруг замерла, на мгновение непонимающе помрачнев, и вернулась к творению волшебства. — А я тут рассказываю про столицу нашего царства, — девушка хохотнула, и Микк неохотно перевёл взгляд с её нежной шеи на стол, где была изображена огромная скала с выдолбленными внутри коридорами, площадями, статуями и домами.
Мужчина натянуто улыбнулся и кивнул в знак того, что понял.
— Это царский дворец? — спросил он, показывая взглядом на рисунок на столешнице, и девушка кивнула в ответ, отвечая ему такой же натянутой улыбкой.
Наверное, ее беспокоило то, что с его душой происходило что-то? Что, интересно?
Алана продолжила свой рассказ, заметно поникнув и как будто даже растеряв всю охоту, но все равно не замолкая, и заговорила про подводных мастеров по камню. По ее словам, многие из них были способны вырубать не только портреты или пейзажи, но даже целые истории.
— Сейчас у нас уже нет книг, потому что в воде это все, естественно, не приживается — размокнет ведь, а на суше мы бываем очень редко, поэтому используем очень тонкие пласты камня, — ее голос лился, лился подобно быстрой реке, и Тики ощущал себя почти что счастливым рядом с ней.
С одним только «но» — он совершенно не предоставлял, как ему заговорить теперь с девушкой. Даже не о том, что его волнует — заговорить вообще, на любую тему. Язык не ворочался во рту, как будто распухнув, а мысли были такие медленные и неповоротливые, что страшно.
Как он хотел сказать ей? А что — услышать от нее?
Тики вслушивался в размеренный тон голоса русалки и всеми силами старался ее не касаться лишний раз, потому что после слов Лави ему казалось — еще немного, и он взорвется.
Может, действительно предложить ей остаться с Маной и Неа, а самому забрать Изу и рвануть вперед? Отчитаться старику, что русалка едет к нему со всеми почестями, получить какое-нибудь новое дело и забыть обо всем этом как о сне. Как о прекрасном сне из тех, что снятся перед рассветом.
И уйти в свой рассвет.
-…Тики, да что с тобой?! — его хлопнул по плечу, и мужчина дёрнулся.
Склонившийся к нему Неа выглядел обеспокоенным.
Как и Алана, взволнованно вглядывающаяся мужчине в лицо, как и Изу, непонятливо и испуганно вжавший голову в плечи.
Микк с несколько секунд рассматривал их немигающим взглядом, думая-думая-думая и понимая, что ни одной мысли в голове совершенно нет, что думать о чём-либо не получается, что он слишком ошеломлён и сбит с толку, чтобы вообще, о дракон, думать, и попытался успокаивающе улыбнуться.
— Со мной всё в порядке, — ничего не в порядке. — Я просто немного устал, — я болен, я болен, кажется, я умираю, спасите меня.
Алана подозрительно нахмурилась, на мгновение скользнув взглядом на его грудь, но ничего не сказала — лишь вздохнула, ужасно напряжённая и виноватая, словно ругала себя за что-то, и Тики ощутил себя ещё более паршиво.
— Тогда, может быть, пойдёшь спать? — предложила девушка, осторожно коснувшись пальцами его ладони. — Ты выглядишь очень вымотанным.
Мужчина кивнул — как-то очень заторможенно, даже странно, никогда с ним такого не было. Или было… тогда, когда он сидел на рее и тоже думал, думал, думал. После слов Аланы о том, что он слишком жжется, чтобы на него смотреть.
Интересно, почему сейчас девушка, глядя на него, даже не щурится?..
Хотя нет. Не очень-то интересно. Интереснее знать, почему она молчала все это время, хотя определенно видела, что он к ней что-то испытывает.
Что он в нее влюбился по уши.
Может, она просто знала, что вместе они не будут, а потому решила оставить все так, как есть? В этом есть простота и блеск, вообще-то — ведь если все это останется не сказанным, то… попрощаться навсегда будет намного легче.
Или не намного.
Или вообще не легче.
Неа нахмурился, видя, что он не двигается с места, и Тики все-таки нашел в себе силы подняться.
Впереди целая ночь. Целая ночь рядом с самой лучшей девушкой во вселенной, к которой он больше не посмеет прикоснуться.
Они все поднялись по лестнице и, разойдясь с Неа, отправились к себе в комнату. И тут выяснилось, что весь отрезок пути от стола до двери Алана придерживала Тики за руку.
О море и ветер, какой позор…
Но как же не хотелось обрывать это ласковое, нежное, полное искренней заботы касание.
Мужчина вздохнул, ловя очередной взволнованный взгляд, от которого хотелось размозжить себе череп, и успокаивающе потрепал молчащего Изу по волосам, призывая не строить такое несчастное лицо.
В комнате витал душистый аромат цветов, и Микк с досадой заметил ванну с явно горячей водой, но сил у него не было даже не на то, чтобы вымыться от накопившейся за день пыли и усталости, а на то, чтобы хоть до кровати самостоятельно дойти. Тики внезапно ощутил себя таким слабым и маленьким; немощным, сущим ребёнком, который не был ещё способен сам передвигаться.
И было так стыдно за свое состояние. Было так стыдно за то, что оказался выбит из колеи одним незначительным… чем? Признанием? Осознанием?
Правдой.
Алана позволяла себя касаться, потому что испытывала к нему чувства (это не любовь, о ветер и море, это не любовь, пожалуйста, только не она), потому что верила ему, потому что была, дракон все спали, благодарна ему. Но знала ли она, что и сам Тики испытывает то же самое по отношению к ней?
Видимо, нет. Иначе вряд ли бы молчала, ограничиваясь лишь редкими касаниями, которые для Микка, как человека, почти ничего и не значили. Почти.
Тики свалился на кровать, даже не раздеваясь, поверх одеяла, и Алана встревоженно вздохнула, аккуратно ощупывая его лоб и пытаясь, наверное, проверить, не болен ли он.
А он болен. Болен так сильно, что ничто его вылечить уже не сможет.
Микк поймал ее ладонь в свои руки и прижал прохладной кожей к губам. От Аланы пахло маслами — и морской солью, пробивающейся сквозь все те благовония, которыми обычно сдабривали воду в Поднебесной, и этот запах кружил мужчине голову больше любого другого.
Алана раскраснелась — удивленная, но как будто довольная и донельзя смущенная — и села рядом с ним, так и не отнимая своей руки.
— Прости, — выдохнул мужчина, закрывая глаза; нежная девичья кожа щекотала губы. — Я заставляю тебя волноваться… Все в порядке. Просто я, наверное, немного устал.
Русалка расцвела улыбкой и скользнула ему по щеке другой ладонью — словно специально нарывалась на новое прикосновение.
После слов Лави все ее действия в одночасье приобрели совсем иной смысл.
— Все хорошо, — ласково отозвалась она. — И Изу не будет волноваться, и я не буду, если ты отдохнёшь, верно? Так что давай ты поспишь?
Микк едва ощутимо кивнул, все также не поднимая глаз, и прижал к губам вторую ее ладонь.
Интересно, а что она почувствует, если он поцелует, скажем, ее колено?..
Мужчина лениво улыбнулся, чувствуя, как его просто затапливает потоком этой безнадежной невозможности, и чуть покачал головой.
— Конечно.
Понятное дело, поспать ему не удалось.
С часа три он промучался, перекатываясь с одной половины кровати на другую, пытаясь найти положение как можно более удобное, но то лопатка во что-то упрётся, то нога затечёт, то что-нибудь навязчиво примется мерещиться в углу, и когда в комнату тихо зашли Алана с Изу, которые до этого спускались вниз, чтобы не беспокоить уставшего мужчину своей бодростью и активностью, Тики чувствовал себя взбухшей губкой, но по какому-то наитию всё равно притворился спящим.
Русалка осторожно раздела Изу, усаживая его в ванну, и с несколько минут напевала ему незамысловатые мелодии с таким красивым выражением на лице, что Микк даже не мог описать его — просто оно было одновременно и материнское, и девичье, и сестринское, такое нежное и любящее, что ужасно захотелось видеть этот взгляд, эту улыбку как можно чаще. Когда с водными процедурами было покончено (сама девушка лишь на несколько секунд создала вокруг себя пузырь, тут же лопнув его и облив приглушённо засмеявшегося Изу), они аккуратно пробрались к кровати, и мальчик устроился у Тики под боком, принося с собой успокоение, а Алана прилегла рядом с ребёнком, мягко целуя его в макушку и желая добрых снов. Спустя какие-то пять-шесть минут эти двое уже спали.
