Тот, кто рассчитал форму этого предмета, предназначил её совсем не для рукопашного боя, но про себя думал, что он отлично годится и для этой цели.

Вайми совершенно обезумел от страха — не за себя, о себе он сейчас совершенно не думал — а за Лину. Страх мгновенно перешёл в белое, безумное бешенство — и, подхватив брошенное кем-то тяжелое копьё, он яростно завертелся, нанося удары и острием, и древком, и босыми ногами, очень наглядно показывая, что нападение — лучшая защита. Окружавшие его найры даже не пытались его достать, едва отбиваясь от ударов. Краем глаза он видел, как дрались товарищи — Вайэрси мерно убивал одного врага за другим, Найте наотмашь лупил во все стороны, щедро орошая уцелевших найров кровью их товарищей. Глаза Неба дрались с самозабвенной яростью существ, твердо решивших умереть, но перед тем убить, — в девяти случаях из десяти они сражают врага, мечтающего выжить. Но не чаще. Кто-то из них падал, тщетно стараясь зажать рассеченное горло, кого-то поднимали на копья, и он корчился в беспорядочной агонии, хватаясь за залитые своей кровью древки…

Но всё же они были гораздо крупнее, сильнее и быстрее своих врагов. Бой занял не больше минуты. Уже сомкнувшееся железное кольцо вдруг лопнуло — не выдержав натиска, найры рассыпались и отступили, открывая тёмную глубину леса. Вайми не знал, что их сломило — страшное спокойствие Вайэрси или безоглядная ярость его уцелевших соплеменников. В рукопашной они убивали быстрей и страшней, чем в перестрелке — наверное, потому, что это больше подходило их диким инстинктам. Схватка дала им возможность пустить в ход все силы без остатка, и они радовались ей. Для найров же она стала очередной затеей командиров, чьи приказы им приходилось исполнять под страхом порки или виселицы. Юноша не знал, в чём тут дело, он видел одно — они прорвались.

Они бежали, и он бежал вместе со всеми. Когда они поднялись уже высоко на склон и погоня отстала, Вайми увидел, что их четырнадцать — восемь взрослых и шесть дрожащих подростков. Прорваться смогли лишь самые сильные и опытные бойцы. Уцелело всего три девушки: Ахана, Лина и Аютия — и лишь потому, что их любимые сражались лучше всех, а они лучше всех прикрывали их спины. Вайми видел, как на них смотрели те, чьи подруги остались внизу — и ему, невесть отчего, стало стыдно. Впрочем, сейчас их ждали более важные дела.

Все они были ранены — не серьезно, те, кто не мог бежать быстро, полегли на берегу реки — но каждый уцелевший получил десятки мелких ран: у Вайэрси до рёбер рассечен бок, Найте зажимал пробитую копьем руку, Вайми залит кровью из нескольких порезов. Их любимые отделались ссадинами, зато Ахане досталось сильно — меч до кости вспорол ей плечо, и правая рука обвисла плетью. Взглянув на рану, Лина лишь покачала головой — Ахана умело зажала артерию и крови вышло немного, но если рука начнет гнить…

Они не смотрели друг на друга — все знали, что спаслись лишь благодаря чести и отваге Неймура. Они потеряли всё — дом, товарищей, любимых — и в этом некого было винить. Их не предали — они предали сами себя, оказались недостойны своих предков. И, если бы не Вайэрси…

На брата Вайми смотрели с молчаливым ожиданием. Юноша понял, о чем они думают: племя лишилось военного вождя, но Вайэрси смог заменить его. Теперь вряд ли кто-то посмел бы оспорить — или просто не выполнить — его приказ. В глазах подростков тлел мутный огонек фанатизма. Прикажи им Вайэрси покончить с собой — они, наверно, подчинились бы… в самом деле, зачем им теперь жить?

Из-за реки, оттуда, где за толщей листвы скрывалось брошенное ими селение, вдруг донёсся чудовищный вопль. В нём не осталось уже ничего человеческого, но каждый узнал этот крик — кричал Малла. Когда ему в клочья разорвало ногу, он молчал.

— Раненые! — крикнула Лина, — мы оставили в селении раненых!

Все они инстинктивно рванулись назад, туда, где уже слышались голоса погони — отбить, спасти товарищей, вырвать их из рук изуверов. Или хотя бы отомстить… Какие немыслимые муки надо причинить стойкому юноше, чтобы он издал такой крик?

— Стойте, — ровно сказал Вайэрси. — Не сейчас. Ночью.

Они молча повернулись и пошли за ним, дальше наверх, к перевалу. Вслед им вновь полетел крик — теперь кричал Вану, — но даже его товарищи не оглянулись назад.

Спустившись к ручью, они все жадно напились и повалились, где стояли, не от физической усталости — непоправимая тяжесть поражения выпила все силы из их душ. Лина, сама падая, велела нарвать крестоцветника, тщательно протереть его соком все раны и пожевать его корни. От них немели губы и начинала кружиться голова, а сок жёг, словно расплавленный свинец, но Вайми — как и все остальные — не издал ни звука. Это могло спасти им жизни, и выбирать не приходилось. Ему, впрочем, начало казаться, что у него вообще нет рта.

Одурманенные, они все незаметно соскользнули в сон. Вайэрси не оставил часового — сам лежал, как убитый, в своем тяжелом сне — и Йэвву понял, что просто не должен спать. Его лицо стало совсем серым, осунулось, и он сидел, глядя в никуда и плавая в полубредовом забытье.

Найры оказались искусными следопытами — они прошли за племенем до самого ручья. Даже Вайэрси не думал, что они ушли недалеко и не скрывали свой след — перед его глазами стояла вздувшаяся, почерневшая рана на руке любимой, и больше он не думал ни о чем. Что-то в нём, стоявшее выше сознания, повело его прочь от этого непереносимого понимания, в темноту, в сон — и он лишь вздрогнул, когда взгляд Айната скользнул по его спине.

Молодой найр шел впереди отряда, вместе со следопытами. Он поднял руку, когда впереди показались разбросанные, как после побоища, тела Глаз Неба. Солдаты позади замерли, держа наготове луки. Они не могли стрелять отсюда — а идти вперед не спешили, боясь новой засады. Айнат узнал Вайми, Найте, Аютию…

Потом он увидел Лину, беззащитно разметавшуюся во сне — и что один из подростков не спит. Айнат секунду смотрел на его худую спину. Потом вдруг пронзительно закричал. Йэвву повернулся мгновенно и его стрела вошла найру в глаз. Она была отравлена, но Айнат умер быстрее, чем яд начал действовать.

На его лице застыло выражение, очень похожее на благодарность.

Вопль Айната разбудил всех. Вайми узнал его и понял, что случилось, но не успел задуматься об этом. Вайэрси сказал «бежать» — и они бежали, как лани, путая следы и стараясь не оставлять их. Если бы он сказал «бей» — они бы повернулись и дрались, пока не полегли бы все. Они хорошо умели бегать и остановились лишь, когда между ними и найрами встали две горы.

Здесь тоже тёк ручей. Они повалились на его топкий берег, едва живые после бешеной гонки. Ахана теряла последние силы и её уже приходилось нести. Все знали, что её ждет. Никто ничего не говорил. Все молчали.

Солнце зашло. Закат выдался ветреным и тревожным. Вайми смотрел вверх — точно вверх, туда, где сквозь приятную глазам синь просвечивала страшноватая чернота. На самом деле небо было чёрным. Как и весь мир. На рассвете почти три дюжины Глаз Неба вышли защищать свой дом. На закате чуть больше дюжины смертельно уставших существ таились в зарослях. Вайми был твердо уверен, что до завтрашнего заката из них не доживет никто, — и заснул, сжимая руку любимой. Все они спали, но даже звери не потревожили их беспомощный сон.

Он проснулся уже глубокой ночью. Кто-то разжёг небольшой костёр. В его свете юноша увидел, что Вайэрси стоит на коленях возле любимой. Его сильные руки, беспомощные против смерти, осторожно сжимали её плечо.

Подойдя к Ахане, Вайми понял, что ей уже не жить — меч перебил какие-то жилы и рука омертвела. От раны уже начало вонять. Ахана была сильной девушкой — она могла прожить ещё несколько дней, но очень мучительных — и для неё, и для тех, кто вокруг. Вайми знал, как поступали Глаза Неба в такой ситуации.