Сомневающиеся участники Совета, переглядываясь, беспокойно заёрзали на своих местах.

— Всё это так, государь, — подал наконец голос министр финансов, нарушая повисшую после произнесённой Его Величеством речи тишину. — Но всё же, несмотря на все заслуги этого… молодого человека, пристало ли королю теперь, когда открылось происхождение Вашего секретаря, оставлять его приближенным к своей персоне? Всё же он не дворянин…

— Вы так уверенны в этом, сэр Мальборо? — резко и холодно отозвался Джон, щуря потемневшие глаза на вновь притихшее собрание. — Хочу заметить всем присутствующим, что происхождение господина Шерлока — вещь ничем не определённая, и никаких сведений по этому поводу нет. А если учесть, что в эту нечестивую Школу попадают дети разных сословий, мой секретарь может оказаться равно как сыном плотника, так и герцога, и, отдавая должное его уму и манерам, я скорее склонен поверить во второе, нежели в первое. — Его Величество многозначительно помолчал и внезапно добавил: — Но если для кого-то из вас, господа, это не настолько очевидно, я, дарованной мне Господом властью, могу быстро исправить данную несправедливость, пожаловав юноше рыцарское звание.

Джон позволил себе лёгкую снисходительную усмешку, напоминающую подданным о том, чьё мнение за этим столом является решающим:

— Или кто-то из присутствующих сомневается в моём королевском праве на это? Или не считает заслуги Шерлока для того достаточными?

Окончательно воцарившееся молчание явилось красноречивее всякого ответа, но Его Величество, однажды начав этот разговор и будучи человеком обстоятельным, счёл нужным расставить абсолютно все точки над «i» в доведении собственного мнения и воли до сознания собранных им людей:

— Позвольте вам напомнить, господа, что каждый из вас и положением, и титулами обязан своим прапрадедам, получившим всё это от моих предков. Разве в вашем роду, лорд Грейвз, не было кузнеца, которому король Генрих Ватсон Четвёртый пожаловал дворянство и земли? А вы, граф Олдридж, не ведёте ли свою родословную от сына мельника, покрывшего себя славой во время первого крестового похода? Будьте же и вы, уважаемые потомки великих людей, справедливы к тому, кто если и не по происхождению, что, впрочем, спорно, то уж точно по дарованным Создателем талантам и благородству вправе занимать место рядом с такими же ревностными служителями короны! Давно известно: если элита государства не пополняется время от времени свежей кровью, она обрекает себя на вырождение. Подумайте лучше об этом, вместо того, чтобы сомнительным интересом и участием подкармливать досужие сплетни, и будьте достойны тех почестей, которыми вас так щедро наградил правящий Дом Ватсонов. — Джон еще раз окинул взглядом вытянувшиеся лица и не удержался, чтобы не добавить, убирая из тона явную угрозу, но не допуская и тени несерьезности в произносимых словах: — А так же помните, что милость, дарованная королевской рукой, этой самой рукой может быть и отнята.

И пока высокопоставленные физиономии вместе с осознанием сказанного государем постепенно приобретали выражение некоторой задумчивой меланхолии, Ватсон, потеребив недавно приведенную в божеский вид бородку, счёл нужным подвести итоги:

— Думаю, я достаточно ясно выразил своё отношение к этому вопросу, вам же, господа, остаётся лишь решить: удовлетворяют ли каждого из вас мои пояснения или вы в чём-то несогласны со своим королём?

Впечатлённые, кто доводами Его Величества, а кто — не допускающим компромиссов проявлением монаршей силы, к которому — все знали — шотландский король прибегал лишь в крайних и, несомненно, заслуживающих того случаях, собравшиеся медленно переглядывались и… кивали. Задав, скорее ради поддержания собственного достоинства, чем из необходимости, несколько вопросов, на которые Джон постарался ответить максимально чётко, пресекая нелепость слухов и предположений, по возможности внося ясность и аккуратно обходя щекотливые моменты, о которых посторонним знать было не положено, советники выразили сюзерену свою дружную поддержку. Впрочем, о самом щекотливом никто из них спросить так и не посмел, чему Джон был несказанно рад: лгать в лицо собственному совету он считал крайне нежелательным, правда же об их с Шерлоком отношениях представлялась делом слишком личным, чтобы становиться публичным достоянием.

Покидая собрание, словно поле славной, увенчавшейся победой битвы — уставшим, но удовлетворённым результатом, — Его Величество осознавал, что пресечь таким образом все курсирующие по замку и столице пересуды ему вряд ли удастся, но надеялся, что, по крайней мере, сумел дать чёткое представление приближённым о своём мнении на этот счёт и указать, как им самим стоит относится к подобного рода сплетням, если они не хотят лишиться монаршего расположения. В конце концов, всё, сказанное Джоном о Шерлоке, являлось абсолютной истиной, и с этим никто не мог поспорить, а вопрос принадлежности к нужному сословию был более чем поправим.

Его Величество, не собираясь откладывать сие важное дело на потом, тут же принял решение объявить о своих намерениях Преданному, терпеливо ожидающему окончания совета в королевском кабинете.

Вскинув голову при появлении государя, секретарь потянулся к нему привычно пытливым и слегка встревоженным взором, словно боясь прочесть на родном лице признаки постигшей Его Величество неудачи, но, встретившись глазами с довольно поблёскивающей синевой, тут же облегчённо расслабился.

Джон, хоть и уверенный, что тревоги Преданного касались исключительно репутации господина и возлюбленного, а не собственного благополучия, был, тем не менее, удивлён тем, с каким равнодушием Шерлок отнёсся к предложению даровать ему дворянство, а в дальнейшем — пожизненный титул и абсолютно честно заслуженные почести. Не то, чтобы Его Величество предполагал в своём секретаре какое-то особое честолюбие. Вовсе нет. Но удивительно неопределенное выражение, которое мелькнуло в обжигающей сердце бирюзовой глубине и на дрогнувших пухлых губах, показалось Джону весьма странным, если не подозрительным. Уверенно же произнесённое Преданным: «В этом нет необходимости, государь, поверьте!» — лишь усугубило интригу ситуации. Его Величество набрал было в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться целым потоком резонных доводов, продуманных уговоров и даже гневной отповеди о том, что решения сюзерена, тем более подобные, не обсуждаются, как, к собственному изумлению, был неожиданно прерван.

Сказать, что ворвавшаяся в кабинет без всякого доклада и даже требуемого приличиями стука леди Хупер, преследуемая пытающимся удержать внезапную посетительницу капитаном Лестрейдом, была крайне взволнована — не сказать ничего. Щёки девушки пылали лихорадочным румянцем, дыхание вырывалось из приоткрытого рта с порывистым свистом, а украшенный вышивкой и перьями бархатный берет, совсем недавно вошедший в обиход придворных модниц, съехал с растрёпанной причёски самым неподобающим образом.

— Ваше Величество!.. Государь!.. — задыхаясь, юная леди не могла произнести ни одного внятного слова. Джон, остановив жестом наступающего на Молли командира стражи, выжидательно уставился на девушку недоумённым взглядом. Шерлок, отчасти не желая испытывать терпение короля, отчасти — понимая, что позволить себе подобное обычно скромную мисс могло вынудить только что-то крайне важное, налил в стакан воды и поднёс посетительнице, попутно пытаясь считать с её облика причину столь странного поведения. Удивительно, но леди Хупер в этот раз словно и не заметила королевского секретаря, само присутствие которого обычно заставляло девушку смущаться и заливаться пунцовой краской от кончиков ушей до неглубокого декольте, и, приняв питьё из его рук, тут же осушила стакан большими глотками.

Все трое мужчин тревожно переглянулись, а мисс Молли, обретя наконец способность говорить, незамедлительно этим воспользовалась.

— Государь! — воскликнула она всё ещё срывающимся и дрожащим голосом. — Простите мне моё вторжение, умоляю! Но я только что была в порту. И, боюсь, являюсь сейчас для всех нас недобрым вестником.