— Ты же понимаешь… Ты же должен чувствовать… Я же не знаю, что со мной будет, если ты… Если тебя… Проклятье!
Так и не подобрав нужных слов, но поощряемый ласковым теплом, веющим навстречу, Его Величество порывисто шагнул к Преданному и, взяв просветлевшее лицо того в свои осторожные ладони так, как берут только неимоверно хрупкую и дорогую вещь, потянулся к приоткрывшимся навстречу губам, словно измождённый долгой дорогой странник к чистому лесному роднику.
Ответный поцелуй показался неожиданно робким и почти невинным, но от этого лёгкого прикосновения в груди у Джона будто прорвалась плотина, до сих пор сдерживавшая тщательно подавляемую и до боли неутолённую жажду. Жажду, которую та их единственная ночь вместе сделала только сильнее и мучительнее.
Вожделение, больше похожее на стремление двух разделённых душ слиться воедино, чем на звериную похоть потерявших контроль тел, захлестнуло короля с головой, словно найдя долгожданный выход в неожиданной, но — видит Бог — отчаянно желанной близости. Джон наступал — бурно и горячо, не позволяя более опытному Шерлоку перехватить инициативу, жадным ртом ловя тепло чужого выдоха с запахом мяты и вереска, краем сознания отмечая, что более не испытывает даже тени сомнения в правильности происходящего, будто это было предначертано от начала времён, и они обречены друг другу так же, как солнце обречено небу или волны — океану.
Всё естество молодого короля желало и стремилось получить желаемое.
Нетерпеливые руки бродили по телу благоговейно подававшегося под их яростным натиском Преданного, в мягкой покорности которого не было ничего от безропотного повиновения раба своему хозяину — только абсолютное доверие к тому, кто любит и кто искренне любим в ответ. С особой, подходящей моменту чуткостью уловив намерение Его Величества следовать за страстным и призывным голосом собственного порыва, словно слепой за верным поводырём, Шерлок, подчиняясь этой жгучей жажде действия, почти замер, позволяя королю ласкать его так, как тому подсказывал древнейший инстинкт и полное любви сердце. Джон же запускал онемевшие то ли от холода, то ли от волнения пальцы в тёмный шёлк волос возлюбленного, ласково сжимая и разжимая их массирующими движениями, придерживая голову, и не давал разорвать поцелуй, который с каждым мгновением становился всё глубже и нежнее…
Наконец, отпустив пульсирующий рот Шерлока, пылающие губы заскользили далее — отметились на острой скуле, затем подбородке, прошлись точечными выстрелами прикосновений по шее… Чуть дотрагиваясь кончиком языка до горячей бархатной кожи, окончательно растеряв все связные мысли, приличествующие существу разумному, Джон вбирал в себя её солоноватый вкус в то время, как пальцы настойчиво пытались пробиться сквозь одежду — тянули, расстёгивали, проникали под тонкую ткань сорочки, осыпая порывистыми грубоватыми ласками грудь, плечи, живот Преданного; крепкие ладони с едва ощутимыми мозолями, не успевшими сойти после заброшенных последнее время упражнений в фехтовании, гладили стройное тело, напряжённое, как натянутая тетива. Джон растворялся в прикосновениях, обретая себя одновременно взлетающим и падающим, шепча заветное имя, словно молитву. Ему казалось, что никогда раньше он не испытывал такого возбуждения, даже в ту, особую ночь. Тогда к сладкому вкусу любви примешивалась горечь возможной утраты, сейчас же — чистота ощущений не была нарушена ни единым изъяном, и сам он казался себе внезапно проснувшимся вулканом, готовым вот-вот взорваться и затопить всё вокруг раскалённой лавой неукротимого вожделения. Целый мир, со всем своим многообразием и захватывающим дух великолепием, сосредоточился в этих бирюзовых, подёрнутых пеленой желания глазах, в которых Джон с опьяняющим восторгом наблюдал отражение своей собственной дикой страсти. Соединиться, слиться, стать единым целым хотя бы на несколько мгновений, почувствовать кожей обжигающее тепло такого родного тела, — мысли плясали языками дикого пламени, взрывались в затуманенном мозгу яркими фейерверками, заставляя дрожать в неистовом предвкушении.
Вовлеченный в безумный порыв, тоже не в силах больше сдерживаться, Шерлок потянулся к венценосному любовнику, помогая тому избавиться от одежды, которую Джон с неловкой поспешностью пытался сорвать с них обоих, путаясь в бесконечных шнуровках и застёжках. Играючи покончив со всеми шерстяными, суконными, бархатными и батистовыми преградами, Преданный на какое-то мгновение отстранился и снова замер, вытянувшись перед Джоном во всей своей красе: разгорячённый, возбуждённый до предела, с неистовым призывом в пылающем взоре, ждущий, пока молодой король сделает последний решающий шаг.
И шаг был сделан. Окинув блуждающим взглядом конюшню, Его Величество потянул Шерлока к наваленному поодаль охапками сену, прихватив висевший на перекладине плащ секретаря. Не доверяя сомнительному уюту сухих колких стеблей, он расстелил плотную, отороченную мехом ткань и опустился на это импровизированное ложе, увлекая Преданного за собой.
Отдав дань предусмотрительности монарха искрами веселья в потемневшей зелени глаз, Шерлок с готовностью последовал его немому, но достаточно красноречивому приглашению, вновь целиком и полностью отдаваясь во власть сильных ласкающих рук. И руки ласкали — жарко, неистово, шалея от каждого, самого тихого вздоха и стона. А губы снова целовали — то нежно, почти невесомо, то со звериной хищностью, оставляя на сливочной коже алые метки. Джон, с чуткостью внимательного любовника прислушиваясь к едва уловимым подсказкам выгибающегося под ним безупречного тела, затейливо выписывал невидимые узоры напористым языком, безошибочно отыскивая самые отзывчивые места и сам теряя голову от доставляемого наслаждения, которое, казалось, мог ощущать даже без помощи обострившейся до крайности Связи. Остро до неприличия. Безумно до совершенства.
Стараясь унять сбивающееся дыхание, Шотландец на миг прервал наступление, пытливо вглядываясь в лицо возлюбленного, ощущая и наблюдая одно: их души слились воедино, и тела неукротимо требовали того же. Не желая отказывать в этом ни себе, ни Шерлоку, Джон как можно деликатнее накрыл ладонью возбуждённую плоть любовника, чувствуя, как его собственная — яростно и влажно заявляет о последней стадии готовности. Больно прикусив губу, запирая жаждущее немедленно и животворно излиться, он скользнул рукой вниз по укрытой тёмными завитками натянувшейся коже.
Шерлок блаженно застонал, зажимая кисть короля меж напрягшихся бёдер, но тут же расслабился и раскрылся, позволяя продолжить начатое.
Внезапно Джона охватила растерянность. Не желая причинить партнёру даже малейшего дискомфорта, он с сомнением обласкал взглядом открывшиеся ему перспективы: невзирая на кипящее в крови желание, вторгаться в вожделенную обитель без каких-либо смягчающих средств показалось почти кощунством.
Шерлок, мгновенно прозревший затруднение, лишь улыбнулся. Привстав, потянулся за рукой своего государя и, охватив губами его трепещущие от нетерпения пальцы, щедро прошёлся по ним языком, увлажняя достаточно, чтобы успокоить заботливую нерешительность Его Величества. Вознаградив Преданного коротким поцелуем, король в несколько быстрых движений подготовил и возлюбленного, и себя, смешав полученное от Шерлока с просочившейся влагой собственного возбуждения, и, наклонившись, подхватил бёдра любовника, давая возможность его стройным ногам обвить свой торс, с оглушающим исступлением ощущая, как напряжённая до предела плоть медленно входит в палящую тесноту любимого до безумия тела.
Ох… Ему хотелось закричать: громко, пронзительно, отчаянно, — но с губ срывались лишь приглушённые стоны, сдерживаемые, но, тем не менее, полные чего-то бесконечного и бесконтрольного. И так же бесконтрольно и отчаянно подавался навстречу невероятный в своей отзывчивости распростёртый под ним мужчина, с безмолвной настойчивостью призывая: двигайся же, двигайся, двигайся… Разве можно не последовать такому зову? Разве нужно? Голова плыла, но тело всё знало и без неё. Джон до боли сжимал широко разведённые длинные конечности, то и дело касаясь поцелуями округлых коленей, задавая нужный ритм, не имея сил ослабить хватку, мысленно прося за это прощения и молясь о том, чтобы не оставить на нежной мраморной коже жестоких следов захватившего его неистовства. Сладко. Господи, помоги им и прости — как же сладко…
